Место третьего (СИ)

— Я знаю, Рицка. Но она всегда была очень эмоциональной. Она переживает за тебя, и ей больно от того, что случилось. Но это не твоя вина.

Видимо, я верный курс взял, потому что Ушки у Рицки наконец медленно поднимаются, во взгляде появляется уже интерес. Наверное, нужно попробовать говорить с ним цикличными фразами — так он лучше воспримет.

— Я не знаю, почему это случилось.

— Врачи тоже не знают, — не нужно ему пока забивать голову лишней информацией об этом кретине и о причинах, по которым он к нему попал. — Но так бывает. Иногда люди просто заболевают, и с этим ничего нельзя поделать.

Рицка тяжело вздыхает.

— Значит, я… никогда не узнаю… кто я?

— Какие глупости, — улыбаюсь я. — Ты уже это знаешь. Ты — это ты. Разве нет?

— Но я… не знаю, кем я был.

— Это совсем неважно, — говорю я твёрдо. — Ты — это по-прежнему ты. Не имеет значения, помнишь ты об этом или нет.

— Но я хочу вспомнить.

— Знаю, Рицка.

Поколебавшись немного, всё-таки аккуратно протягиваю руку и накрываю его ладонь. Рицка не вздрагивает, но напрягается. Я не шевелюсь.

— Может быть, со временем ты всё вспомнишь. Но даже если нет, не нужно отчаиваться. Я люблю тебя, вне зависимости от того, помнишь ли меня ты.

Глаза у него вдруг удивлённо распахиваются. О, небо… Да неужели никому из родителей не пришла в голову мысль сказать такую простую фразу? Наверное, им не до того было: мама истерила, папа её успокаивал. Блестяще.

Маленькая рука под моей ладонью расслабляется, а большой палец осторожно цепляется за мой. Я улыбаюсь шире.

— Извини… Я очень хочу тебя вспомнить.

— Может, ты и не вспомнишь, зато можешь узнать заново. Ты так уже делал.

— Когда? — он хмурится.

— Ну, было такое время… Очень печальное время, потому что тебя ещё не было на свете. А потом ты родился. Ты тоже сначала меня не знал. А потом чуть подрос — и узнал.

— И… как? — спрашивает он вроде бы с опаской, но я-то вижу, что уже не вполне настоящей.

— И я тебе понравился, — киваю я с напускной серьёзностью.

И вот тут… Он держится пару секунд, но потом уголки его губ против воли ползут вверх. Я облегчённо улыбаюсь.

Сжимаю его руку крепче, мягко тяну к себе и целую раскрывшуюся ладошку. Рицка не сопротивляется и уже не выказывает никаких признаков беспокойства — с интересом водит глазами по моему лицу, пару раз задерживаясь на Ушках.

— Ты очень похож на меня.

— Не-ет, — усмехаюсь я, — это ты на меня похож. Ты же мой кот. Знаешь об этом?

— Не знаю.

— Неправда. Уже знаешь.

Он тоже фыркает от смеха.

— А сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— А когда у тебя день рождения?

Так, кажется, он начал спрашивать первое, что приходит в голову. Вернее, первое, что обычно спрашиваешь, знакомясь с человеком, когда больше не знаешь, что сказать.

— Рицка, я понимаю, что ты как можно быстрее хочешь всё узнать, но давай не спешить. Все знания о твоей семье и тебе самом будут для тебя новыми, и их будет очень много. Если начну рассказывать тебе всё сразу, ты быстро запутаешься.

Он согласно кивает, как-то сразу сникнув.

— Рицка, я обещаю, что расскажу тебе всё, что случилось с тобой за десять лет, покажу все твои фотографии. Я отведу тебя во все места, где мы с тобой постоянно бываем. Я… стану для тебя твоими воспоминаниями. Но только не сразу, а постепенно. Тогда ты сможешь всё запомнить. Договорились?

— Ладно, — кивает он. Потом смотрит на меня очень внимательно. — Сэймей… Ты хороший.

— Ты часто так говорил.

— Да? Значит, это правда.

— Я хочу, чтобы ты кое-что помнил, Рицка, и никогда не забывал. Ты — самое дорогое, что у меня есть. Я люблю тебя больше всех на свете.

Медленно наклонившись, целую его в лоб, мимоходом чешу за Ушком, отчего оно тут же поднимается. А когда выпрямляюсь, вижу, что в дверях стоят родители вместе с сенсеем. Все трое взирают на нас с одинаковым изумлением. Оно и понятно. Им, судя по всему, пока не удалось ни увидеть улыбающегося Рицку, ни добиться, чтобы он дал к себе приблизиться.

