Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Скорее всего, это так и было, - перебил рассказ сына Гераклид. - Не могу поверить, чтобы боспорские послы осмелились на столь бесчестный и рискованный шаг, как подмена даров.

  - Ой, не знаю, не знаю, - с сомнением покачал головой Минний, глядя на возлежащего по соседству Невмения. Тот, растянув в молчаливой ухмылке тонкие губы, только взмахнул недоуменно широкими крыльями бровей.

  Из дальнейшего рассказа участники симпосиона узнали, как старшие братья царя, Марепсемис и Эминак, чуть было не захватили с частью скифского войска Феодосию - город спасло лишь прибывшее в последний момент по морю крупное подкрепление во главе с младшим братом басилевса Перисада Левконом, и о неудачных попытках главных скифских сил во главе с Палаком прорваться за Длинную стену - из-за находчивости боспорцев, догадавшихся, пока скифы подводили к перегородившей Скалистый полуостров стене насыпь, возвести в том месте с внутренней стороны новое укрепление. В итоге Палак согласился прекратить войну и вернуть Боспору захваченные земли за три таланта золота и четыре таланта серебра. Вот сколь дорого обошлась боспорцам их скупость!

  Царевич Левкон отправился с Палаком в Неаполь заложником, пока его брат басилевс не соберёт и не пришлёт оговоренную сумму. В Неаполе Левкон поселился в доме Посидея, где Агасикл и Каллиад виделись и беседовали с ним на устроенном в его честь симпосионе. Палак развлекает полюбившегося ему царевича каждодневными охотами в окрестностях своей столицы. По словам Главка, Палак даже хотел породниться с Левконом - женить его на своей красавице сестре, а самому взять в жёны единственную дочь Левкона, но от обоих предложений Левкон отказался. Тогда Палак объявил Левкону, что если его жена Герея докажет, что после 18 лет супружества она так же предана ему, как и он ей, и приедет по его велению за ним в Неаполь, то он отпустит её обратно вместе с любимым мужем и целым талантом золота в придачу. Чем всё это дело кончится - непонятно*...

  (Примечание. Обо всех этих событиях рассказано в первой части романа.)

  Раскрасневшиеся от выпитого по ходу агасиклова рассказа вина и нагретого жаровнями воздуха, гости заспорили, приедет ли в Неаполь за талантом золота жена Левкона.

  - Да за такую уйму золота я бы не то что жену, а и всех своих дочерей варвару привёз! - громко ляснув себя ладонью по толстому женскому бедру, воскликнул под всеобщий хохот 55-летний главный логограф Дамасикл - низкорослый крепыш с вросшей в жирную шею круглой, большелобой головой, обросшей, словно диким кустарником, курчавыми волосами ржавого цвета, имевший от двух своих жён (первая умерла при родах Аполлодоры), двух сыновей и аж пять дочерей.

  - Скажите: а кто-нибудь из вас видел жену царевича Левкона? - спросил, задумчиво накручивая на палец длинную прядь волнистой пепельной бороды, навклер Матрий, когда раскаты хохота немного поутихли. - Лет семь или восемь назад я оказался в Пантикапее во время праздника в честь Посейдона, от которого боспорские басилевсы ведут свой род, и мне посчастливилось увидеть довольно близко эту бывшую рабыню, которую боспорцы дерзают называть своей Афродитой. Стоя в обнимку с деревянным Посейдоном в запряженной четвёркой великолепных бело-серых лошадей золотой колеснице, управляемой царевичем Левконом, она ехала сквозь восторженно ликующую толпу из Акрополя к гипподрому, изображая Амфитриту. И должен вам сказать, что эта дочь феодосийских рабов, дерзко похищенная царевичем Левконом из супружеской спальни прямо в день свадьбы (все вы наверняка слышали эту скандальную историю), в самом деле выглядела, как настоящая богиня - слава о её необычайной красоте нисколько не преувеличена.

  - Ну-у, теперь-то она уже, наверное, далеко не та, что тогда! - предположил Дамасикл. - Сейчас ей должно быть уже что-то около тридцати пяти.

  - Думаю, что и сейчас она всё ещё необыкновенно хороша, раз Палак предложил целый талант золота за то, чтобы только её увидеть, - возразил Матрий.

  - Вот только можно ли верить слову варвара? - произнёс скептически Невмений. - Думаю, если Левкон, соблазнившись, вызовет жену в Неаполь, он больше не увидит ни жены, ни золота. Ха-ха-ха!

