Красная - красная нить (СИ)

Он смотрел на меня из темноты, и по его лицу – я слышал это по голосу – текли слёзы. Злые, солёные, настоящие. Он сейчас передо мной был весь без прикрас, настоящий до того, что меня тянуло вскрыть себе вены – настолько было тяжело переносить его, выворачивающегося наизнанку. Настолько я вдруг – боже, кто бы мог подумать?! – чувствовал себя виноватым перед ним. Я до сих пор был зол, но присутствие Джерарда успокаивало. Я был обижен на него – что он не был ещё настойчивее. Но потом одёргивал себя – это же Джерард. Он и так сделал слишком много. И в итоге ёбаным мудаком и предателем… оказался я?

Какое-то время я просто не мог пошевелиться. Открытие двинуло меня кулаком в висок и отправило в глубокий нокаут. Пять лет… Пять лет я пытался задавить в себе то, что было между нами. Всегда было, с самой первой встречи. Нам словно не отвязаться друг от друга, словно… никак иначе.

Я потянулся к сжатой в кулак ладони на его колене. Осторожно тронул дрожащими пальцами, накрыл сверху. Он всё так же смотрел на меня. Я не выдержал.

- Джи, – потянул его руку на себя, прижался губами и тоже заплакал. – Джи…

Его пальцы на затылке оказались незаметно, непонятно как – горячие, холодные, словно от разных людей. Он зарылся в короткие волосы, притянул меня к себе – мы встретились лбами.

- Фрэнки, я так скучал по тебе, – прошептал он. – Я думал, умру рано или поздно.

- Все мы умрём рано или поздно, – хмыкнул я, задевая носом его нос. Я так остро хотел поцеловать его, боже, первый раз за столько времени. Так сильно, и его губы были так близко, что голова кружилась, а меня вело – то вправо, то влево, – и всё вокруг мелькало.

- Не думаю, что буду сожалеть по этому поводу. Я держу тебя за руку и вот-вот поцелую. Хуй с ним, можно и умереть, – шутливо сказал Джерард, а я качнулся вперёд и вдруг неожиданно для самого себя коснулся его губ – влажных, солёных. Мы замерли, пытаясь снова почувствовать всё как впервые. Шероховатость обкусанной кожи, тепло и мягкость. Я начал прихватывать его губы первым. Я хотел целовать его жарко, горячо, но не мог позволить себе. Не заслужил. Джерард приоткрыл рот, и я было двинулся туда языком, но он лишь отстранился. Я понял его – снова кружил губами, касался, дышал одним с ним воздухом, ощущая, как вдруг наполняется сосущая пустота внутри меня. Наполняется, меняя горечь прошедшего на обещание неминуемой сладости. Как же я любил его. Как же я хотел его. Прикосновения языка к верхней губе сорвало все мои предохранители. Я всхлипнул и притянул его за затылок – хватит, наигрались. Сколько можно? – и насильно впихнул язык между сомкнутых губ. Проехался по зубам и языку, вылизал щёку изнутри. Джерард вздрогнул, застонал и расслабился. От него невозможно несло пивом, жвачкой и сигаретами. Сигаретами и пивом больше. И никогда мой с ним поцелуй не был вкуснее. Никогда смесь этих запахов и вкусов не заводила меня так беспричинно быстро.

Вдруг Джерард отстранился, провёл по моей щеке рукой, остановился большим пальцем на губе и отвернул её вниз. Я прихватил его зубами, втянул внутрь, обвёл языком. В глазах Джерарда колыхалась первозданная тьма.

Он медленно выдохнул – оказывается, не дышал всё это время, что трогал меня, – и завёл машину. Выехал с обочины и развернулся одним слитным движением, едва не въехав в отбойник. Вжал педаль в пол и понёсся по ночной трассе, включив дальний свет в самый последний момент.

- Куда мы сейчас? – хрипло спросил я, держа свою руку на его, сжимающей коробку передач.

- Ко мне, – просто ответил он, не поворачивая головы.

Когда мы проезжали по тихой улице у парка вдоль домов его соседей, я поймал себя на том, что меня трясёт. Я пять лет не был здесь, не был намеренно – не мог допустить даже малейшей вероятности нашей встречи. И вот теперь он небрежно паркуется у гаража своего дома, мы выходим из машины, и он тянет меня к неприметной дверце за гаражом. Он и правда живёт в подвале.

