Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

V

Я изжаждался тебя, неутоленный.

Умереть хочу, страданьями спаленный.

Схорони меня, оплачь меня, влюбленный,

Сокрушайся о душе испепеленной.

С горьким стоном припади к моей могиле.

НЕОДОЛИМЫЕ ДУМЫ

I

Неодолимые думы становятся горем,

Сердце не верит, что лютый недуг переборем.

Щеки твои розовеют, подобные зорям.

Мы же, безумцы, друг другу стенаньями вторим.

Жду, погибгч, когда исцелепье подашь ты?

II

Поступью плавной ты схожа с плывущей луною.

Вот я в луну и влюбился порою ночною.

Я обезумел, мне тягостно бремя земное.

Как уживаешься ты со смертельной виною?

Веришь ли в бога? Ведь верит во что-нибудь каждый!

III

Знаешь ты, знаешь: меня поджидает могила.

Сердце, что крепче скалы, ты во прах сокрушила.

Сладкой была, стала горькой, обеты забыла.

Стала неправедной — дверь предо мною закрыла.

Кто пожалеет меня,— я сгораю от жажды!

IV

В горести я простираю зовущие руки.

Разве не видишь, как я погибаю в разлуке?

Силы я черпал в счастливой любовной науке.

Что ж ты меня обрекаешь на смертные муки?

Дай мне взглянуть на тебя, покажись хоть одпажды!

Я ДУМАЮ О ТЕБЕ

I

Я думаю о тебе, сражен отказом.

От черных душистых кос теряю разум.

Смеются твои уста — рубин с алмазом.

Взглянуть на точеный стан — и сгинуть разом!

Мне есть о чем горевать,— я пленник страсти.

II

Мие есть о чем горевать в моей утрате.

Твои ресницы тесней индусской рати.

Ты шлешь стрелу за стрелой в знак благодати.

Ужель не слышит судьба моих проклятий?

Я смерть принять от тебя почту за счастье!

III

Уж если я не люблю, то кто же, кто же!

Красавицы не найти, с тобою схожей.

Ни стариков не щадить, ни молодежи.

И я в причудах твоих теряюсь тоже.

Убей меня, исцели от злой напасти!

IV

Вовек не жаждал сильней и никогда я

Не знал, что буду рассвет встречать, рыдая.

Моей неверной судьбы не разгадаю.

Ты знать не хочешь о том, как я страдаю.

Другой, лаская, сожмет твои запястья.

V

Зачем меня обожгла слепящим светом!

Твои глаза не затмить семи планетам.

Насмешкой жалишь меня, манишь приветом.

Я гибну! Разве не ты повинна в этом?

И погубить и спасти в твоей лишь власти.

ЧЕРНЫЕ ДРОЗДЫ

В черной клетке два черных дрозда,

В черной клетке вдвоем навсегда,

Смотрят кротко и свищут так нежно,

Что от них не уйдешь никуда!

Оперенные в блеск черноты,

Столь нарядны, сколь песни просты,—

Их звучанье весну возвещает,

Превращает бутоны в цветы.

Ходят следом один за другим,

И вдвоем, видно, весело им.

Как пьянят они, как отрезвляют

Двоезвучным согласьем своим.

Песнопевцы фиалок и роз,

Каждый черен и звонкоголос.

Чужеземца заставили плакать

Эти двое, не знавшие слез.

ПРЕДУТРЕННИЙ ВОЗДУХ ПРОХЛАДНЫЙ...

Предутренний воздух прохладный

Из жизни исчез безвозвратно.

Свиданья с моей ненаглядной

Я жажду так поздно, так жадпо.

Печали гнетущая сила

К молчанью меня приучила.

Фиалки поникли уныло,—

Фиалкам тепла не хватило.

ДАВИД ГУРАМИШВИЛИ

ГРУЗИНСКИЙ ПОЭТ

1705—1792

ДАВИТИАНИ

Отрывки из поэмы

ВСТУПЛЕНИЕ

ИМЯ И ПРОЗВИЩЕ ТОГО, КТО НАПИСАЛ ЭТУ КНИГУ.

Написал «Давитиани»

Я, Давид Гурамишвили,

Рек божественное слово —

Сладкий плод моих усилий.

Ток живой по древу жизни

Устремил я в изобилье,

Говорил о муках крестных.

Чтобы люди слезы лили.

В Картли добрых вин не стало,

В том повинны войны с Чари.

Диких ягод винограда

Я промыслил для маджари.

Чтоб меня вы помянули,

Приношу вино вам в чаре.

Люди, нет для вас худого

В бескорыстном этом даре.

Не взрастил я терн колючий

Вкруг деревьев этих строк.

Я хочу, чтоб каждый отрок

Их плода отведать мог.

Не разлейте ж мой напиток,

Он пойдет вам, дети, впрок.

Берегите эту книгу,

Чтоб служила долгий срок.

В дни былые ритор Шота,

Муж, искусный в этом деле,

Вывел древо стихотворства,

Несравнимое доселе.

Взрыли корни глубь земную,

На ветвях плоды созрели.

Много знал я стихотворцев,—

Нет подобных Руставели!

Как юнец, который лихо

Мчит на палочке верхом,

Сходен резвыми прыжками

С настоящим ездоком —

Так и стих мой бедный сходен

С Руставелевым стихом.

Подражать ему пытаясь,

Получил я поделом.

Мне достался после Шота

Сад обобранный, пустынный.

Как ребенок, между ловчих

Я толкался с хворостиной.

Не нашел плодов я в поле,

Не разжился я дичиной.

Зря, рыбак нерасторопный,

Замутил я воду тиной.

Стих жемчужный Руставели

Не сравнить с моей трухою.

Но кокетки могут ловко

Приукраситься сурьмою.

И вода вином прекрасным

Людям кажется порою.

В час нужды лесная груша

Служит пищей неплохою.

Там, где нет коней исправных,

Всякой лошади почет.

Там, где нет высоких ростом,

Недомерок — не урод.

Нет красотки — и дурнушка

За красивую сойдет.

Тот, кто книг других не знает,

И мою авось прочтет.

Бренный мир, как палкой по лбу,

Оглушил меня безвинно:

Сгину я — и дом мой сгинет,

Ибо не дал бог мне сына.

И собрал свои стихи я,

И связал их воедино,

Чтоб меия вы помянули

Добрым словом в день помина.

Я взрастил с трудом великим

Эту книгу-сироту,

Воспитал ее усердно,

Дал ей знанья полноту,

Но оставил некрещеной,

Ибо впал я в нищету.

Кто дарует ей крещенье,

Тех молитвою почту.

Мужа мудрого молю я

О мирском ее крещенье:

Утверди ее, грузинку,

В нашем правом разуменье,

Если в чем солжет невольно,

Сбереги от заблуждений,

Пусть чурается враждебных

И греховных помышлений!

Вот зачем я, стих слагая,

Слушал мира небылицы.

Не дала судьба мне сына,

Обделила несчастливца.

Будь же, юноша, мне братом!

Будь сестрою мне, девица!

Обо мне, читая книгу,

Не забудьте помолиться.

Вас, мои живые братья,

Да хранит великий бог!

Пусть веселье сменит стоны

Ваших жалоб и тревог.

Помолитесь, чтоб создатель

Взял меня к себе в чертог,

Чтобы адского мученья