  - Да только вряд ли Левкон и его жена попадутся в эту ловушку для простаков, - добавил к сказанному приятелем Минний.

  Оставив, наконец, боспорские дела, участники симпосиона заговорили о предстоящих как всегда в герее - первом месяце нового года, выборах новых правителей полиса. Развернув к горевшему у его изголовья трехфитильному канделябру поданный Актеоном папирус, Гераклид огласил список своих единомышленников, объявивших себя претендентами на ту или иную должность. Завершали список Невмений, Мегакл и Минний, как раз достигшие в минувшем году 30-летнего возраста, с которого херсонесский закон дозволял избираться в демиурги, и дружно решившие сразу же воспользоваться своим правом и бросить вызов в борьбе за власть противникам из клики Формиона. Невмений решил избираться в стратеги - должность маловажную в период мира, но чрезвычайно значимую во время войны. Мегакл попробует занять место отца в коллегии Девяти, ведающей сбором доходов в казну полиса. Минний подтвердил своё намерение, о котором и так все давно уже знали, побороться за должность номофилака, заняв которую, он получит возможность расследовать гибель родителей и покарать виновных, как велит ему сыновний долг.

  - Месть за родителей - дело святое. Я считаю, Минния нужно поддержать, - высказал своё авторитетное мнение Гераклид.

  - Давно пора прищемить хвост Формиону! - воскликнул с горячностью Мегакл.

  - Хватит уже Херсонесу покорно идти у него на поводу - того и гляди, приведёт нас в скифское стойло, - переглянувшись с Миннием, веско добавил как всегда флегматичный Невмений.

  - Ох, молодёжь, молодёжь! - усмехнулся в пушистую белую бороду Саннион. - Норовистые какие жеребчики подросли нам на смену, а Гераклид? Ещё только-только успели отрастить бороду, а уже собираются сбросить с херсонесской колесницы Формиона. Хе-хе-хе!

  - Мы не собираемся пока свергать Формиона, - мягко ответил за себя и товарищей Минний. - Но Невмений прав - опираясь на скифов, Формион ведёт Херсонес по пути несчастной Ольвии. Это трудно не заметить даже мне, вернувшемуся в родной город после десятилетней разлуки. Демиурги и эйсимнеты из страха перед скифами послушно исполняют любое желание Формиона, как будто на голове у него уже сияет золотой венец басилевса!

  В андроне на миг повисла гнетущая тишина. И старики, и молодые со стыдом опустили очи долу, признавая правоту Минния.

  - Но что же мы можем сделать, если большинство и сила на стороне Формиона? - спросил наконец Артемидор.

  - Первое, что мы можем и должны сделать - это избавить Херсонес от скифских телохранителей Формиона, - тотчас ответил Минний, как видно, немало времени посвятивший размышлениям на эту тему. - Полагаю, розыск убийц моих родителей даст нам удобный повод для этого. Я постараюсь доказать, что это дело рук формионовых скифов и, не обвиняя пока самого Формиона...

  - Но формально эти скифы служат не Формиону, а дочери своего царя Мессапие, - перебив Минния, напомнил Каллиад.

  - Это в данном случае не важно, - бросил взгляд в его сторону Минний. - Не обвиняя самого Формиона, хотя любому понятно, что скифы напали на усадьбу моего отца по его приказу, я предложу Совету и народу закон, запрещающий кому бы то ни было, ради спокойствия государства и безопасности граждан, иметь более трёх-четырёх телохранителей из числа свободных варваров.

  - Вот это правильно! - воскликнул, выражая общее мнение, Матрий. - Думаю, народ поддержит это, даже если Совет выскажется против.

  - Нужно постараться в этот раз провести в коллегии и в Буле как можно больше наших единомышленников, - сказал, подавая подбежавшему рабу свой опустевший канфар, Артемидор.

  Раззадоренные количеством выпитого к этому времени вина и открывшейся после речей молодого Минния надеждой вырвать Херсонес из-под многолетнего безраздельного влияния Формиона и его проскифской клики, участники симпосиона пришли в радостное возбуждение. Только Гераклид, заранее посвящённый Миннием в его планы, сохранял спокойствие и невозмутимость, с чуть заметной улыбкой скользя довольным взглядом по раскрасневшимся лицам гостей, да осторожный Саннион качал с сомнением своей словно выбеленной солью головой.