Здесь очень уютно. Грубоватые кирпичные стены, большой рабочий стол с лампой на нём. На столе доска под углом, к ней прилеплены на кнопки раскадровки какого-то комикса. В темноте сложно разобрать. Дверь Джерард оставляет открытой – у него перегорела лампочка, а за новой идти наверх, и это нереально, потому что родители больше не в разъездах со своей работой. Из двери в комнату влезает пласт тусклого света. Темнота немного поддаётся, становится не такой густой, как зрачки Джерарда, когда он смотрит на меня и тянет за руку. На полу валяются изрисованные и смятые листы, баночки из-под каких-то таблеток – Джерард просто отпинывает всё это ногой, продолжая тянуть к широкой разворошённой кровати.

Он не говорит мне ни слова – только дышит загнанно, горячо, опаляя даже на расстоянии вытянутой руки. От осознания происходящего жар разрастается внутри черепа и в паху, член наливается, а яйца почти ломит – я так давно ждал этого. Я никого не хотел сильнее.

Он снимает с меня куртку, откидывая её на стул, ведёт обжигающими ладонями по бокам вниз, чтобы добраться до края футболки и залезть под неё пальцами, и дышит, дышит так, будто задыхается. Я останавливаю его за запястья и вытаскиваю его руки из-под ткани, начинаю раздевать его самого. Он немного зажимается, но мне плевать. Сейчас ничто не в силах остановить меня, даже внезапное появление его матери на лестнице, которая вела наверх, в дом. Я бы просто послал её и попросил закрыть дверь с другой стороны.

Я собирался трахнуть Джерарда.

Я стащил с него рубаху с длинным рукавом, откинул в сторону стула. Присел на корточки, приподнял край чёрной футболки и поцеловал его в живот – прямо в дорожку волос под пупком. Мягкая, тёплая кожа. Он весь был такой сейчас – мягкий, тёплый, податливый. Грязный. Я едва не застонал, представляя, как войду в него. Мой член стоял колом, и я потянулся к пряжке, чтобы расцепить её и немного облегчить свои мучения. Задел ткань пальцами – над головкой на джинсе растекалось влажное пятно. Он творил со мной что-то невероятное.

Я снял с него штаны вместе с бельём – одним слитным движением. Член, оставшись без прикрытия ткани, упруго закачался перед глазами, и я не выдержал – провёл носом до самого основания, а потом влажно, всей шириной языка лизнул головку. Джерард вздрогнул и выругался. Солёная. Вязкая. Хочу…

Я толкнул его на кровать, и он, сначала развалившись совершенно пошло – с раздвинутыми ногами и быстро ходящей от рваного дыхания грудью, – вдруг выгнулся весь – потянулся к тумбе. Выудил из-под наваленного барахла тюбик и ленту презервативов. Только сейчас я понял, что дрожу. И он дрожит тоже. Из двери тянуло холодом.

- Надо закрыть дверь, – шёпотом сказал я.

- Тогда будет темно, – так же прошептал он.

- Не страшно. Я не хочу, чтобы кто-то слышал, как ты будешь стонать подо мной.

- А ты самоуверен.

Смешок.

- Я хочу тебя до одури, Джи. Я боюсь кончить, даже не войдя.

- Закрывай уже эту чёртову дверь.

Я хмыкнул и развернулся, пошёл к прямоугольнику тусклого света. Выглянул на улицу, в предрассветные безлюдные сумерки, и завис. Перед глазами замелькали картинки из прошлого. Детство, парк. Переезд. Наша с ним встреча. Поцелуй – наказание. Наши руки. День рождения. Поцелуй – удовольствие. Его рука на моём члене. Чувства, чувства, чувства…

Я не знал, что ждёт нас завтра. Я и предполагать не мог, чем станет «Май кемикал романс» для миллионов потерянных детей по всему миру. Но я верил в него, я хотел быть с ним до конца, что бы это ни обозначало.

Я не мог знать, что завтра меня будут искать Майки и Рэй, чтобы уговорить уйти из «Пэнси» в «Майкем» вторым гитаристом.

Я не мог знать, что меньше, чем через месяц брошу универ, и это будет тяжёлое, скомканное решение и долгое время моих трений с семьёй и родственниками. Но я переживу его и ни о чём не буду жалеть в итоге. Я ещё не мог знать, что музыка и есть – вся моя жизнь.

Я не мог знать, что мой приход в группу придаст ей законченности, цельности, и что работать всем вместе будет так же охуенно, как и раньше.