Место третьего (СИ)

Ну и что?

Не понимаю, теперь все будут делать вид, что всё нормально? Что ничего не произошло, что всё как обычно, так?

Я уже продумываю, с чего бы начать разговор — а поговорить нам всем нужно, это точно, — но тут мама замирает, не донеся палочки до рта, и изумлённо таращится на Рицку. Я машинально тоже смотрю на него. А что Рицка? Сидит, уставившись в стол, и спокойно ужинает.

— Рицка?..

Услышав своё имя, он поднимает голову, к которой тут же прижимаются Ушки. Отец медленно опускает угол газеты.

— Рицка, что ты делаешь?

Он испуганно смотрит в свою тарелку, но, как и я, ничего особенного там не находит.

— Рицка, ты же не любишь маринованные грибы.

Он медленно кладёт палочки на стол и беспомощно поворачивается ко мне.

— Мама, причём тут грибы? — хмурюсь я. — Какая разница?

— Но… Рицка ест только варёные грибы. Ему никогда не нравились маринады и соленья.

— Мисаки, успокойся. Пусть ест, что хочет.

Ага, конечно.

— Рицка, почему ты ешь грибы?! — она даже через стол наклоняется.

— Не знаю… Они… мне нравятся. В больнице тоже их давали.

— Ну хорошо, — мама задумчиво водит пальцами по виску. — Если нравятся, то… Да, наверное. Ешь.

Ужин возобновляется. Правда, мама не добилась ничего, кроме того, что Рицка теперь опасается класть себе что-то в тарелку из всего многообразия закусок на столе. Только смотрит на них и молча жуёт пустой рис. И едва уши наконец привыкают к сегодняшней тишине, вновь раздаётся её негромкий, чуть мечтательный голос:

— А прежний Рицка не любил маринады…

— Мама, ну хватит! Сколько можно говорить про эти чёртовы грибы?! Я их тоже, кстати, в детстве не любил.

— Сэймей, сбавь градус.

— Но, Сэймей, я только хочу понять, что случилось с Рицкой.

— А то ты не знаешь! И заметь, грибы никакого отношения к этому не имеют.

— Сэймей, пожалуйста…

— Почему он не просит сок? Почему он пьёт воду?

— Мисаки, хватит.

— Потому что ты налила ему воду!

— Но он всегда просил сок!

— Рицка не знает, что он просил и что раньше пил.

— Сэймей, не начинай…

— Что не начинать, отец? Всё уже началось. Это вы сидите тут и делаете вид…

— Не хами нам.

— Но я не думала, что он будет вести себя так странно.

— А чего ты хотела, мама? Он же болен. И странно ведёшь себя ты, учитывая обстоятельства.

— Сэймей, не горячись. Нет никаких обстоятельств.

— Конечно, отец, нет. Всё замечательно.

— Не язви.

— А ты не притворяйся, что всё в порядке!

— Думаешь, если я начну ругаться с матерью, что-то изменится?

— Очень может быть. Может, она перестанет нести чепуху про грибы?

— Что ты так зациклился на этих грибах? Я всего лишь сказала…

— Я зациклился?! Это разве я порчу ужин идиотскими разговорами?

— Сэймей, ещё одна грубость в адрес Мисаки…

— И что? Ещё одно замечание мне сделаешь?

— Да прекратите же вы ссориться, пожалуйста!

— Я ни с кем не ссорюсь, я просто надеялся спокойно поужинать.

— Мы тоже надеялись.

— Нет, отец, вы надеялись посидеть на кухне полчаса, делая вид, что Рицки тут нет.

— Может, ты не будешь говорить о нём в третьем лице?

— А я начал?

Не знаю, сколько бы ещё длилась эта дурацкая перепалка, если бы голос вдруг не подал Рицка:

— Спасибо за ужин. Можно я пойду к себе?

Мы разом замолкаем. Теперь мама смотрит на него почему-то с раздражением.

— И с каких пор тебе нужно разрешение, чтобы уйти?

От этого он весь окончательно сникает и даже как-то в размерах уменьшается.

— Извини, мама.

— Ты ведёшь себя очень, очень странно. Раньше ты вёл себя по-другому.

— Извини.

Вот и всё, что сейчас может сказать Рицка… Только безэмоциональные извинения, лишь бы поскорей отвязались. А вообще-то, это… ох, кое-кого мне это очень сильно напоминает.

