Страхолюдие(СИ)

Размахивая своим языческим посохом, вождь стал произносить речь, понятную только посвященным. Дикое население острова жадно внимало каждому слову, каждой букве и каждому звуку. В отличие от политических мужей Лондона - собственно, и не только - доклад Барбуса оказался красноречив, но краток. Когда оратор умолк, туземцы воздели руки к небу и трижды, хором прокричали славословящее: - "Туруз... Бак... Туруа!!!" И тут же, до безобразия разукрашенный шаман весь затрясся, чем возвестил о начале своей языческой молебне. Мужчины и женщины упали на колени, добросовестно повторяя выкрикиваемые им фразы. Так длилось около часа. Все это время, заточенные в местной тюрьме европейцы, беззвучно наблюдали за ходом событий. Люди уже не сомневались в своих догадках по поводу дальнейшей судьбы офицера. Слезы жалости, отчаянья и безысходности градом лились из женских глаз, а джентльмены, сдерживая эмоции, лишь скрипели зубами, перетирая злость и ненависть к этим черным варварам.

И вот, в котле закипела вода. Густые клубы испарений устремились к верхушке баобаба, а две старые островитянки, извлекая из холщевых сумочек какую-то траву, бросали ее в котел целыми пучками.

Неутомимый жрец, не прекращая колдовского танца, вприпрыжку подскочил к стволу дерева и начал отвязывать шнур, примотанный к толстому обрубку ветви. Освободив один конец и быстро перебирая руками, он стал опускать нечто привязанное к ее противоположному концу, переброшенному через заковыристый сучок где-то высоко в кроне. Сей простейший механизм, пожалуй, являлся прародителем элементарной лебедки. Еще несколько движений, и непосредственно у лица местного оракула появился большой меч, очень похожий на ятаган. Впрочем, меч колдуна был гораздо шире настоящего ятагана, и, как могло показаться, всего на несколько стоунов легче самого колдуна. Он снял орудие умерщвления с крюка, двумя руками торжественно воздел над головой. И вмиг толпа возрадовалась. Дикари ликовали беззаветно, яростно; при этом, понукая палача к определенным действиям. Тот не заставил себя долго ждать - его тощая, жилистая фигура губительной тенью выросла у жертвенника. Помощник капитана продолжал биться в конвульсиях, в истерической агонии. Точнее, в виду того, что все его тело было намертво привязано к деревянному сооружению, одна лишь голова металась из стороны в сторону, в сопровождении уже не мычаний, а захлебывающихся хрипов. Правда, пленникам не представлялось возможным видеть, как вздулись на лбу и висках Уоллеса вены, зато было отчетливо видно, как побагровело его лицо, как дико выпучились глаза. Язычник замахнулся. Все замерли... Еще мгновение, и широкое, тяжелое лезвие словно зеленый побег бамбука, отсекло голову несчастного.

Засецкая заверещала не своим голосом. Сбоку что-то глухо ударилось о землю: Закатив глаза, Сарра лежала без чувств. Метнувшись в дальний угол, Эскот грохнулся на четвереньки - его неудержимо рвало.

Палач, видно, владел своим страшным искусством в совершенстве, так как голова жертвы после отсечения не скатилась с жертвенника под ноги, она осталась покоиться практически не сдвинувшись с места. Тем временем племя впало в истерический транс: Хвалебные возгласы восхищения превозносили самолюбие колдуна. Не выпуская из рук меч, он преклонил колено. Темный поток густой крови, маленьким водопадом журчал с камня наземь. Словно из животворящего источника шаман сделал несколько жадных глотков. Сие отвратное зрелище заставило пленников отвернуться. Доктор только теперь заметил бесчувственную Сарру и бросился к ней. Окаменев от ужаса Засецкая таращилась в темное пространство сарая совершенно отрешенным взглядом. Подавив удушливый ком отвращения, Кармайн все же вернулся к своему наблюдательному пункту, и продолжил следить за дальнейшими событиями. Любопытство писателя взяло верх над отвращением; как ни крути, а он плыл сюда именно за этим.

