Мистер Ф. это мистер Ф. (пер. В.Гольдича)

Джеймс Грэм Боллард

Мистер Ф. это мистер Ф.

(в переводе Владимира Гольдича)

А с ребенком нас трое.

…Одиннадцать часов. Хансон уже должен был прийти. Элизабет! Черт возьми, ну почему она всегда так тихо ходит?!

Спрыгнув с окна, выходящего на дорогу, Фримен помчался к кровати, быстро забрался под одеяло и разгладил его около колен. Когда жена заглянула в дверь, он невинно улыбнулся ей, делая вид, что читает журнал.

– У тебя все в порядке? – спросила Элизабет и пристально посмотрела на мужа.

Она понесла свое пополневшее тело к кровати, наклонилась и начала поправлять постель. Фримен раздраженно завозился, отпихивая ее руки, когда она попыталась поднять его с подушки, на которой он сидел.

– Ради Бога, Элизабет, я же не ребенок! – возмутился он, с трудом контролируя визгливые нотки в голосе.

– Что могло произойти с Хансоном? Он должен был прийти полчаса назад.

Элизабет покачала крупной красивой головой и подошла к окну. Свободное льняное платье скрывало фигуру, но когда она потянулась к оконной задвижке, Фримен увидел, что беременность уже стала заметной.

– Наверное, опоздал на поезд.– Одним движением кисти Элизабет надежно закрыла верхнюю задвижку, в то время как Фримену потребовалось целых десять минут, чтобы ее открыть.

– Мне показалось, я слышала, как она стукнула, – сказала Элизабет со значением.– Мы же не хотим, чтобы ты простудился, не так ли?

Фримен, поглядывая на часы, с нетерпением ждал ее ухода. Когда она остановилась в ногах кровати, внимательно оглядывая его, он с трудом удержался, чтобы не накричать на нее.

– Сегодня я разбирала детские вещи, – сказала она, а затем добавила, словно про себя: – и подумала, что тебе нужна новая пижама. Старая совсем потеряла вид.

Фримен поспешил поплотнее запахнуть пижаму – стараясь спрятать свою тощую обнаженную грудь.

– Элизабет, эта пижама служит мне уже много лет и находится в отличном состоянии. У тебя просто мания какая-то покупать все новое.

Фримен замолчал, сообразив, что его замечание не совсем тактично, – ему следовало радоваться, что Элизабет не делает различий между ним и ожидаемым малышом. И если ее поведение порой вызывало у него беспокойство, то лишь потому, что ей было уже немного за сорок – поздновато для первого ребенка. Кроме того, он сам болел и практически не вставал весь последний месяц, что еще больше усложняло ситуацию. Интересно, а не вызвана ли болезнь проделками его подсознания?

– Извини, Элизабет. Я очень рад, что ты обо мне заботишься. Может быть, следует вызвать врача?

«Нет!» – вопило что-то у него внутри. Как будто услышав этот крик, его жена покачала головой:

– Ты скоро поправишься. Пусть природа сама сделает свое дело. Я не думаю, что тебе нужен врач, во всяком случае, пока.

Пока?

Фримен прислушался к шагам жены, которая спускалась по застеленной ковром лестнице. Через несколько минут из кухни донесся шум работающей стиральной машины.

Пока!

Он выскользнул из постели и отправился в ванну. Шкаф у раковины был забит детской одеждой, которую Элизабет купила или связала сама, а потом тщательно выстирала и простерилизовала. На каждой из пяти полок аккуратные стопки белья накрывал квадратный кусок марли, но Фримен видел, что все вещи в большинстве своем голубого или белого цвета – и ничего розового.

«Надеюсь, Элизабет не ошибается, – подумал он.– Малыш определенно будет одет лучше всех в мире: похоже, целая индустрия по производству детских вещей существует за наш счет».

Фримен наклонился и достал из-под нижней полки напольные весы. Рядом он заметил большой коричневый комбинезон. Тут же лежало несколько курток, которые, наверное, подошли бы ему самому. Он снял халат и встал на весы. В зеркале за дверью появилось его гладкое, лишенное волос маленькое тело с худыми плечами, узкими бедрами и жеребячьими ногами.

