Свежий ветер (СИ)

Находясь с ней рядом, я не хотел больше ничего. Ее тело, ее смех, вкус, запах стали для меня родными; часами я мог слушать, как она говорит ни о чем. Я имел все, о чем мечтал.

Я отстранился от нее, но Джена резко подалась вперед, чтобы запечатлеть последний быстрый поцелуй на моих губах. Всего несколько недель назад я бы не поверил, что она способна на это; сердце вновь пустилось вскачь. А затем, когда она прижалась спиной к стене и закусила нижнюю губу, умудряясь при этом улыбаться, дверь открылась, и я ушел.

************

Если бы я знал, что это будет последним разом… Я бы вернулся назад, прижал ее к себе и никогда бы больше не отпустил. Я наплевал бы на наши правила, на все ее приказы, и когда она велела мне двигаться к спасательным челнокам, я бы окутал ее стазисным полем и поволок за собой – вырывающуюся и кричащую – и разобрался бы с последствиями позже. Если бы я знал, то нашел бы время, чтобы сказать, что полюбил ее в тот момент, когда она впервые улыбнулась мне, и что просто не мог отпустить ее. Никогда.

Но я не знал. А потом… потом стало слишком поздно.

========== Тишина ==========

Кейден

И снова та же самая женщина зачитывала ту же сводку новостей все тем же гребаным жизнерадостным голосом:

- Герой Альянса, коммандер и Спектр Совета Джена Шепард погибла на этой неделе во время ничем не спровоцированной атаки на фрегат «Нормандия», произошедшей в системах Терминуса. К настоящему времени ни одна из террористических группировок не взяла на себя ответственность за нападение; в данный момент следствие продолжается. Коммандер Шепард была известна как самый молодой солдат Альянса, получивший «Звезду Земли» за проявление отваги во время Скиллианского Блица на Элизиуме. Она также являлась первой женщиной, достигшей престижного звания N7 спецназа Альянса, и первым человеком, принятым в Спектры. Не так давно она вновь стала героем, предотвратив страшное нападение на Цитадель и спася жизни членов Галактического Совета. Поминальная служба состоится сегодня в штаб-квартире Альянса на Земле. А теперь к другим новостям…

Но других новостей не было. Мир продолжал жить своей жизнью, а я все никак не мог понять, как такое возможно. Сама идея казалась мне бессмысленной. Однако, с другой стороны, ремонтные работы завершились, и жизнь на Цитадели вошла в колею всего за каких-то несколько недель, несмотря на тысячи погибших и тот факт, что здание галактического правительства практически лежало в руинах. С чего бы им переживать о нескольких мертвых солдатах, пусть одним из них и оказался легендарный герой Альянса?

Но даже подобные попытки привести в порядок свои мысли не помогали унять острую пульсирующую боль внутри. Было больно. Было так невыносимо больно, и я не знал, когда станет легче. Мне просто хотелось, чтобы она вернулась ко мне – ведь жизнь всегда наполняла ее до краев. Я считал ее неуязвимой, но в течение секунды она очутилась в открытом космосе.

Она так легко умерла, а могла бы так же легко выжить.

Мне не следовало ее отпускать. Я должен был силком затащить ее в челнок, а затем сам отправиться за Джокером, проявить инициативу.

Но я не сделал этого, и теперь она была мертва.

Прошло шесть дней. Мне казалось, что внутри открылась зияющая кровоточащая рана. Лишь когда стали появляться слухи о поминальной службе, Альянсу пришлось сделать официальное заявление, и каждый раз, как я слышал ее имя, боль усиливалась во стократ.

Поминальная служба. Как будто воспоминания о ней не были выжжены в моем разуме и сердце – такие яркие, что стоило мне закрыть глаза и сделать вдох, я чувствовал ее запах…

Я любил ее.

Неважно, насколько правдивым являлось это утверждение - учитывая то, как развивались события, рано или поздно оно стало бы истиной. Я начал влюбляться в нее с самой первой встречи, а теперь это уже никогда не претворится в реальность. Никогда я не скажу ей этих слов, не сумею вновь заключить ее лицо в свои ладони и признаться, что люблю ее; не увижу, как в янтарных глазах отразятся замешательство, страх и неуверенность, и не смогу затем целовать ее до тех пор, пока все ее сомнения не растают.

