Беглец (СИ)

— Привет. — Он подходит совсем близко и щурится, вглядываясь в мое лицо, будто пытаясь высмотреть перемены. Я тоже ищу перемены. Всё те же взъерошенные вихры, тот же пронзительный, щемящий взгляд широко распахнутых глаз.

— Привет, — уныло отвечаю я, хлопая ладонью по бетону, предлагая присесть. Он садится по правую руку, точно туда, где той ночью сидел Фрэнсис. Это неправильно. Так не должно быть, это чужое место; меня передергивает от отвращения к самому себе, но просить пересесть было бы глупо.

И он не смотрит на меня. И молчит, упрямо.

— Давай покурим, — выпаливаю я. Он поворачивает голову и окидывает насмешливым взглядом. В темных глазах, на губах — усмешка; я съеживаюсь, ощущая себя маленьким и глупым, будто попав на молчаливый суд, где он оценивает каждый мой поступок начиная с зачатия. Неловко.

— Давай, — говорит он, но я тут же, одновременно с ним, перебиваю:

— Я хотел извиниться.

— Вот как? — спрашивает он, поднося сигарету к губам и смотря на нее, а не на меня. — Что вдруг?

Морщусь, как от пощечины. Он поджигает мою сигарету и раздумывает сидеть. Соскальзывает вниз и отворачивается, нагибаясь через парапет, по-детски свешивая руки за бетон.

— Знаешь что, — говорит он, сделав затяжку. Я сижу вполоборота, опустив голову, наблюдая за движениями грубых пальцев. Он продолжает: — Я и так все понял. Тебе не нужно переступать через себя, выдавливать скудные извинения и всё такое.

Моргаю. Похоже, он действительно понял больше, чем я предполагал.

— Я не воображаю, что знаю тебя. Но кое-что я вижу, — говорит он.

— Что же? — спрашиваю я, соскакиваю с парапета и повторяю его позу. Стою, навалившись на бетон, ожидая его ответа, но он молчит, молчит, молчит. — Грег, — зову я, и он раздраженно дергает головой, будто звуки его имени стали досадной помехой на пути кружащих в голове мыслей.

— Ты помешан на контроле, — отвечает он погодя.

Интересно, что он имеет в виду. И всё? Это и есть моя характеристика? Конечно, чёрт возьми, я на нём помешан, но ему-то откуда знать?

— Что ты имеешь в виду?

Поворачивает голову. Удивлен.

— Будто ты не в курсе.

— Я хочу узнать, как видишь это ты, — отвечаю я.

— Ты преступник и надзиратель одновременно. Как плохой коп, взявший всё в свои руки. Ты что-то там говорил о свободе. У тебя её нет, — говорит он зло. Затягиваюсь, обдумывая его слова. Это серьезное обвинение. Молчаливый судья взял меня за грудки. Молчаливый приговор — не то, что выправит этот день. Не то, что выправит эту жизнь. Если он пришел, чтобы встряхнуть меня, стряхнуть с меня пыль, я останусь благодарен. В ином случае разговор не имеет смысла. Наша встреча окажется ложным знаком, обманкой, призванным запутать ориентиром. Я отпущу цепь и упаду на пол. Вот и всё. Я контролирую и это.

— Предположим, ты прав, — говорю я, глядя на воду. Мне вдруг отчаянно хочется плюнуть вниз. Слюна заполняет рот. Я так и поступаю.

— Предположим, — соглашается он.

— Тебя это злит, — говорю я, не спрашивая. — Не стоит беситься потому, что другой человек не оправдал твоих ожиданий. В конце концов, только ты ищешь свободы. Я ищу другое.

— Например? — Он поворачивает голову и смотрит в упор. Я смотрю на воду, но чувствую этот испытующий немигающий взгляд.

— Я ищу порядок, — отвечаю я. — Ты все равно не поймешь, так что не бери в голову, — говорю я, отсекая дальнейшие вопросы. Он делает последнюю затяжку и бросает окурок. Тот летит вниз, ударяется о стену и, пустив сноп искр, ныряет в воду. Я чувствую, что похож на этот рыжий фильтр. Холодная вода, где я на поверхности. Я, как и он, не достигну дна.

Тушу сигарету о бетон.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я между прочим.

— Тебе не кажется, что я то и дело отвечаю на твои вопросы? — огрызается он, запуская пятерню в волосы и зло дергая за вихры.

— Перестань злиться, — говорю я, понимая, как глупо это звучит.

Я не обращаю внимания на его негодующе нахмуренные брови, зато замечаю, что одет он вовсе не по погоде: в кожаную куртку поверх толстовки.

