My December (СИ)

Наказать, наказать, наказать.

Ленни кричит, ударяет ногой по стене. Пытается уйти, оставив свою “жертву” здесь.

Выбегает к двери, отворяя ее.

Наказать, наказать, наказать.

Ударяет себя по лицу кулаком. Перед глазами слегка прояснятся, и он намеревается покинуть комнату, пока новый приступ не поселился в нем.

— Нет! Стой! Не в таком состоянии, Ленни! Нет!

Она подскакивает, позабыв о боли. И получает новый удар, но уже в грудь. И гораздо сильнее прошлого. Так, что девушка падает в обморок, пока ее брат покидает помещение.

Он несется вдоль каменных стен, не разбирая дороги. Мозг как будто кипит, мысли путаются. Парень даже не уверен в том, где он находится. Такое впечатление, будто кто-то сдавливает череп со всей силы, причиняя боль, ломая кость.

Как же хочется избавиться от этого! От боли, злости, ярости… Словно больше ничего не осталось — только желание убить кого-то, сломать мебель и разнести этот замок к чертовой матери.

Ленни было плевать на то, что сестра лежит там, без сознания и вся в слезах. Была бы у него воля, когтевранец бы делал это раз за разом, пока не станет легче. Пока он не освободится от того, что сжирает его изнутри — мучительно, медленно, растягивая страдание.

Ученики пробегают мимо Страцкого, но он их не замечает. Лица не знакомые, чужие. Посторонние звуки разрывают перепонку.

Он несется вперед, грубо расталкивая студентов, бросая им в лицо оскорбления. Те удивленно пятятся назад, перешептываясь. Но Ленни не замечает. Все это кажется отчужденным, будто бы он тут находится впервые. И это “что-то” внутри разрывает грудь, давит под ребрами, царапает глотку. Голова наливается кровью, которая несется по сосудам вместе с адреналином, заставляющий бежать, не чувствуя усталости.

И так жарко, так ужасно жарко, как в чертовом аду. И, кажется, что воздух закончился, что пол под ним раскаленный, словно угли.

Пот стекает по лицу, хочется сорвать с себя одежду, выбежать на улицу, чтобы хоть на секунду стало прохладно. Хоть на секунду.

Мир вокруг кажется размытым и таким…чужим. И он чувствует злость, неимоверную злость на девушку. Он не помнит ее имени, но знает ее слова:

“Ты — трусливая крыса, Ленни. Тебе никогда не стать таким, как Драко, слышишь? Никогда!”

И это воспоминание, словно удар поддых. Словно его окатили ледяной водой. Словно сердце перестало биться.

Малфой… Слизеринский ублюдок. Он забрал ее — Герми… Гермиону. Он забрал Гермиону у него!

Страцкий должен ее найти, он должен отыскать эту девушку. Потому что Гриффиндорка принадлежит только Ленни, и он будет делать с ней все, что пожелает. Хорек не имеет на Грейнджер право.

Она. Его.

Чья-то рука ложится на плечо. И это прикосновение разносится дикой болью по всему телу.

— Эй! — этот голос звучит так громко. Так громко, что хочется плотно закрыть уши. Хочется спрятаться, уйти отсюда, куда подальше. Либо ее голос, либо ничей. — Ленни, поможешь мне прине?..

— Закрой — проорал Страцкий, со всей силы отпихнув Карла, который повалился на спину, ударившись головой о камень. В его глазах читался испуг и недоумение, рот приоткрылся в немом удивлении.

Не сейчас! Не сейчас!

Оставьте меня, блядь, в покое!

Он снова бежит, слыша, как она зовет его.

Давай же, ты должен найти Гермиону. Тебе необходимо услышать ее голос. Она нужна тебе, Ленни.

Почему же ты любишь ее? Сколько боли гриффиндорка причинила тебе? Ты спас ее, ты дважды спас ее, а она спит с этим придурком. Грейнджер считает тебя никем, она ненавидит тебя. Она не имеет право ненавидеть тебя.

Просто. Увидеть. Ее.

Продолжает идти, не бросая тщетных попыток. Взгляды, движения, голоса, но среди них нет ее. Бежит, сломя голову, пока не замечает гриву каштановых волос и чуть-чуть помятую мантию. Стоит рядом с Поттером, держа в руках какие-то книжки.

Выдохни, Ленни. Она не должна тебя бояться, она должна пойти с тобой.

