Беглец (СИ)

— Доктор Уилтон. Мне нужны самые лучшие образцы.

— Не волнуйтесь, Шерлок, я буду действовать аккуратно.

— Надеюсь. Ничто не должно помешать эксперименту. Скажите, вы уверены, что хорошо его привязали?

Последние слова превращаются в отдаленное эхо. Я едва вижу происходящее.

— Если не уверены, можете его подержать.

— Местная анестезия? Рискованно. Будет больно.

— О, не волнуйтесь, он ничего не почувствует, — говорит Стейси.

Но я чувствую! Я чувствую, как она нажимает на скальпель, и острое лезвие проводит полосу вдоль солнечного сплетения. Чувствую, как боль, расползаясь нитями, достигает сердца. Я судорожно выдыхаю, её рука дергается, я судорожно думаю, судорожно сжимаю склеенные скотчем губы, закрываю глаза, тут же открываю их, стремясь видеть свет вместо растекшихся по векам разводов. Скальпель легко вскрывает грудь; «расширитель», — говорит она, и я вижу неясные очертания металла в затянутых перчатками руках Шерлока. Он наклоняется ко мне, и я чувствую, как грудь заполняет холодный воздух, как прохлада касается оголенного мяса, это самое мерзкое ощущение в жизни, после самой жизни. Стейси ведёт пальцем по моей скуле, и единственная мысль, на которой я могу сосредоточиться, единственное, что я хочу знать, — почему она без перчаток. В следующее мгновение я зажмуриваюсь, потому что знаю, что будет дальше; что-то дробит мои кости, каждый удар отдается новой вспышкой прохлады. Считаю до десяти — когда же она закончит, я не хочу, чтобы она закончила, потому что знаю. Наконец я чувствую то, от чего волосы на затылке встают дыбом: её пальцы с острым маникюром погружаются внутрь меня, я чувствую их каждой внутренностью, это похоже на самую нереальную близость, но это — самое отвратительное чувство на свете: ощущать, как твоего лишенного кожи мяса касаются острые ногти и подушечки пальцев, где ты чувствуешь каждый узор, каждую деталь выточенного отпечатка. «Боже…», — думаю я, когда она находит что искала и скальпель отсекает мою последнюю возможность не потерять сознание. «Боже, это чудесно, невероятное открытие!» — слышу я, перед тем как окончательно рухнуть в темноту…

Нахожу себя замершим над поздравительной речью. Я не написал ни слова. Все мои мысли крутятся вокруг одного — ненависти к себе. Как я мог так облажаться? Стейси всегда была продолжением меня, а теперь я смотрю на нее новым испуганным взглядом забившегося в угол кролика и испытываю чувства, схожие с тем, как если бы однажды утром проснулся и не узнал собственные руки. Я растерян, но это не просто слова.

И дело совсем не в том, что я уже давно теряю друга, которого у меня не было. Я теряю, возможно, единственную константу, на которую мог опереться. Да, я всегда знал, что она не изменится, что она постоянна, и поэтому не обращал внимания на её причуды, концентрируясь на том, что маячит перед глазами.

Ещё одна иллюзия рушится. Мой карточный домик дышит на ладан. Лиши его дамы бубей, и он рухнет бессмысленной кучкой смотрящих вверх рубашек. Так наступит полная безоговорочная темнота. Так исчезнут все ориентиры.

Мне интересно: находила ли она понимание хоть в ком-нибудь, раз уж я, по глупости, не пытался понять? Кто-нибудь приближался на расстояние спрятанного за спиной ножа? Говорил с ней не о погоде, а о важном, вызывал если не чувства, то мысли, зажигал огонь в её глазах, хотя бы на минуту, хотя бы на миг? — потому что я не помню иного, кроме рассредоточенного, ничего не видящего взгляда.

Что говорить: я не знаю, с кем она спит, с кем спала, с кем встречается, не вспомню ни одного ее парня!

«Две ложки сахара» — слишком интимное и слишком бесполезное знание.

Вздрагиваю от телефонного звонка. Не знаю, сколько блуждал в мыслях. Выбираюсь из-за стола, чтобы снять трубку.

— Да?

— Майк. Это я, — шепчет Стейси.

— Что? Откуда ты звонишь?

— Всё нормально. Я у Лиззи, — она ни на тон не повышает голоса. — Извини, что так поздно.

— Ничего, я и сам собирался позвонить.

— Хотела кое-что сказать. По поводу Джейми и Кэндис. Как думаешь, они хорошая пара?

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто ответь.

— Нет, я так не думаю.

— Хорошо.

