Избранное

* * *

Утро моё седое —

Здравствуй!

Пора проститься.

Тёплой морской золою

горло полощет птица.

Тут бы и стать собою,

молча обнять подругу.

Солнце над головою

встало, пошло по кругу.

Тут бы и перестроить

клин журавлиный взглядом…

Только для нас с тобою

даже и лжи не надо.

* * *

Я пытался жить, теребил судьбу по старинке,

расплетая нить, первозданным любуясь цветом.

Не скопил в глазу ни одной золотой соринки,

ничего не скопил. Никогда не жалел об этом.

Я всё брёвна таскал, да укладывал там, где надо.

Я почти устал, но не жду от судьбы пощады,

хоть давно замыслил изведать иную долю.

Говорят же, — есть на свете покой и воля.

Только издавна рабское что-то во мне засело,

всё никак не даёт оторваться душе от тела.

Видно я ещё похожу по самому краю,

видно губы свои в любви ещё искупаю.

Троицкое поле

Помню детство раннее, тридцать лет назад:

памяти окраина, город Ленинград,

дом напротив школы, заводской гудок…

Троицкое поле. Первый городок.

Словно по старинке вновь за слоем слой

пробую с картинки снять переводной,

чтобы обнажился первозданный цвет.

Да, видно, разучился за эти тридцать лет.

Мне уже не выбежать из дому с куском

булки, что посыпана сахарным песком,

мне уже не выгорит в фантики сыграть,

чтобы с чёком по три, а с накрышкой пять.

Меловыми стрелами разрисован дом,

снова за потерянным бегаю звеном.

Казаки-разбойники, штандары, лапта…

Нынче в этом дворике жизнь уже не та.

Улицы булыжные под асфальтом спят.

Закопал оружие пролетариат.

Даже из фонтанов здесь утекла вода.

Словно плотный занавес прежние года.

Что-то мы прошляпили, натворили дел.

Из моих приятелей — каждый третий сел.

Грустная статистика, страшное число.

А я вот из счастливчиков, — вроде пронесло.

Самому не верится. Ко всему привык.

Постучу по дереву, прикушу язык.

Никуда не денешься с этого двора,

потому что детство, брат, лучшая пора.

Ветерком непрошеным пролистает сад.

Ты ведь знал, что прошлого не вернуть назад,

а любви тем более. Впредь тебе урок.

Троицкое поле. Первый городок.

ОТКАЗ ОТ РОМАНА

Бахыту Кенжееву, другу-поэту, романтику и романисту

Я никогда не напишу роман.

Наверно, будь я трижды графоман,

меня б на это дело не хватило.

Рассказ могу, но тоже через силу,

чтоб не забыть сюжет, занятный ход.

Ну а роман как здание растёт —

сплошные коридоры и подвалы,

тьма перекрытий, лестницы, провалы,

от темы к теме хитрый переход.

Здесь время то летит, то вспять течёт,

то замирает. Так проходит год,

потом второй. А это лишь начало.

Герой взрослеет, женится, потом

супруге изменяет с секретаршей,

которая жены немного старше.

Скандалы, ссоры… Это в первый том.

Развод. Слепая ненависть детей.

Он пьёт и опускается всё ниже.

И вдруг — любовь. Полёт. Накал страстей.

Повторный брак. Медовый месяц. Мсти же

Ему, судьба. Пусть знает, что к чему.

Её ревнует он сперва к знакомым,

Потом к подругам. Ни на шаг из дома.