Стон (СИ)

Всё, что произошло, весь изломавший его душу кошмар на мгновение отступил, хотя недавно это выглядело невозможным.

Он ехал домой, не зная, как дальше жить.

Сейчас, стоя в прихожей, он этого тоже не знал, но возможность найти в себе силы об этом подумать не исключал.

— Миссис Хадсон… — Он мягко отстранил от себя всхлипывающую домовладелицу. — Накормите меня чем-нибудь. Вы обещали бульон.

Как сияли её глаза! Лучились, изливали свет, утешали.

Дома… Дома.

— Конечно, мой… Шерлок.

Шерлок вымученно улыбнулся.

— Вашим мальчиком я быть не возражаю, — уверенно произнес он, и миссис Хадсон слабо улыбнулась в ответ, хотя сердце её затрепетало ещё тревожнее.

Где же он был?

Где?!

*

Подниматься по знакомым ступеням было неожиданно тяжело, а войти в привычную, но все это время находившуюся в другой, почти позабытой жизни, гостиную — неожиданно страшно. Объяснить природу этого страха Шерлок не мог, но пот горячо струился вдоль позвоночника, увлажняя рубашку и мелким бисером покрывая виски.

Всё вокруг казалось враждебным, полным презрения и упрека. Как будто каждая окружающая Шерлока вещь была живой и ожидала ответа — как, Шерлок, как?! Почему?

Он невольно прятал глаза, не в силах сфокусировать их на чем-то конкретном, и это очень напоминало начало безумия. Надо было срочно что-то сделать, что-то знакомое и привычное для этой ожившей комнаты, для этой излучающей недовольство квартиры — то, что автоматически делал изо дня в день, не задумываясь о собственных действиях: раздеться, принять душ, достать из шкафа домашнюю одежду… Только бы не ощущать эту настороженную враждебность до мелочей знакомых предметов.

Но сил хватило только на то, чтобы опуститься в кресло.

Где-то в глубине квартиры тихо зазвонил его сотовый.

Ах, да… Он же спрятал его в прикроватной тумбочке. Неужели забыл отключить?!

Но почему не разрядился аккумулятор?

Черт!

Как неосмотрительно! И глупо! Глупо! О чем только он думал?!

Звон не смолкал, и Шерлок нехотя встал и отправился в спальню, которую тоже боялся увидеть.

Телефон лежал на столике возле зашторенного окна.

— Майкрофт…

— Черт бы тебя побрал! Жив…

*

Он никогда не видел, чтобы губы человека так сотрясала дрожь, и уж тем более не предполагал увидеть такое у своего всегда невозмутимого брата.

— Где. Ты. Был?

Как переполнен рот вязким и горьким — ложью, которую сейчас не хочется, да и нет сил скрывать…

— Путешествовал. Как всегда.

— Ты путешествовал по аду, Шерлок? Посмотри на себя!

— Майкрофт… — От навалившейся усталости отяжелели веки. И это не было желанием лечь и уснуть. Как раз сна Шерлок вряд ли сегодня дождется, это он знал совершенно точно. И дождется ли вообще… Теперь его ночи превратятся в утомительные блуждания по тихой, пустой квартире, где из каждого затемненного уголка будут наступать на него кровожадные монстры и дожирать те жалкие крохи, что от него остались.

Это было желание не видеть — ни бушующего в глазах Майкрофта гнева, смешанного с радостью обнаружить его живым и не искалеченным, ни этой дрожи искривленных несказанными словами губ.

— Майк, я же тебе позвонил.

— «Я уезжаю. Не беспокойся». Это всё, что ты мне сказал. Почему ты оставил в тумбочке свой телефон?

— Ты обыскивал мою спальню?

— Я звонил тебе бессчетное количество раз. Когда уже здесь, в этой квартире, я услышал собственный вызов…

Майкрофт повернулся к нему спиной, и было слышно, как старается он побороть дрожь своих губ, как делает глубокие вдохи, как медленно выдыхает.

И как это всё бесполезно.

— Я уже тысячу раз похоронил тебя, чертов ты идиот.

Пожалуй, впервые за долгое время он подошел к Шерлоку и порывисто обнял, жадно вглядываясь в его черты и проведя ладонью по волосам.

И Шерлоку захотелось умереть.

*

Миссис Хадсон накормила их бульоном и тостами, густо смазанными сливочным маслом.