— Вижу, у вас всё в порядке, — первым отмирает сенсей.

— Конечно.

При виде родителей Рицка сразу настораживается и сжимается, как будто ему неуютно, даже когда они на него просто смотрят.

— Рицка… — у мамы опять глаза на мокром месте. — Мой Рицка… Ты что-нибудь вспомнил? Ты помнишь меня? — и шагает к постели так резко, что он дёргается.

Чёрт, ну какая же дура! Я порой поражаюсь, как у таких родителей такие нормальные дети появились.

— Они хотели побыть с ним, — говорит мне сенсей немного извиняющимся тоном. — Может, вы бы пока… выпили кофе?

Кстати, мысль. Вообще поесть бы не мешало. Я как-то уже успел позабыть, что я и сам двое суток без сознания провалялся.

— Ладно, — говорю я, с сожалением глядя на Рицку, и пытаюсь встать, но он крепкой хваткой вцепился в мои пальцы.

— Сэймей… А ты… Можешь ещё остаться?

Не вижу, какие при этом делаются лица у родителей, — и хорошо, наверное.

— Конечно, я останусь, если ты хочешь. А ты голоден?

Он невнятно пожимает плечами.

— Не знаю. Наверное.

— Вот и хорошо. Тогда я останусь с тобой, а мама с папой… — поворачиваю голову к ним, — принесут нам чего-нибудь поесть, правда?

Отец порывается что-то возразить, но сенсей мягко берёт за локти обоих и выводит в коридор.

— Пожалуйста, дайте ему время. Если ему пока спокойнее с братом… — долетает из-за закрывающейся двери.

— Не уходи, ладно? — смущённо бормочет Рицка.

— Не уйду, кот, — улыбаюсь я, ласково гладя его по Ушку. — Я от тебя никуда не уйду.

====== Глава 40 ======

Несмотря на обещание скорейшей выписки, Рицке приходится задержаться в клинике почти на две недели. За это время врачи успевают провести ещё с десяток анализов и тестов, которые, разумеется, как и прошлые, не дают никаких результатов. И по чести, на всё это вполне уже можно было бы и махнуть рукой. Но родители всё никак не хотят забирать Рицку домой с диагнозом «амнезия непонятно из-за чего» и настаивают на продолжении над ним опытов, способных выявить хоть какую-то конкретную соматику, хотя он уже и без того вконец измучен.

Не могу сказать, что мне удаётся в полной мере отделить один день от другого. Эти дикие и немного нереальные полторы недели слились в единый монотонный процесс, не прерывающийся ни на минуту даже ночью. У палаты Рицки постоянно кто-то дежурит. Поначалу мы чередовались с родителями, потом отец вернулся на работу, а на следующий день и мама. А я сделал всё, чтобы их не грызла совесть. Наблюдать с утра до утра и их унылые физиономии — уже выше моих сил. Мне проще находиться здесь сутки напролёт одному. Ну, не совсем одному — с Рицкой. Но дозировано. Такаги-сенсей также считает, что пока лучше избежать избыточного потока новой информации.

Домой прихожу ночевать через раз, и то только для того, чтобы взять себе чистую одежду. Местные медсёстры, проникнувшись сопливостью моей истории, разрешили уже не только ночевать в свободной палате рядом с Рицкиной, но и пользоваться душем для персонала на этаже. Наверное, слишком жалобный вид я имею, часами просиживая на лавке в коридоре, когда из палаты Рицки меня снова и снова выгоняет его лечащий врач.

И видимо, так думают не они одни, потому что в один из таких моментов я внезапно обнаруживаю стаканчик кофе, втиснутый мне в пальцы.

Уж не знаю, за каким чёртом он сюда припёрся — ведь даже не позвонил и ни одного сообщения не отправил. Просто пришёл, взял мне кофе и теперь стоит, глядя на меня с каким-то странным выражением. Очевидно, проявление сочувствия поддаётся Соби с трудом, вот я и имею удовольствие сейчас наблюдать эту невнятную гримасу. А вот тревогу ему и изображать не нужно — аж по Связи чувствую. И почему-то злит даже не то, что он набрался наглости сюда явиться, не то, что он пытается выказать участие, и не его волнение, а то, что волноваться он пришёл за меня. На Рицку ему совершенно плевать. Поэтому я только дёргаю головой в сторону лестницы и приказываю ему убраться.