Красная - красная нить (СИ)

У меня их не было, сил.

Я хотел просто сидеть полулёжа на протёртом, продавленном множеством задниц кожаном кресле, чьи подлокотники были усеяны таким количеством разномастных пятен, что я боялся даже фантазировать в сторону «что это за неведомая херь тут накапана». Иногда ко мне подходила Джам – приносила новое пиво, не смешанное ни с чем. Она знала, что иначе я просто не дойду до дома. Она клала прохладную ладонь на мой горячечный лоб, улыбалась, заглядывая в глаза – тепло и немного печально. Проводила рукой по всклокоченному рыжеватому вихру – о боже, я и думать не думал, что издеваться над волосами – это так весело. Джам приходила и уходила, как призрак, как моя тень, моя Офелия. Я же не двигался – буквально в трёх шагах от меня на перпендикулярно стоящем диване развалился Джерард. Весь в чёрном, с отросшими едва ли не до плеч волосами и больным взглядом человека, сидящего на чём только можно. Там, рядом и напротив, много кто сидел – улей волновался. Нововылупившиеся «Май Кемикал Романс» начинали запись дебютного альбома. Да кто бы мог подумать.

И Джерард говорил. Курил в своей потрясающе блядской манере и говорил, говорил, знакомил этих алкоголиков со своими вычурными сентенциями. О смерти, о жизни. О тщетности бытия, если оно проходит без чего-то, что придаёт ему силу и окраску. Но о смерти больше. Майки намекал мне, что трагедия одиннадцатого сентября что-то перемкнула в нём. Я был склонен согласиться – в нескольких шагах от меня однозначно сидел не тот Джерард, которого я знал пять лет назад. Не тот, который с видом утопающего хватался за воздух, когда дрочил мне, а я – ему. Не тот, с которым было обговорено столько всего, а прочувствовано ещё больше, что и вспоминать это страшно – я и не вспоминал. Но курил он определённо так же, как и тогда. И это примиряло меня с реальностью.

Он говорил, я не вникал особо – самым краем уха, – наблюдая сквозь марево клубов дыма, как косяк – примятый по краю, пожелтевший уже, касается его облизанно-обкусанных алых губ. Он был бледный в этом своём обрамлении чёрных волос. И только красные глаза – от недосыпа ли, или от таблицы Менделеева, под которой он сейчас был, – и губы выделялись на этом молочном холсте. Движения рта с косяком, зажатым с краю, завораживали. Он сидел и метал бисер перед свиньями, я, впрочем, был не лучше других слушателей.

В этом же помещении находилась моя девушка. Невеста (впрочем, вопрос со свадьбой мы решили отложить на неопределённое будущее). И просто самый тёплый и надёжный человек, которому было не срать на меня. Здесь же был Джерард – распинающийся, куривший уже второй косяк подряд, запивающий дым дерьмовым, растворённым едва ли не в воде из-под крана, кофе. И в своей голове я выебал этот алый рот и самого Джерарда уже бессчётное количество раз. И каждый раз был по-своему неповторим.

Он отравлял меня собой даже так – просто сидя в паре метров от меня и беспрерывно пиздя за жизнь. И ведь его слушали. Даже набыченный Тим, ебаный капитан нашего издыхающего судна, даже он слушал и курил, курил и слушал, прижимая к боку очередную девочку с длинными ногтями и выжженными обесцвечиванием волосами. У Джерарда вообще был дар – когда он открывал рот – его хотелось слушать. Смотреть на него, едва не заглядывая внутрь, в эту мерцающую розовым языком и желтоватыми зубами темноту между алыми губами, и слушать до бесконечности.

Лично я хотел его ещё и выебать, но кого это волновало. Только меня, пожалуй.

В паху пекло, и джинсы давили. Мне нужно было отползти до сортира и желательно вернуться – я хотел быть под сегодняшней дозой Джерарда так долго, как только можно. Покачиваясь, как-то встал. И отправился на поиски заветной комнаты счастья.

