Беглец (СИ)

В точности помню, где сидел в прошлый раз. Плевать, что парапет грязный, плевать на пальто, я опускаюсь на бетон и кладу ладонь на место подле себя. Не знаю зачем. На этот раз, в очередной раз, это место пустует, и я силюсь понять, так ли расстроен обнаруженным фактом. Я думаю: это и есть должная степень разочарования после разрыва? Эту пустоту внутри можно назвать печалью, хандрой, депрессией, но разочарованием? Я очень опечален, но предмет всех моих мыслей — Олли, я опечален конкретным человеком, а не осознанием того, что снова остался один. Странно, но моя боль вызвана вовсе не одиночеством. Странно то, что никогда в жизни меня не пугала перспектива остаться одному, я никогда не боялся быть покинутым, никогда не думал об этом, как о проблеме. Люди боятся одиночества: об этом кричат со страниц книг, с телеэкранов, из динамиков в торговых центрах. А я? Почему я не знаю этого страха?

Надежда умрёт, я останусь один, но меня не пугают ни итог, ни само угасание. Я бы с радостью форсировал события. Я бы начал и закончил концом. Все мы начали в точке «Зеро», и, сделав круг, я вернусь туда, откуда я взялся. На этой аксиоме построен мир.

Зажмуриваюсь от нахлынувшего чувства. Внезапно ощущаю такую беспомощность, такую обреченность, которой не чувствовал уже давно. Возможно, вот оно — одиночество. Я знаю это чувство, оно скоротечно и стремительно. Оно обрушивается внезапно, на какие-то пару секунд. Пара секунд свободного падения в пасть Вселенной.

Моя пара секунд истекает, и я разочарованно открываю глаза. Мне хотелось продлить это чувство, но оно пришло извне, я ему не хозяин. Жаль. Я хотел бы дойти до точки. Сожрать самого себя. Я мучаюсь невозможностью достигнуть дна. Каждый раз, падая вниз по капле, я ожидаю конца, но кто-то переворачивает часы. Я всё ищу свой предел. Без толку.

Без толку.

Теряюсь в догадках о том, что происходит. Прямо сейчас, в эти секунды, чувствую, как рвется одна и завязывается в узел другая нить судьбы. Похоже, я действительно схожу с ума. О, убежден, дело не в инакомыслии и своей философии. Я мог бы сколько угодно не замечать рвущегося наружу безумия, но боюсь проморгать момент и насладиться им не в полной мере. Иначе зачем всё?

Наступит время, и придется расстаться с заблуждениями. Пока я упиваюсь своими лжестраданиями, Земля притягивает сильнее. Но в какой-то момент и этому придет конец. Мне придется вернуться в сон. Я говорю, что жив, мёртв или пуст, но это тоже чувства. В предстоящей мне обыденности нет ничего острого, тупого, пронзительного или яркого. В ней нет ощущения «Я».

Дни, проведённые с Олли, остались в прошлом, но принесенные им метания и слабость никуда не делись. Из нанесенной бреши сочится вода. Я слишком ослаб, чтобы оценить ущерб и принять меры. Боюсь, что принимать меры слишком поздно, ведь я тянул до последнего. Теперь остается лишь сомнительная радость: я обошелся малой кровью. Я вспоминаю расставание с Фрэнсисом. Я был злее, но я был сильнее себя теперешнего. Да, тогда забвение наступило быстрее. Но тогда я не болел, я просто отрезал половину себя. Половину от того, что люди называют душой. Я избавился от мучившей меня гангрены, потому что знал: с каждым днем та распространялась всё дальше. Олли же был занозой, медленно стремящейся к сердцу. Боже, я так прямолинеен и жесток, что тошно от самого себя… И все-таки я прав.

Небеса подождут. Ад не замерзнет, но успеет соскучиться. Всё, чего я хочу — спокойствия. И пусть оно случится не светлым вдохновляющим чувством. Мне плевать. Пусть не будет ничего. Ни радости, ни страданий. Ничего острого, тупого, пронзительно-яркого. Ни желаний, ни стремлений, ни печалей. Одно лишь время, мерный отсчет часов. Ну же, Майкрофт, у тебя получится. Избавься от всего. Избавься даже от веры в то, что ты сможешь. Запусти маятник, и всё пойдёт своим чередом. Одно усилие, одно решение, один вдох, чтобы сдуть пыль с застывшего груза.

Тик-так.

Шарю в карманах в поисках зажигалки. Чёрт. Забыл. Не хочу возвращаться, лучше дождусь прохожего: может, повезёт и он тоже окажется курильщиком. В этом городе курят даже памятники, что говорить о людях.

