Реабилитация (СИ)

- Алекс, ведь тебе должно быть все равно.

Я останавливаюсь в безлюдном белом коридоре и беру его за руку. Такой привычный жест. Я знала, что всегда могу на него положиться. Звонком в три утра, попросить приехать, подсказать. Да, просто выговориться. Это было наглое использование, другого человека в своих целях, но я была слишком эгоистична, чтобы отказаться от такого.

- Саш?

Руки он не отнимает, но я почти физически ощущаю стену, возводимую между нами. Мы отдалялись, все дальше друг от друга.

- Что я чувствую?

Сжимает мою ладонь почти на грани боли. Хватка у Корсакова, профессиональная, наработанная годами. Он точно знал, как тело можно парализовать, а как оживить.

- Что чувствую? Это детские игры, Вика. Я давно вышел из этого возраста, Волкова. Если хочешь заниматься этим, то давай без меня, - вздыхает, - Вика, ты не замечаешь очевидного. Я терплю Соколова, лишь бы быть здесь с тобой, и защищать от его нападок. Хотя ты знаешь, что Николай Константинович предлагал мне у нас заведование отдельным корпусом. Мы с тобой шли к этому долгие годы, помнишь еще? Я принимаю участие в реабилитации твоего парня, хотя сам считаю его случай безнадежным. А что делаешь ты? Непрофессионально, при этом еще и унизительно для меня.

Пытаюсь отвести взгляд. Это слабость, но я и не претендовала на то, чтобы быть с этим мужчиной наравне.

- Алекс, я и не говорю о том, что поступила верно.

- Слушай, - столько сожаления, я давно не слышала в его голосе, - почему он?

- Не начинай.

- Нет, Вик! Почему он?

- Да, не знаю, Я!

Делаю резкое движение, и наши руки разъединяются. Взгляд его голубых глаз медленно холодеет, и я понимаю, что благодаря своим глупостям могу потерять близкого человека. Или же я начала терять его тогда, когда мы от глупости попробовали начать отношения большие дружеским. Меня тянуло к нему, но и это все. Я всегда осознавала, что он мне близок, но не станет родным.

- Алекс, прости.

Пытаюсь, сделать голос примирительным, но получается даже так холодно. И это понимаю, не только я.

- Забыли.

Мы продолжаем свой путь и, свернув за угол, видим, как у постовой стойки разворачивается конфликт. Яна, сидящая на посту, пытается в слезах отбить нападки мужчины примерно моих лет и пожилой женщины.

Напряжение буквально звенит в воздухе.

- Убийцы!

Кричит пара, размахивая руками в считанных сантиметрах от лица медсестры. Яна рыдает так громко, что я пугаюсь, не слишком ли это для ее нервов, на сегодняшний день. Кричащий мужчина хватает Яну за руку, и силой выдергивает из – за стойки. Яна кричит так громко, что лежачие пациенты, должно быть уже вызывают ноль два. Мы с Сашей, за секунды оказываемся в центре разворачивающихся событий.

- Что происходит?

Корсаков держит себя в руках, и даже не повышает голос. Но я лучше его знаю, чтобы понять каких усилий ему стоит сдержать свой буйный нрав.

Саша сильный мужчина, и ему с легкостью удается высвободить Яну. Девушка почти виснет на его руках начиная икать от рыданий.

- Она тоже была там! Подтверди Вика, что мы ничего не могли сделать!

Сбивчиво кричит Яна, указывая на меня пальцем.

Я не успеваю среагировать, рука пожилой женщины обжигает мою щеку пощечиной. Из груди у меня вырывается тихий крик, скорее от неожиданности происходящего, чем от боли. Такое уже встречалось ранее, пару раз. Пациенты и их родственники не всегда вменяемы. Однажды мне разбили губу за то, что я якобы наложила не слишком косметический шов пациентке из модельного бизнеса. Тогда я еще училась в институте, и подрабатывала у травматологов. Позже на первом году моей самостоятельной карьеры, пьяный родственник пациента зажал меня в углу и приставил нож к горлу. Спас меня Корсаков, так мы и начали дружить. После двух кружек валерьянки и моего истерического смеха.

И вот теперь.

