Избранное

сквозь густые еловые ветви.

Оглядишься — уже не до сна.

Белым холодом дышит природа.

И такая вокруг тишина,

и простор, и покой, и свобода.

* * *

Валере Грубину

На лице моём улыбка,

кружка светится в руке.

Сердце бедное, как рыбка,

бултыхается в пивке.

Возрождённая из пены,

оживая не спеша,

молодеет постепенно

алкогольная душа.

После жизни, после смерти

буду я незнамо где —

в тополиной круговерти,

в зацветающей воде,

в этом небе голубином,

в этой почве. А пока —

хорошо напиться пива

на Обводном у ларька.

* * *

Всё бежит и бежит вдоль воды одуревший трамвай

и соседка глядит, заслоняясь от солнца ладошкой,

на Обводный канал. Вот и дом о шести головах,

где брандмауэр жёлтый пробит одиноким окошком.

Вот и двор беспризорный. Заборы снесли и сейчас

здесь собачья площадка. А впрочем, не знаю. Ни разу

за последнее время здесь не был. Держу про запас

бесполезную память. Наверно, её метастазы

вездесущи, и город, точней, его мёртвый каркас

оседает, ветшает. Каким-то он будет без нас?

Равнодушным? Чужим? Возвратишься назад — ужаснёт,

как щербатый проспект ужасает вставными домами…

А трамвай всё бежит, и весеннее солнце печёт

сквозь огромные стёкла в сплошной алюминиевой раме.

* * *

Я когда-то и сам доверял предсказаниям книг.

Распахнув наобум чьей-то жизни разрозненный том,

закрывая глаза, упирался в страницу перстом

и чужая судьба совпадала с моею на миг.

Вроде глупость, игра, подтасовка чистейшей воды,

словно блюдечко пальцем по кругу толкать при свечах.

Сколько нами придумано всякой смешной ерунды,

чтобы, с толку сбивая, судьбу подловить в мелочах.

Как там — “Любит — не любит”? Останется пять лепестков,

только стоит ли их обрывать, если видно и так —

любит, любит тебя она, любит! Не рви этих белых цветов.

Ну каких тебе нужно ещё доказательств, дурак?

* * *

Касались неба спутанные ветки,

переплетались корни под скамьёй.

Не знали мы в тени живой беседки,

что были между небом и землёй

средь ласточек, ныряющих в обрыв,

где по реке, сверкающей отвесно,

шёл теплоход. Припомнишь, как чудесен

был Волги ослепительный разлив —