*

— Ты мне хоть что-то расскажешь? — спросил Майкрофт, понимая, насколько безнадежно его ожидание даже частично правдивого ответа.

— Нет.

Они вновь остались одни и сидели возле растопленного камина, а Шерлоку всё это казалось неправдой, бутафорией, миражом… Чем угодно, но только не его привычной гостиной, где он когда-то чувствовал себя так хорошо.

И не было возможности с этим справиться, вернув хотя бы частицу былой уверенности и свободы.

— Ты попал в передрягу… Господи! Сколько раз я предупреждал тебя, Шерлок! Всё на свете имеет цену. Нельзя лезть тигру в пасть, не опасаясь, что однажды он всё-таки отгрызет тебе голову.

Шерлок молчал.

— Надеюсь, всё уже позади?

— Я тоже на это надеюсь.

— Помощь нужна?

— Справлюсь…

Майкрофт вздохнул.

Было заметно, во всяком случае, Шерлоку, как тяжело далось ему отсутствие брата и его молчание. И не потому, что Майкрофт выглядел осунувшимся или постаревшим. Внешность старшего Холмса была, как всегда, безупречна: холеное лицо, тщательно причесанные волосы, ровно повязанный галстук… Но постарели его наполненные скорбью глаза. И видеть это было тяжелее всего.

Когда он уехал, на пороге задержав на Шерлоке долгий, измученный взгляд, силы разом оставили Шерлока. По лестнице он не поднимался — он тащился наверх, преодолевая ступени с бессилием дряхлого старца.

Надо было как-то пережить эту ночь. Именно эту, первую.

Без Садерса, без его стонов и шепота, без терпкого запаха распаленного тела.

Пережив эту ночь, он переживет и все остальные. И сможет найти в своем сердце укромное место для ненависти, запрятать её понадежнее, а там. глядишь, и станет понятно, сможет он дальше жить с этим грузом, или это окажется невыносимым.

Сейчас, накануне самой страшной и, возможно, решающей, ночи, Шерлоку было плевать на собственную жизнь.

И на собственную смерть.

*

Он так и не уснул в эту ночь.

Ровно как и в следующую.

Сон стал для Шерлока редким подарком, который он научился ценить по достоинству.

Но Шерлок принял решение жить.

***

Садерс умирал от любви.

Он покрывал поцелуями каждую вещь, которой касался Шерлок, и спал, обнимая простыни, пропитанные его мочой. И если он ещё не проткнул пистолетом горло, и не нажал на курок, то лишь потому, что знал: ничего не закончилось и не закончится никогда, во всяком случае, до тех пор, пока клубится дыхание в его переполненной любовью груди, пока его обезумевшее сердце отсчитывает минуты до той самой, заветной, когда он снова увидит своего любимого мальчика, посмотрит в его безразличные, но такие родные глаза, и прикоснется губами к бледной щеке.

Он давно забыл о тайной комнате и о троне, ставшем теперь до смешного ненужным. У него было нечто несоизмеримо более ценное. Две обители: комната, наполненная памятью о тонком, прикованном браслетами теле, подарившем ему столько наслаждения и столько боли, и роскошная спальня, где Шерлок два месяца люто его ненавидел и где с той же лютой ненавистью ему отдавался, будто надеясь, что очередной оргазм наконец-то его убьет.

Он подолгу сидел в изголовье кровати, жадно вдыхая запах несвежей подушки, теряя голову от нежности и любви. Собрал с постели все найденные им волоски, и бережно завернул в тонкий белый платок, пересчитав и внимательно рассмотрев перед этим каждый.

Сокровище, достойное Гаруна аль-Рашида*…

На этой кровати Шерлок впервые кончил в него, омыл его сладостью изнутри, превратив навечно в раба.

В спальне Шерлока он проводил свои ночи. Долгие, полные жажды и грязи. Такие, которые пугали даже его самого. Он причинял себе почти нестерпимую боль, делал со своим телом страшные вещи, боясь вспомнить об этом утром и с ужасом глядя на себя в зеркало ванной комнаты, где тщательно смывал невидимые следы полночных безумств, доставляющих ему адское удовольствие.

В эти заветные комнаты он не пускал никого. Не позволял перестилать постель, стирать с мебели пыль. Всё должно было носить отпечаток Шерлока — его запаха, его незримого присутствия, его мыслей. Даже его ненависти.