Местного колдуна, по всей видимости, звали Тхаматан, ибо именно такое слово выкрикивала вся разгоряченная толпа. Их возбуждало кровавое зрелище, и дикари жаждали продолжения. Испив человеческой крови, Тхаматан вошел в раж, что означало - смертельный спектакль еще не окончен. Вскочив на ноги, он радостно завизжал, затрясся; после чего, все тем же решительным движением отсек у безжизненного тела все, конечности. Его подручные, не колеблясь, погрузили в кипящий котел окровавленные продукты четвертования. Затем выпотрошили туловище, разрубили его на куски, и отправили туда же. Теперь на алтаре осталась лишь голова: вероятно шаман или Барбус их коллекционировали. Древняя туземка бережно помешивала деревянным ковшом адское варево, а беснующиеся дикари возобновили свои символические танцы.

Стеклянные глаза Генри Кармайна теперь сверлили пустоту, где-то далеко над банановой рощей. Он тяжело дышал, сжимая кулаки до болей в хрящах, а иногда вздрагивая всем телом. Эскот, наконец, оправился от приступа рвоты, и теперь раскачиваясь, сидел на топчане, обхватив голову руками и тупо мыча носоглоткой.

Дочь баронессы, наконец, пришла в себя: девушка бестолково озиралась по сторонам, не помня, как упала в обморок.

Потрясенная жестокой сценой Засецкая тихо и монотонно выла. Склонясь над дочерью, она роняла слезы на закубленные волосы Сарры.

Взбешенный доктор стремительным шагом намотал несколько кругов по сараю. Его бледное лицо, вздрагивая нервным тиком, в сумраке помещения маячило сизым пятном и двумя круглыми бликами. Внезапно он рванулся в дальний угол и схватил спрятанное там, землеройное устройство: Тилобиа держал лопатку перед собой, на вытянутых руках, на уровне лица, и смотрел на нее так, словно на живого человека.

- Я, Антонио Тилобиа, клянусь! Живым этим варварам меня не взять.

Режиссер поднял голову с таким усилием, будто она весила центнер. - Ну, напоследок мы хоть узнали ваше имя...

- Не смейте! - Засецкая вся дрожала. - Слышите, не смейте нас заживо хоронить.

- Пусть эти скоты сюда только сунутся, - продолжал Тилобиа с запальчивой решимостью, - и тогда, мистер Эскот, вы узнаете, чего стоит старый морской волк.

Присутствующие помнили, как доктор продемонстрировал на шхуне силу своих мускул, поэтому никто и в мыслях не усомнился в твердости заверений отчаянного лекаря.

Подняв с пола дочь, Засецкая усадила ее на топчан, рядом с режиссером, а затем медленно повернулась к Тилобиа.

- Сражаться с этими извергами бесполезно, то есть напрасная трата сил и времени. Их много и нам не выстоять, а значит бесполезно погибнуть. Я же намерена жить, и мечтаю, чтобы моя дочь жила и радовалась каждому мгновению. А посему, твердо убеждена: нам необходимо взять себя в руки, и приступить к рытью подкопа. Чем больше мы сделаем сейчас, тем быстрее вырвемся из лап дикарей, когда стемнеет.

- Баронесса абсолютно права. - Драматург вернул дар речи. - И еще, я так думаю, сегодня нас больше не потревожат. Но, ежели мы грядущей ночью не выберемся на волю, то завтра эти сволочи возжелают повторить жертвоприношение - тогда нас станет на одного человека меньше.

Эскот горестно вздохнул: - О-хо-хо... а что дальше? Я в том плане: вот, мы выбрались отсюда, спрятались в лесу... И что? Как мы сможем убраться с этого проклятого острова? У нас ведь нет ни корабля, ни даже элементарной лодки.

Кармайн махнул в его сторону рукой. - Оставьте Бэри, это вопросы завтрашнего дня. А первостепенная задача на сегодня - сбежать из плена.

- Совершенно верно. - Отозвался Тилобиа. - Правильность такого решения напрашивается сама собой. - Он сквозь щели принялся осматривать местность со всех сторон, на предмет выбора наилучшего варианта.

Восточная стена оказалась самой подходящей, так как смотрела на лес, до которого оставалось метров пятнадцать.

Кармайн разметал руками солому. - Нам повезло! - Он сгреб жменю грунта. - В этом месте почва песчаная и неутоптанная.

Тилобиа присел рядом. - Согласен: копать будет легко.

В отверстие от выпавшего сучка Засецкая одним глазом изучила небосвод. - Солнце клонится к закату, значит, через несколько часов стемнеет.