Вот это поворот! (СИ)

«Не больно-то и хотелось!» — едва не закричала Гермиона. Пусть пьеса и дурацкая, но услышать такие слова в свой адрес любой девушке было бы неприятно. К счастью — или же к сожалению? — друзья пренебрежительных слов профессора Стебль не услышали.

«Что же случилось с Лавандой? — гадала Гермиона. — Неужели не захотела играть в паре с Малфоем? А что, Малфой на роль призрака подходит — такой же бледный, никакого грима не потребуется».

После урока — травология была последней — Гермиона помчалась без перекуса на репетицию, ей ведь предстояло разбираться с костюмом Лаванды. Гермиона также работала и над костюмами, ибо людей не хватало, а она всё равно «прохлаждалась». Пока девушка подгоняла наряд для Парвати, та расхаживала по сцене, демонстративно выкрикивая слова:

— Дай мне тебя коснуться, милый друг! Дай ощутить тепло твоего сердца! Дай насладиться сладостями губ и в пламени любви твоей согреться…

На удивление проникновенные слова выходили у Парвати скомканными и бесчувственными. Даже Гермиона подняла голову, негодуя. Читая текст сценария, она мысленно произносила эти слова куда нежнее. С придыханием, представляя себе голубоглазого смешного Рона, направляя всю себя ему навстречу…

— Не годится! — прикрикнула профессор Стебль. — Мисс Патил, больше чувств, больше эмоций, искренности!

— Я стараюсь! — крикнула Парвати и снова завела шарманку.

— Я так больше не могу, — разволновалась Помона Стебль. – И надо же было этой девчонке попасть в лазарет! — Женщина вышла из помещения, игравшего роль зала со сценой и кулисами.

— Что я делаю не так? — раздражённо спросила Парвати, подойдя к сидевшей на краю сцены Гермионе. Шитьё на удивление успокаивало девушку, и та не сразу очнулась от мыслей, услышав голос Парвати. — Я же стараюсь! Говорю как надо! А все равно не то…

— Может быть, нужно знать, о чём ты говоришь? — предположила Гермиона, отрывая нитку. — Представлять муки любви, или как это там называется, любимого человека, ну и… — девушка замолкла, снова занявшись нарядом.

— Ну покажи тогда, раз уж ты такая умная! — фыркнула Парвати.

— А вот и покажу, — разозлилась Гермиона.

Сунув в руки девушке недоделанное платье и выхватив из-за пояса сценарий, Гермиона вскочила на ноги и принялась проговаривать слова, удивляясь сама себе. Повисла тишина, и в этой тишине взволнованный голос Гермионы отражался от стен. Очнулась она только когда услышала слова профессора Стебль:

— Намного лучше Парвати! Дорогая моя, будете играть Клоринду. Мисс Патил, прошу вас заняться костюмом. Так-так, вы, конечно, не красавица, мисс Грейнджер, но что-нибудь придумаем. Приступайте к репетиции, чего же вы встали? У нас и так мало времени.

Огорошенная подобным заявлением Гермиона нервно потрясла сценарием.

— Профессор Стебль, я вовсе не желаю играть в вашем спектакле, я…

— Нет уж, милочка. Одну актрису я уже потеряла — мадам Помфри пообещала выпустить её не раньше ноября, — а если выбирать между вами и мисс Патил, то играть будете вы. Всем всё ясно? Работаем, работаем, осталось очень мало времени!

Парвати с крайне обиженным видом удалилась, напоследок ляпнув что-то вроде «Чёртова Грейнджер!».

— Что, мы теперь с тобой в паре, а, Грейнджер? — ухмыльнулся невесть откуда взявшийся Малфой. — Не скажу, что мне приятно с тобой играть, Патил была куда симпатичнее, ну да ладно, посмотрим, что будет дальше…

— Пошёл ты, — огрызнулась Гермиона, испытывая крайнее раздражение.

Это раздражение усиливалось по мере репетиции — пьеса требовала близкого контакта главных героев — и достигло своего апогея после ужина в Общей гостиной. Близнецов крайне развеселила новость Парвати, и те тут же пристали к Гермионе с расспросами.

— Что, на Малфоя запала, раз решила отбить роль у Парвати? — ухмылялся Джордж.

— А кое-кто говорил, что эта пьеса «та-а-а-ака-а-а-ая глупая», — добавил Фред.

— И даже читать не захотел.

— Чего это ты решила вдруг поучаствовать?

— Малфоя приревновала?

— Очень смешно. Ха-ха-ха, — демонстративно отвернулась от ухмылявшихся близнецов Гермиона. — Это — общественно-полезная нагрузка, и вам бы тоже не помешало поучаствовать.

