Избранное

Святой островок тишины.

Тебе даже в полдень прохладно

В тени монастырской стены.

Сильней мою руку сжимая,

Ты зябко поводишь плечом.

Пойдём лучше в сад, дорогая,

Да яблок зелёных нарвём.

Ну чем я умнее Адама,

Когда и воистину рад,

Что рядом с заброшенным храмом

Такой же заброшенный сад.

* * *

“Ну и ладно”, — говорю.

“Всё прекрасно”, — говорю.

Если что, так позвоните

где-то ближе к декабрю.

“Нет. Обид в помине нет” —

“Понимаю, что фуршет,

только ехать к вам под вечер —

Купчино не ближний свет”.

“Да и мы вам не близки.

Мы ведь около реки”.

“Говорите — у канала”.

“Ну. Какие пустяки”.

* * *

Ты посмотри — слетаются снега

На мир, усыпанный листвою.

Покрыты коркой ледяною

Река, протока. Только мы с тобою

Ещё припоминаем берега,

Где суша, где вода.

Не проще ли забыть?

Тебя, возможно, и страшит непостоянство

Отпущенного Господом пространства,

А я устал

Бояться новой жизни, новой смерти.

Мне весело смотреть, как вертит

Снежинки ветер. Вот начало и финал

Их жизни. А моя течёт,

Перегоняя время,

Сквозь будущее.

Прошлое не в счёт.

Его и нет.

Не вглядывайся в темень,

Во мрак нечеловечьего жилья.

Не слушай сумрачное эхо

Всё легче путь.

Всё глубже колея.

Уже и на обочину не съехать.

Не плачь.

Ну что ты, милая моя.

Смерть этой жизни не помеха.

Не плачь.

Пустое.

* * *

Заснуть в Европе. В Азии проснуться,

на полке с боку на бок повернуться,

вновь задремать под мелкий перестук

на жёсткой, вдвое сложенной подушке.

Очнуться от жары. Увидеть вдруг

верблюдов, землю в трещинах, не слишком

заманчивый пейзаж в своём окне

и ощутить, что ты в другой стране.

Вагон полупустой. Проводника

узбека не видать. И поезд вроде

плетётся много тише. И не сходит

никто на редких станциях. Тоска.

Жара и пыль. Так вот она пустыня.

Где жёлтые барханы? Где песок?

До Самарканда сутки с половиной.

Я обошёл вагон и снова лёг.

И вечер незаметно наступил,