— Может, объяснишь? — беспокойно спрашиваю я.

— В общем, я… Нет, ничего. Не бери в голову. — Её слова, её скрытность выводят меня из себя, но я все же не могу злиться, хорошо представляя, как в этот момент, зажав плечом трубку, она качает головой.

— Что ты выдумала на этот раз? — резко спрашиваю я.

— Ох, Майк. Ничего. Я ничего не выдумывала.

Я понимаю, что она лукавит, в очередной раз умалчивает — и меня это бесит.

— Хотел поговорить как раз об этом.

— Майкрофт…

— Нет, послушай меня. Пока ты развлекаешься, ты не думаешь о последствиях. Я не знаю, что на уме у них, но ты не должна принимать их игру. Они сами не знают, что делают. Оставь их.

— Я? Ты видишь, что я никак их не касаюсь?

— Все мы знаем, что тебе необязательно что-то делать, чтобы…

Она перебивает.

— Вот как ты думаешь. Здорово, Майкрофт, просто отлично! — шипит Стейси.

— Да. Именно так. Ты не думаешь, чем все обернется!

— Да что обернется? Что я делаю? Я только хочу, чтобы меня оставили. Это всё, что мне нужно, — говорит она злобно. Я понимаю, что она в ярости и только шепот сглаживает градус её бешенства.

На секунду мне кажется, что она бросит трубку.

— А теперь слушай, — говорит она после паузы. — Это не я, это Кэндис играет с ним. А он, по своей глупости, подыгрывает. Нет никакого сговора! Хотя ты, конечно, можешь продолжать считать меня сукой. Мне интересно: с каких пор Кэндис превратилась в кроткую овечку?

Молчу, обдумывая ее слова. Наверное, мне стоит извиниться. Несмотря на то, что я едва ли верю сказанному.

— Извини.

— Я не говорю, что невинна, — продолжает она. — Но не воображай меня хуже, чем я есть.

Следует пауза, в течение которой я даже не пытаюсь обдумать её слова. Я знаю лишь то, что полной правды так и не услышал.

— Как дела у Олли? — задаю мучающий меня вопрос.

— Майк.

— Да, так будет лучше, ты права. — Вспоминаю детскую привычку и закусываю губу.

— А как твой красавчик? — спрашивает Стейси.

Хм.

— Что ты хочешь услышать? — смеюсь. Даже не представляю, что сказать.

— Если ты решил выпутаться из одних отношений, чтобы вляпаться в другие…

— Нет. Нет, Стейс, ничего подобного я не думал.

— Мы оба знаем, что вся ерунда в твоей жизни происходит помимо твоей воли, — говорит она напоследок. — Спокойной ночи, Майк. И перестань считать меня извергом.

— Спокойной, — бормочу я.

Мне мучительно стыдно за своё ночное помешательство. Не представляю, почему сцена у ресторана подействовала на меня так сильно.

Я ожидал, что успокоюсь этим разговором, и мне действительно ненамного, но стало легче.

Кроме привычек, я никогда не мог предугадать, что сделает Стейси в следующий момент. Я всегда считал, что любая её опрометчивость перед тем тщательно обдумана; но все же производимый ею эффект иначе чем хаосом не назовешь. Разница между нами в том, что она жаждет распространить свое влияние, тогда как я хочу распространить свою репутацию. Я думал, что я зациклен, а она легко прощается с навязчивыми мыслями, но, если приглядеться, всё иначе: я не успокоюсь, пока не переверну каждый камень на берегу, а она возьмет один, чтобы забросить его как можно дальше; я возьмусь строить плотину, тогда как она не успокоится, пока не высушит море. После этого разговора я как никогда понимаю разницу, но мне действительно стало легче хотя бы от этой небольшой определенности.

Я не боюсь за других, не боюсь за себя, за нее: мне страшно от мысли о том, как многое сходит нам с рук. Я с ужасом понимаю, что предел не наступает и что вся грязь, всё безумие, переполнив нас, не встретят преграды вне…

Я не знаю, кого и чего боюсь: не думаю же я всерьёз, что однажды окажусь у нее на пути? Я корю себя за эту мысль, мне противно, что я способен препарировать всё, не имея ничего святого, что оставил бы в стороне. Я способен всерьёз задуматься и задаться вопросом: что для меня Стейси? — но вряд ли найду ответ. Смогу ли я сделать вид, что не знал её, утверждая, что могу поступить так абсолютно с любым человеком, за исключением разве что Шерлока? Было бы это легко? Как бы я поступил? Её нет в моём сердце. Она в моей голове. Я не знаю, что делают в таких случаях.