У меня никогда уже не будет шанса сделать все это. Мы не сумеем, как планировали, продолжить с того, на чем остановились. Никогда больше я не обниму ее, не почувствую, как ее мышцы напрягаются вокруг меня за мгновение до того, как ее накроет волна удовольствия, не осушу губами капельки пота на ее лбу и не увижу, как мечтательная улыбка появится на ее лице, когда она, удовлетворенно вздохнув, уютно устроится в моих руках. Мне никогда не откроется новая прекрасная грань ее личности, и я не сумею еще больше выманить ее из раковины.

Другие не поймут. Они все сейчас страдали от последствий испытанного шока и считали, что я переживаю то же самое, но вскоре им удастся прийти в себя. Я же не смогу – я знал, что не смогу. Потому что это будет означать, что однажды настанет время, когда при упоминании ее имени, при воспоминании о ней мою грудь не пронзит острая боль, и я не понимал, как это вообще возможно.

В голову приходили по-детски наивные вопросы. Она была рядом еще вчера, а сегодня – уже нет, но почему? Разве это справедливо? Почему она не могла вернуться ко мне, пусть всего на неделю, на день, на час? Тоска по ней походила на голод, который, как я знал, мне никогда не удастся утолить. Я чувствовал лишь тупую боль внутри, которая начинала жечь огнем всякий раз, когда ее лицо вставало перед глазами.

Этот ковер был просто уродлив, решил я. Эта мысль посетила меня только сейчас, хотя я смотрел на пол уже очень долго.

Я отнял руки от лица, поднял голову и глубоко вздохнул. Кровать подо мной напоминала ту, что стояла в моей комнатке на Цитадели – такое же блекло-голубое покрывало, пахнущее чистотой и ничем больше. В ту ночь, что мне пришлось провести вдали от Джены, я едва сомкнул глаза, а вернувшись к ней следующим утром, поцеловал, вдохнул ее запах, и он показался мне глотком свежего, настоящего воздуха родной планеты после долгих месяцев затхлой атмосферы тесных космических станций и кораблей Альянса.

Она все еще являлась ко мне во снах, но их больше не наполняли страсть и ее беззаботный, соблазнительный смех, который я слышал, только когда мы оставались наедине. Теперь в своих кошмарах я видел последние мгновения ее жизни: она сгорала в огне после залпа орудия того таинственного корабля; отчаянно сжимала ладонями шлем, в то время как воздух утекал из поврежденной брони; замерзала до смерти в черной пустоте космоса – сценарий не имел значения, потому что в конце она все равно погибала, а я просыпался в холодном поту лишь для того, чтобы обнаружить, что сон был реальным. Она была мертва.

Сама мысль казалась невероятной, но все вокруг убеждало меня в правдивости этого кошмара, от которого мне никак не удавалось очнуться. Коммандер Шепард была мертва. Даже это предложение в моей голове звучало неправильно, будто слова не подходили друг к другу.

Я не знал, когда справлюсь со своим горем, да и не был уверен, что хотел этого. Как я мог забыть кого-то, вроде нее?

В тот момент, когда я понял… мне показалось, что в грудь вонзили раскаленный клинок, и, словно круги на воде от брошенного камня, боль волнами стала расходиться по телу, заставляя каждую клеточку корчиться в агонии; горло перехватило.

Я узнал первым. Это я, не обращая внимания на метель, беснующуюся на той адской планете, пробирался к спасательному челноку – тому, что приземлился последним, тому, что не отвечал на мои радиовызовы, как бы громко я ни кричал. Наконец оказавшись рядом, я заглянул в крошечный иллюминатор.

Джокер лежал на полу с неестественно вывернутой ногой, одной рукой намертво вцепившись в ремни безопасности, которые так и не сумел застегнуть. Но ее не было. Я трижды просканировал челнок инструметроном, прежде чем до меня дошло, что означали полученные результаты – пилот «Нормандии» являлся единственным живым существом внутри. Остальные челноки - все до единого – уже находились на поверхности планеты. Другой возможности спастись с гибнущего корабля, обломки которого взрывом разнесло в щепки, не существовало. Именно тогда осознание обрушилось на меня бетонной плитой, и, даже несмотря на кислородную маску, мне стало нечем дышать.