Шесть стоунов 1 и девять фунтов 2 – вчера.

Отведя глаза от шкалы, он прислушался к шуму стиральной машины внизу и подождал, пока стрелка остановится.

Шесть стоунов два фунта! Застегивая халат, Фримен убрал весы под шкаф.

Шесть стоунов два фунта! Он потерял семь фунтов за двадцать четыре часа!

Фримен быстро вернулся в кровать и принялся лихорадочно ощупывать верхнюю губу в поисках бывших там совсем недавно усов. Его била нервная дрожь.

Всего два месяца назад он весил больше одиннадцати стонов. Семь фунтов за один день, с такой скоростью…

Он не мог осознать происходящее. Пытаясь унять дрожь, он потянулся за журналом и начал не глядя переворачивать страницы.

А с ребенком нас станет трое.

Впервые он заметил, что с ним происходит что-то неладное, шесть недель назад, почти сразу после того, как они получили подтверждение беременности Элизабет.

На следующий день утром, бреясь в ванне перед уходом в офис, Фримен обнаружил, что у него поредели усы: неожиданно они приобрели ржаво-коричневый цвет и стали мягкими и упругими.

Да и борода заметно посветлела; обычно уже через несколько часов после бритья на лице у него появлялась густая черная щетина, сейчас же хватило всего нескольких движений бритвой, чтобы кожа Фримена стала розовой и гладкой.

Фримен связал свое видимое омоложение с перспективой появления малыша. Ему исполнилось сорок, когда они с Элизабет поженились, он был на два или три года ее младше и считал себя слишком старым для того, чтобы обзаводиться детьми. Впрочем, он совершенно сознательно остановил свой выбор на Элизабет, поскольку она, как две капли воды, походила на его мать. Фримен представлял себя скорее ее сыном, чем родителем-партнером. Однако теперь, когда ребенок стал реальностью, он не испытывал к нему никаких отрицательных чувств и, поздравив себя, решил, что вступил в новый период мужания и может полностью отдаться роли молодого отца.

Фримен думал, что именно по этой причине у него исчезли усы и борода, появилась упругость в шагу.

Он замурлыкал себе под нос:

Глядя на отражение в зеркале, Фримен видел спящую Элизабет, ее широкие бедра заполняли всю постель. Он радовался, когда жена отдыхала. Вопреки его ожиданиям, состояние здоровья мужа заботило ее гораздо больше, чем ребенок, она даже не разрешала ему готовить для себя завтрак. Зачесывая наверх густые светлые волосы, чтобы прикрыть лысую макушку, он с раздражением подумал о проверенных временем советах из книг для молодых матерей, в которых говорилось о сверхчувствительности будущих отцов, – очевидно, Элизабет отнеслась к ним серьезно.

Фримен на цыпочках вернулся в спальню и встал у открытого окна, наслаждаясь свежим утренним воздухом. Внизу, дожидаясь завтрака, он достал из шкафа свою старую теннисную ракетку и, конечно же, разбудил Элизабет, когда одним из ударов разбил стекло на барометре.

Поначалу Фримен упивался своей вновь обретенной энергией. Он катался с Элизабет на лодке, яростно греб, заново познавая физические удовольствия, в которых отказывал себе, ссылаясь на занятость, с тех пор, как ему перевалило за двадцать. Он ходил с Элизабет по магазинам, уверенно поддерживал ее под руку, нес пакеты с вещами для малыша и чувствовал себя великаном с громадными плечами.

Впрочем, довольно скоро он начал задумываться над тем, что же с ним на самом деле происходит.

Элизабет, крупная, по-своему привлекательная женщина, с широкими плечами и бедрами, привыкла ходить на высоких каблуках. Фримен, плотный человек среднего роста, был немного ниже жены, но его это не беспокоило.

Обнаружив, что едва достает ей до плеча, он начал присматриваться к себе более внимательно.