Алекс делает шаг мне на встречу, но между ним и тем агрессивным мужчиной завязывается драка. Мужчины не уступают друг другу не в силе не в размерах, и я вижу, как на скуле Алекса уже проступила кровь.

Яна забившись в угол, тихо всхлипывает, закрыв голову руками. Пожилая женщина отошла в сторону и у нее такое выражение лица, будто сейчас потеряет сознание. Я не кричу, не вызываю охрану. Я просто стою в эпицентре драки и пытаюсь своими действиями никак не отвлечь Сашу. Дерущийся с ним человек в состоянии аффекта*, может сделать все что угодно.

Боковым зрением я вижу, как Ольга привозит каталку с Егором. Черт побери, очень вовремя!

Парень что – то кричит мне, и пытается встать.

- Оля увози его, живо!

Командую я, понимая, что голос надломился, и испуг в глазах парня от этого усиливается. Он пытается встать вновь и Оля слишком хрупкая девушка, чтобы смочь удержать почти девяносто килограммового хоккеиста.

- Ольга!

Егор дергается в ее руках, отбиваясь, и я вижу, как на пошатывающихся ногах Щукин встает. Это может стоить нам многого!

- Егор!

Мой голос уже хрипит, ведь параллельно я начинаю разнимать дерущихся мужчин. Ногти ломаются об их сцепленные тела. Я шиплю от боли, но пытаюсь растащить клубок из тел и привести их в чувство. Мне всегда говорили так не делать, не лезть к зверям, выясняющим отношения. Но когда один из них, твой близкий человек, волей не волей, просунешь руку в окровавленную пасть.

Меня толкает один из мужчин нечаянно, и я лечу в сторону. Моя обувь все еще мокрая от дождя и луж, поскользнувшись, я заваливаюсь на бок.

Удар головой приходится ровно об угол мебели, и ощутив болезненную вспышку в висках я проваливаюсь в черноту.

*Аффе?кт (от лат. Affectus — страсть, душевное волнение); состоя?ние аффе?кта; физиологи?ческий аффе?кт — в уголовном праве обозначает особое эмоциональное состояние человека, представляющее собой чрезвычайно сильное кратковременное эмоциональное возбуждение, вспышку таких эмоций, как страх, гнев, ярость, отчаяние, бурно протекающая и характеризующееся внезапностью возникновения, кратковременностью протекания, значительным характером изменений сознания, нарушением волевого контроля за действиями.

Глава 17.

«У меня был ужасный день», — мы повторяем это так часто. Стычка с начальником, расстройство желудка, пробки. Вот что мы описываем как кошмар, хотя на деле никаких ужасов не происходит. Вот мелочи, о которых мы молим — зубная боль, налоговая проверка, кофе, пролитое на одежду. Когда происходит нечто действительно ужасное, мы молим бога, в которого не верим, вернуть нам наши мелкие ужасы и избавить от этого кошмара. Забавно, не правда ли? Потоп на кухне, аллергия, ссора, после которой мы дрожим от ярости… Нам бы полегчало, знай мы, что случится следом? Поняли бы мы тогда, что переживаем лучше моменты нашей жизни?

(Grey’s Anatomy)

Голова болела ужасно. Так что не было сил раскрыть глаза, а когда я все же сделала это, превозмогая себя, то увидела лишь мелькание черных мушек перед глазами.

Затошнило. Еще сотрясения мне не хватало, для пущего счастья.

- Принцесса открывает глазки?!

Этот насмешливый голос я бы узнала где угодно. Привыкнув к яркому свету, я убедилась в своих догадках. На кресле в ординаторской сидел Корсаков.

- Что?

Говорить было едва ли не сложнее чем держать глаза открытыми, но все же вопрос оставался важнее – что, черт побери, произошло?

- Сотрясения нет. Шишка будет знатной, конечно. Хоккеист твой вполне в порядке, правда его пришлось накачать транквилизаторами, чтобы он заснул и не мешал процессу. Соколов сейчас совсем случившимся разбирается, а мне было велено, ждать пока очнешься ты.

Сглотнула, чтобы смочить горло. События, предшествующие травме, возвращались воспоминаниями с трудом. Но все же я точно помнила, как завязалась драка, и из – за чего, помнила, как Егор встал с опорой на две ноги, как Корсакову разбили лицо, а потом собственное падение и удар головой.