— На здоровье, Рицка, — ровно отвечает отец за маму. — Конечно, ты можешь идти к себе, если больше ничего не хочешь.

— А как же чай? — оживляется мама.

— Чай мы попьём наверху, спасибо, — решаю я и, оставив наполовину полную тарелку, ухожу вместе с Рицкой. Ну их к чёрту. Обоих.

Эффект носит название «каждый раз как в первый». Ведь уже несколько лет знаю, что мама — истеричная дура, а отец — равнодушный истукан, лучше всего умеющий складывать лицо кирпичом. Но каждый раз этому поражаюсь. И как только не устаю? Впервые я посмотрел на родителей другими глазами, когда вернулся из Лун на зимние каникулы. И с тех пор моё знание об их истинной сущности только прогрессирует. Но когда надеешься, что выучил о них всё, когда думаешь, что они уже не смогут тебя ничем удивить и сюрпризов можно не опасаться… всё начинается по новой.

Первый месяц Рицки дома становится для меня неимоверным, бездонным озером бреда, в которое я окунаюсь ежедневно, плаваю, хлебаю его, наблюдаю и хоть как-то стараюсь пресечь. А для самого Рицки этот месяц наверняка становится сущим адом…

Осваивается он на удивление быстро. Уже через день спокойно ориентируется в доме и с первой попытки находит у себя в спальне нужные вещи. Видимо, какая-то память тела всё же срабатывает. Рицка с интересом рассматривает свои школьные тетради, пишет предложения на листочке, чтобы сравнить почерк, который, кстати, не изменился. Пару раз при мне включает компьютер, ходит по последним ссылкам. Но узнав, что раньше в основном играл в сетевые игры и общался с другими игроками на форуме, оставляет компьютер в покое.

Ещё он начал много читать. Полагаю, со скуки. В школу ему пока вернуться не разрешают, да он и не горит желанием. Зато навёрстывает, и довольно быстро. Сначала я подсунул ему прошлогодние учебники. Рицка полистал, поморщился и сказал, что этот материал он более-менее помнит. Поэтому сверился с записями в дневнике, что проходили в школе последним, и стал штудировать учебники этого года.

А я уже и не знаю даже, чем его занять. Мне всё время кажется, что ему скучно и что он от нечего делать взялся за учёбу. Я прихожу к нему, тормошу, предлагаю погулять, сходить в кино, в кафе, да просто хотя бы дома фильм посмотреть. Но он вежливо отказывается, объясняет, что, если не будет заниматься, потом не догонит, и снова ныряет в книгу. Ну да, не догонит. Особенно если учесть, что к началу третьего семестра класс только пол-учебника одолел, а он уже к концу подобрался.

Да и вообще Рицка стал очень… замкнутым. Понятное дело, что в его ситуации радостного мало, но я, как и мама, ждал от него другого поведения. Ведь человек, который ничего не помнит, должен хвостом ходить за родственниками и требовать рассказов о своей прежней жизни. Это было бы логично. Но максимум, что проявляет Рицка, — это сдержанный интерес. Да, он может что-то узнать или попросить рассказать, но как-то… между делом, что ли. Как будто его это особенно не волнует. Я даже пришёл к выводу, что сам чаще предлагаю что-то рассказать, чем Рицка спрашивает.

Замыкается он не только в плане интереса к прежней жизни, но и к нынешней. Он почти не рассказывает мне, что с ним происходит, о чём он думает, что его гложет. Только задав с дюжину разнообразных вопросов, мне удаётся вытянуть из него хоть что-то.

Например, я узнаю, что иногда он понимает, когда делает что-то не так, как прежде. Говорит, это похоже на умывание в гостях, если приходится чистить зубы новой зубной щёткой. Ответа на вопрос, откуда он помнит, как ощущается старая и новая щётки, он, разумеется, не знает.

Или, скажем, его сны. Сначала Рицке ничего не снилось, но потом сновидения вернулись. Он думал, что, возможно, так пробуждается его память. Но когда рассказал мне пару снов, в которых фигурировал я, и я ответил, что такого на самом деле не было, расстроился и вообще перестал об этом говорить.

Я вижу, что он отчаянно хочет вспомнить себя прежнего. Но когда спрашиваю, для чего, получаю ответ, ясно говорящий лишь об одном. В первую очередь он хочет этого не для себя…