Стон (СИ)

Если это не окончательное сумасшествие, то что же ждет его дальше?

Если он пока ещё не спятил, то что же будет, когда он спятит?

Садерсу было страшно. И головокружительно сладко.

*

Маленький дом заполнился прежними жильцами.

Их было немного — четыре помощника и любовника. Преданных, верных, всегда готовых. Они продирались вместе с ним через такие жизненные дебри, что не хочется вспоминать. Они, не задумываясь, делали для него всё: убивали, крали, мучили, добывали информацию и вновь убивали. Молча, не задавая вопросов. Раз это нужно Садерсу, значит это нужно Богу. Они отдавали ему свои тела и души, борясь за каждое его прикосновение, за каждую его улыбку.

А он не мог их видеть и едва терпел их присутствие, вынужденный притворяться, что все замечательно, что ничего не изменилось после его очередного каприза. Сколько их у него уже было, таких капризов — самых неожиданных и странных.

Даже всесильному Садерсу иногда приходится притворяться.

Внешне, кроме странной причуды занять спальню недавнего пленника и запрета кому бы то ни было туда заходить, это не проявлялось никак. Даже Ди, бывший свидетелем всего, что происходило в маленьком доме, поверил в то, что заносчивый гордец был просто очередной забавой, новой увлекательной игрой на выживание, и в то, что насладившись его падением, пресытившись телом, хозяин вычеркнул его из своей памяти, как делал это тысячу раз с тысячами других своих прихотей.

А то, что поселился в комнате этой сексуальной сволочи…

Этого Ди объяснить не мог.

Да и не хотел.

Вот же он, Сад — веселый, деловой, полный новых планов, дающий четкие указания и любопытные, будоражащие кровь, поручения.

Такой, каким Ди его знал уже не один год.

И всё в их маленьком доме так, как бывало раньше: стремительно бегущие дни, наполненные разговорами, вином и сексом вечера, сплетающиеся тела, откровенные стоны, жадные до поцелуев рты.

Всем по-прежнему хорошо.

Все готовы на что угодно.

Уходит спать один?

Так он и раньше ни с кем не спал на одной постели.

Разве что с этим ублюдком…

Причуда. Конечно, причуда. чтобы развлечься, Садерс может выдумать и не такое. Да и Ди ему удалось развлечь.

Как смеет он рассуждать, и уж тем более, подозревать своё божество?!

К черту Шерлока, к черту!

Был, и нет его.

И никогда больше не будет.

*

Ничего-то ты не знаешь, глупый мальчишка. Думаешь, только тебя сломали? Я исковеркан тобой ещё больше, и боль моя не имеет равных на этой Земле. Тебе от меня не уйти, мой мальчик. Да и куда два сломанных могут спрятаться друг от друга? Ничто так не сближает, как боль и страдание, как унижение — одно на двоих. Мне ли не знать? Стокгольмский синдром, говоришь?

Ерунда!

Зависимость, сильнее которой нет ничего в этом гребаном мире.

Тебе только кажется, что я враг, и что ты меня ненавидишь.

Я приду, и ты втайне обрадуешься. Задрожишь от радости. Потому что уже привязан.

И твой член встанет. И я это сразу увижу. И сойду с ума от желания.

Я положу тебя на спину, раздвину твои дивные ноги и буду долго тереться лицом о промежность, заполненную таким отчаянным возбуждением, что ты застонешь в голос, сладостно изогнешься, приподнимая тело навстречу моим губам. Ты без слов будешь умолять взять тебя, взять прямо сейчас, не медля ни единой минуты. А я слегка сожму зубами твой твердый ствол, и даже сквозь ткань это будет невыносимо приятно. Ты закричишь, забьешься подо мной в нетерпении, выпрашивая продолжение ласки.

Ах, Шерлок! Что я буду делать с тобой…

Как буду любить твое тело…

За месяц ты станешь больным от желания. Месяц, Шерлок. Тридцать дней, чтобы понять, как я необходим. И не переживай так сильно, что потерял себя. В конце концов, мир, как бы мерзок он ни был, устроен до тошноты правильно: на каждую потерю всегда найдется приобретение. Ты потерял себя, но нашел Сада, который будет любить тебя вечно.

Ты мой до конца наших дней.

Наших, Шерлок, наших, потому что если мы и умрем, то только вместе.

