Беглец (СИ)

— Ни в коем случае. Исключено.

Взгляды троих друзей перешли на Стейси.

— О, нет-нет-нет. Даже не просите, — запротестовала она.

— Ну почему? — жалобно затянул Олли.

— Да, почему? — вторила ему Кэндис.

Я набрал полные легкие воздуха. Сегодняшний вечер уже давно превратился в абсурд. Я целовал Кэндис (!), трижды поцеловал Олли, хрен знает сколько раз целовал Джима, несмело радуясь тому, что очередь Стейси так и не подошла, в глубине души понимая, что озарившая меня удача временна. В конце концов, подтверждая математическую вероятность, бутылка скользнула по ковру, указав на меня и мою соседку.

— Вы когда-нибудь целовались? — прищурился Олли.

— Что? — непонимающе переспросила Стейс.

— Нет, никогда, — ответил я, не скрывая звучащей в голосе паники.

— Почему? — серьезно, насколько это возможно, будучи пьяным, спросил Джейми. Я постарался не засмеяться, глядя на его красные, с распухшим от поцелуев ободком, губы.

— Потому, — буркнул я.

— Потому что целоваться с Майком — всё равно что… — она задумалась, отведя взгляд.

—…целоваться со столбом, — продолжил за нее я.

— Вот именно, — кивнула она, соглашаясь.

— Тем более, ну что вам стоит, — хищно сощурился Олли.

— Нет. Никогда.

— Майк…

— Олли.

Меня передергивало от одной мысли об этом, грозящем стать самым ужасным в моей жизни, поцелуе.

Мы препирались ещё минут десять, пока Стейси наконец не крутанула бутылку. Та сделала четыре оборота и снова указала на неё. Донышко смотрело точно на Джеймса.

Мне показалось, что где-то в глубине сознания забила барабанная дробь. Во всем виновато вино, не иначе.

Стейси открыла рот, грозясь произнести «нет», когда Джим, резко придвинувшись, накрыл её губы своими.

Клянусь, в тот момент мне показалось, что до сих пор я не видел ничего более эротичного.

Реакция остальных была не менее спонтанной, чем сам поцелуй. Олли округлил глаза, а Кэндис пожирала целующихся жадным… ревнивым? взглядом…

Стейси, к моему удивлению, ответила на поцелуй чуть более пылко, чем следовало. Мне даже показалось, что все длилось чуть дольше, чем требовала игра. Она прикрыла глаза и, когда Джим наконец решил отстраниться, будто с неохотой оборвала поцелуй.

Какая сука.

Я почувствовал острую потребность: найти её взгляд своим — но она опустила глаза, не позволяя воззвать к её совести. Я понял, что абсолютно, абсолютно не властен над её действиями. Что ж, я получил чувствительный щелчок по носу. Она не хотела моего вмешательства и моих нравоучений. И это было… справедливо.

Так и не понял, что за игру она ведет.

— Иногда мне кажется, что ты совершенна, — легко произнес Джеймс. — Пока ты не открываешь рот. Да, так и есть, — он будто говорил сам с собой, и во всем его тоне чувствовалась внезапно вспыхнувшая злость. Зачем кому-то в здравом уме понадобится нарываться на Стейси?

— Возможно, дело в том, что ты не герой моего романа, — парировала она.

Воцарившаяся тишина казалась осязаемой.

Я невольно взглянул на Кэндис. Та молчала, крутя в ладонях всё еще полный бокал, рассматривая пол, собственные колени, лежащую на ковре бутылку — что угодно, лишь бы не поднимать глаз.

Тогда я и понял, что упустил что-то важное.

— Вы играйте, а мы пойдем перекурим, — сказал я, не отрывая взгляда от Стейси.

— Ага, — сказала она, поднимаясь, но так и не взглянув на меня.

Мы прошли в кабинет. Она встала возле окна, а я облокотился на стол. Стоящий на зеленом бархате маятник тревожно покачнулся и пришел в действие.

— И что это было? — спросил я, обращаясь скорее к спине подруги, чем к ней самой.

Она обернулась.

— Это? — переспросила она, прекрасно понимая, о чем речь.

— Да. Это. Поцелуй.

— Игра. Мы ведь играли, — произнесла она тягуче.

— Стейси.

— Что? Что, Майкрофт? Оставь меня в покое. Мне давно не двенадцать.

— А жаль. Но всё же превосходно, что ты об этом помнишь.