Это можно было предугадать, но меня всё равно поражал выбор мест некоторых особо одарённых уникумов. Защёлка в сортире была сорвана, внутри трахались. Она – сидя на крышке унитаза, обхватив его за бока белыми лодыжками с тряпочкой белья на одной из них. Он – стоя на коленях и двигаясь, словно его гнала волчья стая. Мне было срать, если честно, я просто хотел умыться. Хотя отлить, конечно, тоже не мешало бы. В ванную, что ли? Наверное, сейчас я был не меньшим животным, чем все в этом доме. Меня всё равно не замечали, но я на всякий случай промямлил: «Не обращайте на меня внимания», отдёрнул шторку и воспользовался ванной. Потом включил воду – холодную – туда же и долго умывался. А после и голову нахер засунул под кран, надеялся, что полегчает. Смотрел завороженно, как прозрачное смешивается с жёлтым и утекает в чёрную дыру канализации, пряча то, каким я стал… Каким? А хер его знает. Было трудно думать об этом под струёй почти ледяной воды, бившей в затылок. Наверное, я стал чудовищем. Животным. Я не успел заметить, когда это произошло. И не стал бы дорываться до корней – из-за чего? Сейчас был я. Я был такой, какой есть. Я стоял с головой под краном над чужой изгаженной ванной. Внутри меня плескались хулион бутылок пива и клубились больше десятка косяков. За шторкой, утробно рыча, трахались. Жизнь шла своим чередом. Как там было принято во Франции? Король умер, да здравствует король? Всё происходящее отдавало дешёвым спектаклем. Мне хотелось одновременно блевать и выйти на свежий воздух. Внутри груди отчаянно скреблась успокоенная концертом и наркотой злость. Скулила.

Вдруг из-за приоткрытой дверцы донёсся шум, что-то упало, раздались голоса на повышенных тонах. Я закрыл кран и наспех вытер голову первым попавшимся полотенцем, надеясь лишь на то, что хозяева не вытирают им ноги или задницу. Внутри радостно шевельнулось, почуяв свежую кровь.

В холле, где на диванах сидела компания, уже никого не было, только спала друг на друге пара укуренных девчонок. Зато стеклянные двери на задний двор были раздвинуты, и почти весь народ, до этого сидевший в продымлённом доме, вывалил наружу. Там определённо что-то происходило. Я поймал растерянный взгляд Джамии. Подошёл ближе.

- Что там за херь? – спросил я.

- Я не поняла, что случилось. То ли Джерард что-то не то сказал, то ли Тим его поддел, но они сейчас подерутся, кажется, – взволнованно ответила Джамия. Обычно она умудрялась получать своё удовольствие от подобных вечеринок, опять же, ей нравилось быть рядом и знать, что я жив и со мной всё нормально. И сейчас она совершенно искренне переживала – Тим иногда был мудаком. Натасканным не в одной драке мудаком.

- Какого… – «хуя», хотел сказать я, расталкивая спины людей, больше половины которых не мог бы вспомнить даже по именам. И тут увидел истерично бегающий взгляд Майки – он искал в толпе. Искал меня, я знаю. На поляне уже валялась неразделимая куча. Тим сцепился с Джерардом, их полезли разнимать, но в итоге по траве катались не меньше шести человек, я успел заметить кудри Торо и ирокез Мак-Гира, тёмные волосы Джерарда… Мои глаза застлала багровая пелена, внутри голодно взвыло, и я тараном ринулся на эту кучу, едва ли не визжа. Кто-то вскрикнул. Я боковым зрением поймал взгляд Майки – он тоже ломанулся к куче, надо же, какой смелый. А ведь до чёртиков боится физической боли.

Я оттащил Мак-Гира за шкирку, ненадолго вжал его в траву.

- Остынь. Остынь, блять, не то врежу. Ты знаешь, я могу, – шипел-орал я ему в ухо, пока он не вывернулся из захвата и не отполз подальше.

Джерард до сих пор был в хватке Тима. Я плохо разбирал, где кто, но на Джерарде уже была светло-серая рубашка, накинутая поверх черноты. А вот Тим так и был в чёрном. Едва он оказался сверху, я херанул его в бок с ноги, снёс с Джерарда и тут же насел сверху.

- Фрэнк, стой, стой, нет, Фрэнк, – донеслось до меня сдвоенным, если не строенным голосом. Джамия, Джерард, Майки… Я успел ударить несколько раз, чувствуя, как костяшки разбиваются в кровь и кажется, трещат чьи-то кости. Внутри клокотало: «Моё, моё, блять, руки свои в жопу засунь, Тим»… После меня оттащили, кто-то скрутил в сильной хватке запястья, как оказалось позже – Рэй. Джамия вылила на меня огромную кружку воды – где только успела взять? И только тогда я потихоньку начал приходить в себя. Грудная клетка ходила ходуном, правая рука в захвате Торо ныла, кровавое марево перед глазами рассеивалось. Это был первый раз, когда я видел страх в глазах Джамии. И я отвел взгляд. Я не хотел сейчас смотреть на себя её глазами. Обернулся, выискивая взглядом. Живой. Живой, губа если только разбита. Майки вытирает ему лицо платком. А вот с Тимом намного хуже – кажется, я ему нос свернул. Над ним девчонки со льдом, но он тоже в относительном порядке. «А нехуй. Моё», – в последний раз рыкнуло и заткнулось внутри. Я только поморщился.