Парень, настроив себя на “верный” лад направляется к гриффиндорцам, изобразив на лице радость.

— Привет, Гермиона, — мягко, улыбаясь краешком губ, как всегда.

Девушка поднимает свои карие глаза, озадаченно смотря на когтевранца. Она бросает мимолетный взгляд на Гарри, который, кивнув Страцкому, отошел назад.

— Я тут подумал, нам нужно поговорить и… прогуляться.

Она вздыхает, насупив брови и прижав учебники плотнее к груди.

— Я ясно дала понять, что не хочу иметь с тобой ничего общего! — прорычала Грейнджер, положив все свои вещи в сумку.

И на секунду Ленни показалось, что он не выдержит и ударит ее. Кулаки невольно сжались, а глаза заблестели недобрым огнем.

— Это всего лишь прогулка. Любой человек заслуживает второй шанс, — и что-то в его тембре заставило гриффиндорку покориться.

Она надула губы, но все же сделала шаг вперед. Заверила себя, что ничего страшного не произойдет.

— В последний раз, Ленни, — протянула девушка, гордо направляясь к выходу. Когтевранец улыбнулся, догоняя Гермиону.

Солнце висело на горизонте, освещая все вокруг. Как давно оно не поднималась на небо. Как давно на поляне не было радостных детей.

Деревья давно сбросили листья и теперь стояли голыми, слегка раскачивая ветвями.

Гриффиндорка шла настолько быстро, что Ленни пришлось ускориться. Девушка почти бежала, потому что было неприятно даже находиться рядом с ним. И она отчаянно надеялась, что от ее темпа беседа может окончиться быстрее. Гермиона все время оглядывалась по сторонам, словно боясь чего-то или кого-то.

Страцкий только сейчас заметил, насколько девушка похудела. Как на ней болталась мантия, выглядывая из-под куртки. И как выразительно выступала челюсть на осунувшемся лице. Ключицы буквально торчали, придавая ей вид худобы. Глаза гриффиндорки были опухшими и красными, а ногти были такими обглоданными, что, казалось, Грейджер кусала их всю неделю, не переставая. Она недовольно поджимала губы, ускоряясь с каждой секундой еще больше.

Идти со Страцким на прогулку желания не было никакого. Она так устала, что буквально валилась с ног. Голова просто раскалывалась от бессонной ночи и ежедневных рыданий. Ей никак не удавалось остановить дрожь в руках после вчерашнего.

С одной стороны, Гермиона действительно боялась Малфоя. Но что-то ей подсказывало, что он не сможет убить свою сокурсницу. А, с другой стороны, она понимала, что человек в таком состоянии способен на что угодно. К тому же, учитывая то, что выбор стоит между ней и его семьей.

Гриффиндорка боялась не столько за себя, сколько за самого Драко. Если Малфой не выполнит задание, если не убьет Гермиону, то на волоске от смерти окажется и он, и его семья.

И, наверное, ей стоило заявить в Министерство или хотя бы рассказать Дамблдору. Но тогда жизнь слизеринца будет разрушена — Люциуса и Нарциссу посадят в Азкабан, а со временем и самого Малфоя. И прощения от парня ей никогда не получить.

И будет ли жизнь девушки в безопасности после этого?

Конечно, нет. Если Темный лорд нашел себе жертву, то она будет убита при любых обстоятельствах. Особенно учитывая то, какие неприятности она произвела.

А что Гермионе оставалось делать? Избегать Драко? Шарахаться при каждом постороннем звуке? Снова плакать?

Но ей было до чертиков страшно. Одно дело, если ты сам готов распрощаться с жизнью, но, когда ты знаешь, что твой убийца рядом и может устранить свою цель при первой же возможности, испуг становился невыносимым. Каждый шорох воспринимался, как за движение Пожирателя, каждый крик — за убийство. И девушка была готова закрыть уши и лицо руками, лишь бы только не видеть и не слышать всего этого. И, не смотря на то, что компанию Ленни она не одобряла, он все же был рядом. И эта такая глупая детская иллюзия, что, когда ты не один, ничего плохого произойти не может.

Они ушли достаточно далеко от главного входа — перед ними возвышались западная башня. Оттуда то и дело слышалось крик сов.

— Ты так и не ответила мне в прошлый раз. Чем я хуже него? — протянул Страцкий, и голос его больше не звучал так доброжелательно.