— Не начинай. Твоя совесть, будь она неладна, не имеет ничего общего с моей.

Эти затуманенные парами алкоголя слова прозвучали как признание. «Я, Стейси Уилтон, безнадежно утратила связь с реальностью».

Я фыркнул, не желая продолжать разговор.

Ее взгляд упал на оставленную на столе картину.

— Что скажешь? — спросила она.

— Скажу, что абсолютно ничего не понимаю.

И правда: для меня отношения людей всегда оставались неподвластной к прочтению книгой.

— Она нарисовала тебя. Думай что хочешь, — заключил я.

— Я устала. Не хочу думать. Никогда, ни о чем.

— Тогда… просто не думай. Оставь всё как есть. Оставь всё в покое.

— И это говоришь ты?

Она усмехнулась, стоя вполоборота, ведя пальцем по краям оставленной на подоконнике пепельницы.

— Это говорю я. Давай покурим.

Я поднес зажигалку и поджег кончик её сигареты.

— Олли сегодня странный, заметил? — спросила подруга. — Он похож на… всех этих мальчиков. Всё так плохо?

— Знаешь, а это действительно конец. Не оставляй меня наедине с ним, — попросил я.

— Ты знал что-то такое. Что так будет.

— Конечно, — кивнул я без лишних слов.

К сожалению, моим надеждам на спасение не суждено было сбыться.

***

— Итак, — медленно произнес Олли, когда последний гость — Джейми — покинул прихожую.

— Итак. — Я вскинул брови.

Клэнси вздохнул и, пройдя мимо меня, направился в гостиную.

Я проследовал за ним, смутно понимая, что произойдет дальше.

— Что ты собираешься делать? — Олли, казалось, задал самый неожиданный вопрос из всех.

— Когда?

— Майкрофт. — Он прищурился и подошел совсем близко. Очевидно, его захватила идея взглянуть мне в глаза. Я натурально поежился от внезапно охватившего холода.

Холод. Этот холод принес Олли. Мой чудо-мальчик.

Я был удивлен, даже поражен этой стремительной переменой. До этого я не знал ни жестокости, ни отчуждения, тогда как его тон сочился едва ли не ядом.

Он сказал:

— Когда мы расстанемся. Когда я уйду.

«Когда тебя не станет», — мысленно добавил я, — «Когда моя жизнь окончательно превратится в руины».

— Поеду в Нидерланды. Или в Шотландию. Куда скажут. Или пошлю всё к черту, не знаю.

Мне вдруг отчаянно захотелось взять его за запястья и притянуть к себе. Как будто то, что я произнес собственные мысли вслух, помогло поверить и абсолютно лишило надежд. Показалось, что всё моё тело охватило лишь одно желание — согреться, и я был готов на всё, лишь бы вернуть хотя бы подобие тепла. Я подавил это желание в зародыше. Я не заслужил ни тепла, ни даже оттенка любви к себе. Все мои желания и потребности гасли в одной точке — там, куда Олли направил свой равнодушный взгляд.

Так не смотрят на людей. Так смотрят на досадливые помехи, на преграды, вроде грязных офисных жалюзи, мешающих вдохнуть полной грудью.

— Ты не говорил, что собираешься уехать, — очень тихо произнес он. Тон его голоса балансировал на грани между шепотом и звенящей скрытыми мыслями тишиной.

— Я не собирался, это лишь разговоры, — сказал я, слыша себя будто со стороны.

«Ну, это точно не я. Я приготовился оправдываться? Я ровным счетом ничего не понимаю. Возьми себя в руки».

Я, Олли. Он и я, в коконе тишины.

— Теперь я должен спросить о твоих планах? — процедил я. Меня охватила злоба.

«В конце концов, именно я должен контролировать каждый миллиметр этой комнаты. Но этого не происходит», — отчаянно думал я, пока стянутое веревкой сердце пропускало удары, чтобы с каждым разом биться о рёбра все тише. Такое гулкое эхо внутри, в голове, в самой гостиной было отражением вершившегося конца. Его глаза отражали пустоту; и если б она могла звучать, была б хоть какая-то польза от того, что мое неуёмное сердце так и продолжало биться.

«Сейчас он взбесится. Давай же».

— Перейду в испанский чемпионат. Всё хотел сказать, да не было повода. Дело решённое, — он повторил мой тон будто под копирку, но сжатые кулаки выдавали едва сдерживаемый гнев.