The Beginning of the End (СИ)

Меила погладила фотографию с бесконечной нежностью, с щемящим чувством. Дав себя снять и отослав портрет ей, Имхотеп рассказал своей возлюбленной целую историю о том, как теперь живет. Древние египтяне были великими символистами…

Меила поцеловала фотографию и сама отнесла ее в свой кабинет, где заперла в ящике стола: там же, где хранила письма, оставшиеся от отца.

Прошло уже две недели с их возвращения из Ам-Шера… и вот наконец Имхотеп успокоил ее, снова коснулся ее души: но так, чтобы не вспугнуть.

Разумеется, жрец знал, что Меила по-прежнему испытывает страх перед ним. Некоторая доля страха даже укрепляет любовь.

Спустя еще неделю после этого события Меила получила письмо из дома Хафеза. Его доставили почтой: и Меила поняла, что послание из Каира, только прочитав адрес на конверте.

Неужели Хафез решил так снестись с ней?.. Имя отправителя не было проставлено…

Меила поняла, от кого письмо, надорвав конверт. Оттуда выпал листок атласной бумаги… а Меила все не смела взглянуть.

- Боже мой, - прошептала она.

Наконец взяв листок, Меила вдохнула легкий мускусный запах. Потом снова опустила письмо на колени. Меила сидела одна в гостиной, где имела обыкновение разбирать почту.

Наконец египтянка подняла листок и вчиталась в ровные черные строчки.

Почерк был ей незнаком: но округлостью и наклоном букв смутно напоминал иератические знаки, скоропись, которой пользовались жрецы Та-Кемет. Однако послание было на английском - и притом в стихах!

“Любить - значит верить, что Маат заключена в тебе.

Я вхожу в тебя, и ты делаешь меня Осирисом.

Я держу твои руки, хотя стены разделяют нас.

Боги умрут, боги родятся - но ты пребудешь моей”.

Это было все, что написал ей неизвестный, - но этого было довольно.

Выпустив из рук листок, Меила спрятала лицо в ладонях. Она задыхалась, потрясенная этим стихотворением, подобным тому, которые фараон-отступник Эхнатон посвящал своей Нефертити. Только это творение было намного эротичнее… и более властным.

Имхотеп, как и всегда, не просил о любви - он утверждал свою любовь!

Снова поднеся к глазам письмо, Меила перечитала стихи, уже спокойней. Теперь на ее губах играла восхищенная улыбка. Всего три недели как жрец учился языку О’Коннеллов - но в этом послании он не допустил ни единой ошибки: а некоторая тяжеловесность, почти академическая строгость, вместе с чувственностью, именно и должны были отличать его слог…

До самой ночи Меила не находила себе места. Письмо пришло к вечеру - Меила радовалась, что скоро можно лечь спать и скрыть свои чувства ото всех. Но, вместе с тем, ей было страшно лечь.

Она приняла душ - закрыв глаза, слушая, как барабанит горячая вода, Меила видела перед собой Имхотепа. Таким, как на фотографии, которую египтянка столько раз доставала из ящика стола. Но только теперь эта черно-белая картинка оживала в воображении Меилы: вот Имхотеп поднялся из кресла и, подчиняя возлюбленную своим взглядом, шагнул к ней, подавая руку…

Меила легла в постель, но под тонкой простыней вся горела. Она ворочалась, облизывала пересохшие губы… вспоминала любовный призыв жреца, на новом языке, который Имхотеп учил ради нее, и, простерев руки, обнимала пустоту.

Ей так хотелось, чтобы Имхотеп пришел… и было страшно, что жрец услышит ее немой зов. А если он еще сохранил какие-то способности к чтению мыслей?..

Все-таки Меила уснула. Она разметалась в своей тонкой батистовой сорочке, откинув простыню. Египтянке представлялось, что ее ловят мужские руки: и, стоило ускользнуть из одних настойчивых объятий, как она оказывалась в других.

И вдруг кто-то вправду вторгся в ее сон: постель придавила чья-то тяжесть. Меила приоткрыла глаза… и тут же, вскрикнув, отпрянула к спинке кровати.

- Ты!..

Да, это был он. Меила села, подтянув к груди простыню. Она даже не успела испугаться: все это, сама мужская фигура в слабом звездном свете, казалось тоже сном.