— Ты не замерз? — спрашиваю, желая провалиться сквозь землю. Не знаю, откуда взялась эта отеческая забота. Майкрофт, рядом с ним ты превращаешься в идиота. Я жалею, что некому отвесить мне хорошего пинка.

Он перестает хмуриться и лишь рассеянно хлопает ресницами.

— Нет, — говорит он, улыбаясь. Я спрашиваю себя: это улыбка смущения? Это гребаная смущенная улыбка?

Неожиданно меня подхватывает теплое чувство. Какой же я кретин. Я вдруг вспоминаю все, что сделал с момента нашего знакомства, и уж тут не поможет и пинок, я хренов придурок, сказочный идиот! Перед глазами проносятся кадры: заброшенная стройплощадка, наши отражения в зеркале, лужайка перед домом Олли, его сжавшая дверную ручку рука…

— Господи… Прости. Прости меня, я гребаный мудак, я…

Хватаю его за плечо, разворачивая к себе, вглядываюсь в лицо, пытаясь заметить то ли следы нанесенный мною ран, то ли тень отторжения, злости или же промелькнувшее сомнение, за которым точно, точно-точно последует прощение. Я отчего-то знаю, что он простит, не отвернется, я выгляжу так жалко и глупо, он опешил, мои пальцы сжимают плечо, я не знаю, но надеюсь, что на этот раз мои ошибки не лягут на сердце неподъемным грузом, мне так это надоело, я так устал чувствовать вину…

Боже, что за нелепую сцену я устроил…

— Стой, стой. Успокойся. Всё нормально. — Он смеётся и вскидывает руки в примирительном жесте. — Я не злюсь, я просто не могу злиться после такого. — Откровенность этой улыбки похожа на благословение и индульгенцию одновременно. — Ты ненормальный, знаешь?

— Чёрт, — бормочу я, даже не зная, на что именно. Отряхиваю пальто и хватаю оставленную на парапете пачку. — Пошли в машину.

Почему каждый раз при встрече с ним я веду себя как полный придурок?

***

— Итак, — говорю я.

— Итак, — отвечает Грег, ведя ладонью по приборной панели.

— Как ты здесь оказался?

Он молчит, обдумывая ответ, смотря куда-то мимо меня.

— Искал работу, — серьезно говорит он. — Можешь начинать смеяться.

Хмыкаю про себя. Надо же. Странная ирония, но смеяться мне не хочется. Видя мою спокойную реакцию, он продолжает:

— Понял, что всё это дерьмо. Адреналин, свобода. Пора браться за голову, — говорит он печально. Похоже, сомнения не обошли его стороной. Он, как и я, мучается несоответствиями.

— И ты решил искать работу здесь?

— Я немного знаком с морским делом, — отвечает он, почесывая в затылке. На мой вопросительный взгляд объясняет: — Мы переехали из Ньюкасла. Мой отец был моряком, так что…

— Хочешь сказать, что умеешь водить эти штуки?

Я сказал «штуки»?

— По правде говоря, это все что я умею. А, ну да. И угонять тачки, конечно.

Я невольно улыбаюсь.

— Ты не смеешься, — говорит он, хмурясь. — Почему? Я уж ждал, что ты начнешь издеваться.

— Это только твое дело, Грег. Кроме того, это всего лишь работа. Я не сужу людей за то, как они зарабатывают. Это никак тебя не характеризует.

— А ты? Кем работаешь ты?

Открываю рот для ответа, но так и замираю, не проронив ни слова. У меня в запасе арсенал тупых ответов и ни одного правдивого для него. Он вскидывает брови.

Я художник. Гребаный портретист без работы, поэтому вооружился кистью и крашу листья в неестественный ярко-зеленый цвет. Вот кем я работаю. Вот мое предназначение.

— Я редактор, — говорю я после паузы.

— Редактор чего? Что ты делаешь?

— Исправляю романы. Переписываю неудачные места, делаю пометки и возвращаю авторам, — задумчиво протягиваю я.

— Сидячая работа, — удивляется он и выглядит, мягко говоря, неубежденным. Пора уже придумать нормальную легенду.

— Что-то вроде того, — хмыкаю и тут же перевожу тему: — Что ещё ты умеешь? Кроме лодок и машин, имею в виду.

— Эмм… Я хорошо стреляю. — Видя мое недоумение, он поясняет: — Из лука. Знаешь, меня чуть не взяли в сборную, — ухмыляется он, скорее печально, чем радостно. — Но я как обычно всё похерил. Ещё один бесполезный талант.