Женщины

закинул снасть, стал говорить про детство

свое и предложил нам беляши,

ну, а потом стал говорить о сексе

и о своих любовницах сейчас.

Да все в деталях. О, как это нас,

я помню, зацепило! Его флексий

над спиннингом, порнографичных слов

мне не забыть. Хоть был он нездоров,

                        8

как думаю сейчас, - как можно детям

рассказывать такое!.. Но рассказ

его тогда нас искренне потряс.

Не то, чтобы рисунков в туалете

общественном не видел я тогда

на тему секса или от кого-то

не слышал просвещающее что-то,

но был его рассказ – дебильный, да,-

порнографичен, повторяю, это

нечистым покрывало все предметы,

                        9

но так манило, так к себе влекло!..

А между тем я изменился. Летом

я бабушке, к которой ездил где-то

на полтора-два месяца в село,

стал «вы» вдруг говорить, и усложнился

духовный мир мой: вроде бы как все

мальчишки вел себя я, но висел

в моей душе – и я по нем томился,-

какой-то смутный образ – идеал,

я говорил одно, а он взирал

                       10

как будто бы чуть сверху на кривлянья

мои, и очень часто перед сном

поступки за день в свете он ином

мне представлял, и причинял страданья

мне нравственные, так что я не раз

давал зарок не быть таким ничтожным

и мелким человеком. Это сложно,

почти невыполнимо, - без проказ

и подражанья злу ужиться в мире,

где правят балом фавны да сатиры.

      II. ДОРОГА В ДЕРЕВНЮ

                       11

Но раз уж я сейчас заговорил

вновь про деревню, хочется мне вспомнить

одну картинку – пишешь об одном ведь,

о том, что сердцу дорого – зоил,

не говори, что повод-то пустячный

у автора, - так вот, хочу сейчас

я описать, как приезжал не раз

в деревню по дороге буерачной

иль по шоссе – смотря какой маршрут

я выбирал автобусный. Но тут

                       12

я выберу маршрут, которым чаще

я пользовался. Значит, было так.

В поселке Черноморское, где мак

и лебеда росли возле стоящей

уборной за вокзалом, а асфальт,

парящий от жары, пробил клоповник

в расщелинах, я выходил, паломник

к истокам, из автобуса, как Чайльд

Гарольд, с печалью некой в сердце,

дивясь на простоту единоверцев.

                       13

Но запах моря, солнце в небесах,

москвичка в легком платье с утонченным,

и как сказала как-то Пугачева,

интеллигентным взглядом; в волосах

гуляющий роскошный южный ветер,

все наполняло радостью меня;

сушеная на ниточке клешня

у мальчика, которую заметил,

когда стоял у кассы, чтоб билет

взять на автобус, чтобы на обед

                       14

попасть к бабуле и ближайшим рейсом

поехать к ней, - восторженный толчок

в груди произвела, и на носок

я встал ноги от нетерпенья. С кейсом

и в брюках клеш мужчина подсказал

который час, я быстренько прикинул,

что полчаса в запасе есть и мимо

дворов и магазинов пошагал

взглянуть на пляж и море поскорее,

и потому шагал я все быстрее.

                       15

И вот, взглянув на море, окунув

свою ладонь в волну чуть ритуально,

спешил назад и с площади вокзальной

на стареньком автобусе, что гул

истошный издавал, когда на горку

стремился въехать, а шофер терзал

коробку передач, так что стоял

порою скрежет, ехал я, без толку

за поручень хватаясь – высоко

еще он от меня, - и сквозь стекло,

                       16

покрытое дождем прибитой пылью,

хотя последний дождь здесь в мае был,

глядел на поле сквозь мельканье жил

электропроводов, столбы с цифирью

мелькавшие отсчитывал; когда

мелькали крупным планом лишь деревья,

косил свой взгляд, в салоне наблюденья

производил, практически всегда

ища сначала девочек-ровесниц,

чтобы влюбиться ну хотя б на месяц.

                        17

И вот блестело море вдалеке,

морской залив, его мы огибали;

сначала виден порт был; через дали,

синеющие в дальнем уголке

залива, там, где фьордовый шел берег,

белел на возвышении маяк,

деревни же пока еще никак

нельзя было увидеть, ей оберег

от взглядов пришлых был деревьев ряд

по сторонам дороги и подряд

                       18

идущих два холма едва заметных.

И вдруг… О, это радостное вдруг!..

Пока мелькнул над нами акведук,

и я смотрел на труб узор рельефный,

геометричный, уходящий в даль,

в засеянное кукурузой поле,

чуть выгибая шею поневоле;

пока с биеньем сердца пастораль

рассматривал с коровками за краем

засеянного поля, узнаваем

                       19

вдруг появился край деревни, тот,

где Дом Культуры средь зеленой массы

деревьев выделялся своей красной

и плоской крышей, где белел оплот

образованья – зданье средней школы

в три этажа. И весь жилой массив

виднелся вдалеке; через залив,

блестящий, перламутровый, веселый,

я взгляд бросал и даже различал

из свай железных небольшой причал.

                       20

И даже видел крапинки на пляже

цветные – это люди на песке;

а между тем от нас невдалеке,

где девочка, со шляпкою с плюмажем

из перьев гуся, на одной ноге

подпрыгивала, начиналась отмель

морская, где, обняв бревно за комель,

мальчишка волочил его к воде;

там в том году мы на рыбалке с братом

бычков ловили, стоя пред закатом.

                        21

Автобус вдоль залива шел. Коса

была по цвету серовато-желтой;

мелькнул возле дороги длинный желоб –

то водопой был для скота; я сам

не свой глядел, все узнавая.

Вот берег шел песочный, а вода

морская стала чистой, как слюда

с отливом бирюзовым, - просто с края

мы отмель уж проехали, а здесь

уж было глубоко, хоть сразу лезь

                       22

и плавай возле берега, а лучше

с разбега, оттолкнувшися ногой,

ныряй, не бойся, ибо глубоко,

хоть, впрочем, оттолкнись на всякий случай

сильнее. Лучше бомбочкой тебе,

читатель, ты, пожалуй, с непривычки

зароешься в песок, как я в странички

с сим текстом рукописным, и в судьбе

твоей случится трещина некстати.

Не дай же Бог. Ты нужен мне, читатель.

                       23

И вот уж нефтебаза впереди,

ну все, в деревню мы уже въезжаем.

Тропинки к морю сушь пересекают,

поросшую колючками. Блестит

соль крупно на земле вокруг подсохшей

огромной лужи – видимо, был шторм.