— Вот оно теперь как называется, Фред! — хмыкнул Джордж.

— Мы что, идиоты, чтобы пробоваться в эту сопливую пьеску? — хохотнул Фред. — Нет уж, увольте.

— Но вот над тобой посмеёмся. Интересно будет посмотреть на «безумно влюбленную Клоринду».

Хохоча, братья удалились в спальни.

Играть в пьесе вместе с Малфоем было непривычно. Гермиону передёргивало от одного только прикосновения рук слизеринца, а что уж говорить о том, что они должны «целоваться» в конце и то и дело говорить о своих чувствах — пфф! Гермиона ходила крайне раздражительная всё это время, не обращая внимания на подколки близнецов. Гарри и Рон пропадали на тренировках, и потому с друзьями поговорить Гермиона не успевала. А если учесть ещё и приближающиеся экзамены ЖАБА, для подготовки к которым тоже необходимо было уделять внимание и время, то все ученики крутились, будто белки в колёсах.

Между тем Хэллоуин приближался. Шли последние генеральные репетиции. К счастью Гермионы, позорный поцелуй из сценария убрали, и, похоже, для Малфоя это тоже было облегчением. Главные герои сохраняли между собой вежливый нейтралитет.

От Гриффиндора пятикурсники готовили небольшую сценку про Гарри, побеждающего Волан-де-Морта. Сам Гарри подобную преданность не оценил и всё время стыдился этого представления, не желая снова привлекать к себе внимание. Ему и вправду было нелегко сейчас, когда со времени последней битвы прошло всего-то несколько месяцев. Благо что Джинни помогала ему справляться со всем. Гермионе оставалось только позавидовать их единодушию. Золотое трио рано или поздно распадётся, это понимали все, и оттого Гермионе становилось очень грустно.

Почему-то все всегда ожидали от неё серьёзных отношений с Роном. Девушка была бы не против, но вот Рон считал её исключительно другом, и от этого становилось так тошно, что выть хотелось. А кроме Рона Гермиона никого никогда не любила — разве что родителей да Живоглота. Даже Виктор Крам не вызывал у неё каких-то особых чувств.

Наконец, наступил Хэллоуин, выпавший на воскресенье. Было решено давать представление сценок в первых рядах, потом — спектакль, а дальше — гонка за призами. Призы были запрятаны по всему Хогвартсу — в разумных открытых местах, само собой, — и тот участник гонки, кто найдёт больше всего призов, получит какую-нибудь привилегию от директора. Гермиона была приятно удивлена решением педагогов устроить такое буйное веселье и понимала, что это было сделано, прежде всего, ради уничтожения последствий войны, оставившей холод и неизбывную печаль в сердцах и глазах учеников Хогвартса.

Часам к двенадцати дня все собрались в переделанном Большом зале. Гермионе стоило больших трудов не обращать внимания на голоса сестёр Патил, крайне недовольных тем, что девушка забрала себе главную роль в предстоящей постановке. То и дело девушка ловила на себе взгляды Рона, с сожалением отмечая, что любви в них нет. Тем не менее, парень перебрался поближе к ней и даже взял её за руку, ни на что, впрочем, не намекая. Близнецы куда-то пропали, и Гермиона сразу догадалась, что это их загадочное исчезновение обернется какой-нибудь проказой.

И, точно, едва только на сцену вышли слизеринцы, как на них просыпался дождь из конфетти и увесистых шариков, которые, лопаясь, поливали выступавших грязью. Видимо, Фред и Джордж не ожидали такого эффекта и потом долго доказывали педагогам, что только хотели невинно подшутить. Они не собирались поливать студентов грязью! Тем не менее, профессор МакГонагалл вычла из копилки Гриффиндора несколько баллов.

— Мы лишь хотели, чтобы из этих чёртовых шариков сыпались цветы, — буркнул Джордж.

— Кто же знал, что так получится? — оправдывался Фред.

Близнецы решили излить всё своё негодование на Гермиону, слушавшую их вполуха, так как на сцене разворачивалось представление. Выступление слизеринцев было первым, и те, спев «Рональд Уизли — наш король», исключив самые обидные места, удалились. Следом за ними когтевранцы показали сценку про Кандиду Когтевран и её дочь Елену. Приглашённая на выступление Серая Дама была тронута до слёз. Танец пуффендуйцев никого не оставил равнодушным, а сценка гриффиндорцев стала решающим ударом, после которого все аплодировали стоя. Пунцовый после песни Слизерина Рон куда-то исчез и не появлялся до начала спектакля.