Бездумно кручу так и не зажженную сигарету.

Я снова выкуриваю по пачке в день. Не то чтобы меня это беспокоило. Чёртов Олли, с ним я забывал о сигаретах. Я вообще о многом забывал.

Чёрт. Злюсь и отшвыриваю сигарету; впрочем, тут же достаю другую.

Похоже, я забывал о многих важных вещах. Теперь я явственно чувствую: чего-то не хватает. Деталей. Моё мышление рассыпается на фрагменты. Он спутал мои мысли. Ненавижу! Я хочу собрать себя заново, но в этой пыли не найти собственных ног, что говорить об ориентирах! Не знаю, куда идти, куда смотреть, а вокруг ни звука, ушли даже шорохи. Вот что ты сделал. Это песочные часы. Это гребаная сыпучая бесконечность. Это новый оборот, это встряхнутый шар предсказаний, это Майкрофт-погремушка, это упавшая на пол солонка. Это боль от невозможности стать целым. Это…

Это полная дезориентация в пространстве. Это комната без окон, в которой я не увижу стены, чтобы опереться. В которой осяду на ковер, под свалившейся на плечи тяжестью. В которой весь пол окажется усыпанным песком. Это берег Уайта, это плотный туман, это я, по щиколотки в песке, пытаюсь выйти к воде. Это повисшие в воздухе капли, это июльская ночь, это оседающая на кожу духота. Это заброшенный кинотеатр, разгоряченная толпа вокруг и дексаминовый трип длиною в жизнь. Это потекшая подводка, это кожаные плечи Стейси, оброненный на стойку водопад волос, это оранжевый дым, ныряющая в проулок девушка, это звук искореженного битой металла. Это шевеление под ребрами, это ерзающий на сидении Олли, это голый Олли, «я просто глупый, извини», это рассыпанный по книге порошок, одернутая штора, белые на сером буквы. Это оборот бутылки, незапечатанный конверт, исчезающий в воздухе вензель дыма. Это жизнь, это шипение банки «Будвайзера», это пошедшая горлом пивная пена, это я, посреди пропитанных мочой газет, это та же комната до или после, это пространство без стен, это я на пыльном ковре, по щиколотки в песке, это поворот часов, это комната вверх дном, это пол на потолке, это я, я, я…

Пыль в воздухе, в глазах, на полу — повсюду. Я на коленях, мои пальцы погружены в серую муку, я откашливаюсь, стираю выступившие слезы, ладони утопают в пыли, я ищу, я не знаю что ищу. Где-то здесь, что-то важное, ответ на вопросы, эта комната, если это вообще комната, — в ней зарыт секрет. Передвигаюсь на ощупь, шарю руками, тянусь вперед, нахожу. Кость. Легкая, безжизненная, с грубой поверхностью, я хочу взглянуть, сжимаю в ладони, — но она рассыпается в прах. Я чувствую, как пыль проходит сквозь пальцы, раскрываю ладонь, она ссыпается вниз. Верчусь на месте, зарываюсь в муку, нахожу еще одну кость, но её постигает та же участь. Внезапно комнату трясёт, потолок переворачивается, и я падаю вниз. Приземляюсь на подушку из пыли, не могу раскрыть глаз, меня засыпает слоем праха, я вдыхаю пыльный воздух и захожусь кашлем. Захожусь смехом, потому что эта комната — берег Уайта, и эта пыль — песок, я протягиваю руку и хватаю находку, тяну на себя и, когда комната переворачивается, не падаю, я вместо якоря, я держусь за свешенную с потолка цепь, я спасен, я проваливаюсь вниз, цепь открывает люк и сверху обрушивается вода, «я идиот», — думаю я, прежде чем отпустить ржавые звенья и захлебнуться…

Зажигалка. Точно.

Собираюсь открыть рот, чтобы остановить направляющегося в мою сторону парня. Но это не нужно. Он и так останавливается. Он и так видит меня.

А я прекрасно вижу его. Стоит, засунув руки в карманы, смотрит на меня, решая. Ещё мгновение, и он отвернется, направляясь прочь. Ну же, Майкрофт. Ты вместо якоря.

Я чересчур преувеличиваю собственную смелость. Я трусоват, хотя и люблю думать, что это не так.

Не решаюсь позвать, лишь делаю знак рукой. Не знаю почему, мне отчего-то нужно, чтобы он подошел. Я чувствую, что был несправедлив. Я чувствую свою ничтожность, трусость; не люблю тех, чья искренность обнажает мои недостатки, но если он не подойдет, я сам догоню его. Сейчас мне нужна эта лакмусовая бумажка. Пусть он покажет, как низко я пал.