Избранное

не изменяет дела.

Хотя бы точку, островок,

недвижимую малость,

как оправдание тревог

и право на усталость.

Но всё проходит, всё течёт,

ничуть не изменяясь.

Скажи, с чего начать отсчёт?

Я снова повторяюсь.

Далась вам римская цифирь,

Петрополь, Иудея,

когда вокруг такая ширь —

империя, Рассея.

Такая вольная тюрьма,

такое солнце светит.

Молчи, кричи, сходи с ума —

никто и не заметит.

Уйди — никто не позовёт.

Умри — никто не вспомнит.

Скажи, с чего начать отсчёт?

Куда нас ветром гонит?

Какой выдумывать мираж?

Какой звезде молиться,

пока идёт ненужный стаж

слепого очевидца?

И я вступаю в диалог,

я сам себя дурачу.

Я изворотлив, словно Бог,

прописанный на даче,

в углу, в немыслимой пыли,

не знающий лампады.

Хотя чего уж тут юлить?

Кому всё это надо?

Я не пророк. Какой мне прок

в бредовом откровеньи?

Я твёрдо вызубрил урок,

но это не спасенье.

Я сам уехал на Восток,

в Гоморру из Содома,

но даже этого не смог,

грустил — а как там дома?

Хотя чего уж тут грустить,

а всё-таки несладко.

И надо ждать. И надо жить.

И, значит, всё в порядке.

2.

Я видел – всё меняется, течёт.

Весенним льдом сносило переправы.

Я всё гадал – С чего начать отсчёт?

Вертелся и налево и направо.

Цель превращалась в средство, и оно

уже не находило новой цели,

но в этот миг мне было всё равно.

Я погибал в течение недели:

с живой смешалась мёртвая вода,

Весы сломались, Раки расползались,

Стрельцов казнили…

Знаки распадались

на составные части.

Навсегда.

Горчит вода.

Кончаются отсрочки.

В двухкомнатной бетонной одиночке

в дверной глазок лишь лестница видна.

Немногим больше видно из окна –

парит балкон – пустая птичья клетка.

Пусть форточка разбухла словно ветка,

Беременная будущей листвой,

но небо у меня над головой

не предвещает скорой перемены.

И в комнатах колотится о стены

мой взгляд, мой выдох,

голос мой…

3.

Видно и мне суждено потерять

имя, отечество, росчерк фамильный.

Видно и мне не дано выбирать

между судьбой и тюрьмой пересыльной.

Как-то вам дышится в этой стране?

Так широка, – даже эха не слышу.

Кто там царапнул ногтём по стене?

Как ты, безумец, забрался на крышу?

Эй, осторожней, - смотри, не свались.

Ты же кричал о спасительной цели.

Вот она церковь – слезай и молись.

Вот он покойник – ещё не отпели.

Думаешь - просто берут на испуг?

Где ж они – римско-советские греки?

Слишком непрочен спасительный круг,

красным свинцом наливаются веки.

Птичье круженье, как росчерк судьбы,

к горлу подступит голодная рвота,

но, отогревшись у ржавой трубы

вновь разрешаешь проблему полёта.

Только не проще ли всё позабыть,

если и злость убывает куда-то?

Этому городу некуда плыть.

Эта планета не так уж поката.

Кто мне подскажет, чего я искал?

Выхода? Счастья? Покоя? Излёта?

Всё что копилось, – уже растерял, -

слишком заносит на всех поворотах.

Что за империя, что за страна?

Что за размер не уводит от смысла?..

В силу вступают огромные числа –

кружат и кружат.

И цель не ясна.

4.

Стеченье суетных недель

И, как итог, - за всё в ответе

стихи – не средство и не цель,

но способ жить на этом свете,

во тьме, в ночи, когда строка