Недаром Лорена так любила вашего зануду Шекспира.

Знала бы она, к чему приведет эта любовь…

Ты ещё сомневаешься в этом? Дурачок! Никогда тебе от меня не уйти. От моего безумия и моей любви. Я выпью тебя до дна. Столько сладости ещё осталось в тебе, столько медовой сладости. Твой упрямый рот, который никогда меня не целует. Твой мягкий язык, прикасаясь которому я теряю остатки разума. Твоя глубина… Господи! Как в тебе горячо! Как узко и влажно.

Любовь моя, мой мучитель.

Я заберу твою душу, как потасканный дьявол, спрячу от всего мира и буду упиваться её слабостью и зависимостью.

Скоро, мой мальчик, скоро.

Тридцать невыносимых дней.

И больше тебя никто и никогда не увидит.

Я говорил тебе, что идеально безумен. Но ты безумен вдвойне, если думаешь, что есть на этом свете тот, кто смог бы тебя спасти, вырвать из моих любящих рук.

Твой всесильный брат?

Не смеши меня. Он не всесилен.

Я убью его раньше, чем он об этом подумает.

Кто же тогда?

Никто.

Даже не жди.

*Персонаж одной из сказок Шехерезады. «Тысяча и одна ночь»

========== Глава 15 Трудные разговоры ==========

Ди благоговейно слизывал сперму с гладкой, оливковой кожи. Он только что кончил Садерсу на живот и еле слышно постанывал от пережитого удовольствия.

— Ты великолепен… бесподобен… ты бог…

Сад потянулся лениво и сыто.

— И ты говоришь это после того, как полчаса тому назад я разодрал твою задницу в кровь?

— Ты был… немного несдержан.

— Называй вещи своими именами: я был жесток.

— Ну и что. — Ди упрямо тряхнул головой и тихо добавил: — Даже боль от тебя — счастье.

— Ты одержим.

— Я одержим. И люблю тебя без памяти.

Садерс недовольно поморщился: снова это слюнявое нытьё. Но в данный момент он был настроен миролюбиво и кроме того очень хотел уснуть. В спальне Шерлока, куда его неудержимо тянуло.

Он сладко зевнул и шутливо дернул любовника за длинный локон. — Ты сегодня слишком болтлив.

Эта немудреная ласка вызвала в Ди неожиданную реакцию: он слегка отстранился и выпалил, не отрывая от Садерса взгляда: — Я Габриэль. И тебе хорошо это известно.

Садерс приподнялся, опираясь на локти, изумленный этим внезапным бунтом. — Что такое? Ты чем-то недоволен, дружок?

Ди опустил глаза, не в силах выдержать убийственную насмешку, от которой его сердце тоскливо сжималось, и от которой мужчина, совсем недавно такой близкий, так сладко целующий, становился чужим и неприступным.

«Не любит. И не любил…»

В который раз эта мысль оставила в его сердце очередную болезненную отметину.

— Ты никогда не называешь меня Габриэлем. Почему?

Его отчаянная смелость позабавила Сада, и он позволил себе маленькое оправдание. — Мне так удобно. Вы все для меня Ди…

— Неправда! И Санти, и Эда, и Джеймса ты всегда называешь по имени. И только меня… Только я…

Но Садерс уже потерял интерес к разговору и равнодушно откинулся на подушку.— Наверное, ты особенный… — Он томно провел рукой по чисто вылизанному животу, и внезапно ему захотелось новой порции возбуждения и разрядки. — Заткнись, ради всех святых, и продолжи работу языком в другом направлении. А ещё лучше — отсоси мне.

— Сад…

— Ещё одно слово, и я позову Сантино. Он, конечно, не настолько хорош, как ты, но тоже отсасывает недурно. А мне все равно, в чей рот ещё раз спустить. Я хочу кончить, ты понимаешь? Идиотские диалоги оставь для кого-то другого.

Губы Ди послушно приблизились к его безвольно лежащему члену, и влажный язык невесомо пробежался вверх-вниз, нежно лаская мягкую плоть. Но этого было достаточно, чтобы ровные кубики мышц лежащего перед ним мужчины несколько раз сократились — по животу Сада прошла судорога желания.

— Отлично. Продолжай… Ему нравилось, как ты это делал?

— Кому? — По телу Ди пронесся обжигающий вихрь.