Имхотеп, сидевший на краю ее кровати, с улыбкой погладил ее по волосам: точно успокаивал дочь.

- Как ты попал сюда?.. - спросила Меила.

- Когда я приходил к тебе во дворце Сети, ты не задавала мне таких вопросов.

Жрец не только писал, но и говорил теперь по-английски - медленно и с явственным акцентом, но почти правильно.

- Ты назвался Сети Амир… зачем Сети?

Меила выведала подробности через Аббаса.

Имхотеп нахмурился.

- Это моя ноша, которой я не отдам никому.

Меила сжалась, обхватив колени руками. То, что Имхотеп взял себе имя давно мертвого фараона, могло значить много больше, чем желание помнить о содеянном…

- Зачем ты пришел? - прошептала Меила.

Вот уж глупейший из вопросов. Имхотеп не потрудился ответить - только, положив тяжелую руку ей на затылок, приблизил к себе ее голову для поцелуя.

Меила застонала, попыталась оттолкнуть любовника… но вместо этого оказалась у него на коленях. Еще один долгий поцелуй чуть не лишил ее сознания.

Оторвавшись от желанных губ, Имхотеп легко взял ее и положил на постель. Меила сама подняла руки, чтобы помочь снять с себя рубашку: она могла бы крикнуть, но знала, что не сделает этого. Не только потому, что боялась быть скомпрометированной. Она как будто уже признала супружеское право этого древнего существа…

Имхотеп расстегнул застежки своего черного одеяния, развязал пояс. Когда он освободился от штанов, Меила заметила, что на нем белая набедренная повязка, скроенная по образцу египетских.

Египтянка ощутила на себе его тяжесть: потом Имхотеп приподнялся, давая ей вздохнуть. Меила обняла ночного гостя за шею, скользнула ладонями по плечам, ощущая жар его плотного, совершенно земного тела. Заглянула в глаза.

- Такого тебя я не знаю… - прошептала она, попытавшись улыбнуться.

Имхотеп успокаивающе улыбнулся в ответ, но ничего не сказал и опять склонился, подхватив ее большой ладонью под шею, чтобы поцеловать.

Они начали узнавать друг друга без слов - то наступая, то отстраняясь. Меила была еще слишком нерешительна для наступления: это был только второй раз для нее, и с той брачной ночи в Карнаке минуло слишком много времени.

Имхотеп сгорал от желания… но он смог сдерживать себя, чтобы огонь был медленным.

Поняв, что ее любовник не остановится, пока не утвердит свое господство, Меила отбросила страх перед возможными последствиями. И в эту вторую ночь египтянка не избежала боли: но она не боялась этой боли и подавалась навстречу своему повелителю, доверяясь все больше. Он посвящал себя ей целиком, лаская пальцами, губами; приникал к ней, терся щекой, близко слушая ее: и каждое содрогание ее смуглого тела было победой, приближавшей полное торжество. Уже получив удовлетворение сам, Имхотеп не отступил, пока не завершил ее наслаждение.

Первое с той ночи в Карнаке, когда она стала Анк-су-намун…

Потом Имхотеп лег рядом со своей подругой, повернувшись к Меиле лицом и нежно сжав ее руку. Меила лежала обнаженная, как и он, подложив локоть под голову, и вглядывалась в его темные глаза. Это единение казалось еще большим, чем физическое обладание… казалось завершением ласк.

- Что ты намерен делать? - наконец спросила Меила шепотом.

Она никогда не могла этого угадать.

Имхотеп улыбнулся.

- Так много нужно узнать, - ответил он на своем медленном английском. - Я сейчас уйду от тебя и приду еще не скоро.

Меила встрепенулась. Она приподнялась, вновь ощутив боль в своем естестве.

- Останься…

Имхотеп усмехнулся.

Он сел рядом с ней и обнял, заставив приклонить голову к себе на плечо.

- Ты говоришь - останься… но для тебя я по-прежнему только тот, кто приходит ночью. Ты еще не готова стать мне сестрой* и делить со мной каждый день.

Жрец погладил ее по плечу.

- Когда я приду к тебе жить, я приду навсегда.

Внезапно Меиле стало страшно. Хочет ли она навсегда соединиться с этим существом, способностей которого до конца не знает… и, наверное, никогда не постигнет?