Основы английской фразеологии

в качестве одного из «внутренних признаков» только

фразеологических единиц, как поступает Ш. Балли, ибо разницу

в этом между переменными и постоянными сочетаниями слов

он фактически отрицает сам. Отождествление осмысления

и его возможности и неопределенность психологического

анализа обсуждаемого явления делает основу рассуждений Балли

слишком зыбкой.8

В последующих работах по фразеологии высказывается

несколько иной взгляд на синтаксическое строение

фразеологических единиц. Так, В. В. Виноградов признает наличие

внутренней синтаксической сложности фразеологических

комплексов любого типа, даже сращений. Он особо подчеркивает

то обстоятельство, что «семантическая неделимость» вовсе не

предполагает' «синтаксической неделимости», поскольку даже

полностью демотивированные фразеологизмы, «сращения»,

«потенциально разлагаются на лексемы».9 Однако он

отмечает значительное различие по этой линии между тремя

описываемыми им семантическими типами фразеологических

единиц: «омертвение» синтаксических отношений внутри

«сращений», где «сохранение грамматических отношений между

членами... лишь уступка языковой традиции, лишь пережиток

прошлого»;10 наличие «живых синтаксических связей» во

фразеологических единствах» и «сочетаниях», хотя эти связи

в них также «воспроизводятся по традиции», почему

грамматическое расчленение здесь показывает лишь этимологическую

природу этих словосочетаний.11 В общем, к этому мнению

присоединяется и Б. А. Ларин.12

Нетрудно заметить, насколько серьезнее и осторожнее, чем

Ш. Балли, подходят к данному вопросу советские

исследователи. Тем не менее односторонняя психологическая трактовка

этого вопроса, характерная для Ш. Балли, не вполне

преодолена и в приведенных высказываниях В. В. Виноградова.

В конечном счете это зависит от неопределенности

основополагающих для этих высказываний понятий «омертвения»

к «живости» синтаксических отношений. То и другое не

показано в своей непосредственной конкретности, в своих доказа-

8 В ряде позднейших работ по фразеологии также находим отрицание

синтаксических отношений между членами идиом, обычно без аргументации.

См., например: Г. В. Б у ш и н а. Фразовый глагол в современном английском

языке. Канд. дисс. Киев, 1954, стр. 159, 161 и др.

9 В. В. Виноградов. Об основных типах фразеологических единиц в

русском языке. Сб. «А. А. Шахматов». М., Изд. АН СССР, 1947, стр. 347.

ЮВ. В. Виноградов. Русский язык. М., Учпедгиз, 1947, стр. 24.

и Там же, стр. 25, 28.

12 Б. А. Л а р и н. Очерки по фразеологии. Уч. зап. ЛГУ, № 138, серия фи-

лол. наук, вып. 24, стр. 202—203

160

тельных материальных проявлениях. А между тем для

лингвистических выводов и оценок реальную значимость может иметь

только такой психологический акт, который находит именно

материальные, т. е. объективно наблюдаемые проявления в

самом процессе речи. Поэтому нельзя при рассуждениях об

«омертвении» или «живости» синтаксических отношении в

каком бы то ни было речевом целом оперировать только понятием

степени их «осознанности», не выяснив заранее, каковы

признаки этой «осознанности».

«Живость» синтаксических отношений между членами

переменных речевых произведений проявляется в том, что эти

последние организуются (и осмысляются в своем содержании)

в соответствии с актуальными синтаксическими моделями

данного языка. Конкретное лексическое наполнение этой модели-

(или языковой структурной формулы) обусловливается

заданием данного речевого акта. Под языковой моделью

понимается устойчивая для данного момента развития языка

структурная формула, т. е. правила образования слов и словоформ из

морфем (морфологическая модель) и построения предложений

и словосочетаний из слов (синтаксическая модель).

Структурные языковые модели исторически изменчивы, но в каждый

отдельно взятый момент развития языка они выступают в виде

социально закрепленной нормы, хотя и подверженной

известным колебаниям. Всякое переменное синтаксическое

образование представляет собой единство общего (структурной модели)

и единичного (конкретного лексического наполнения).

Активное начало при создании синтаксических построений в

процессе речи и заключается в конкретной реализации данной

структурной потенции. В этом смысле прав О. Есперсен, что

предложение, образуемое говорящим в процессе речевого

общения, может в том или ином отношении отличаться от

всего того, что он ранее слышал или говорил сам, но важнее

тут тот факт, что он обязательно стремится выдержать

соответствие с определенным образцом.13

Таким образом, важнейшим материальным признаком

«живости» или «осознанности» синтаксических отношений

внутри речевого построения, с нашей точки зрения, является го

выравнивание его структуры по соответствующей модели,

которое лежит в основе любого акта говорения и понимания речи.14

13 См.: О. Есперсен. Философия грамматики, русск. пер. М., Изд.

иностр. лит., 1958, стр. 17—18.

14 Отметим кстати, что такая «подгонка под модель» делает практически

возможным понимание даже аморфных сочетаний слав при условии, что

лексические значения этих слов дают для этого достаточные основания. Так, в

примере Сэпира farmer duckling kill субъект и объект действия распознаются

легко. Неясность высказывания остается в сфере морфологических категорий

(определенности — неопределенности в именных членах, времени — в

глагольном). Но ер. farmer wolf kill, где выравнивание по модели невозможно из-за

отсутствия достаточного лексического ключа.

J [ Н Н. Амосова

161

Все сказанное выше относится к переменным речевым

произведениям. Нам предстоит выяснить, каковы реальные

признаки осознанности (или неосознанности) синтаксических

отношений между компонентами фразеологических единиц.

Тот факт, что фразеологические единицы представляют

собой постоянный контекст, не создаваемый, а лишь

традиционно воспроизводимый в процессе речи, несомненно,

решающим образом отделяет их от переменных сочетаний слов.

Варьируемого лексического наполнения общей структурной

формулы, о которой упоминалось выше, здесь нет; активная

организующая роль говорящего при употреблении

фразеологизма в его традиционной форме сведена к минимуму.

Казалось бы, эти соображения должны привести к единственно

возможному выводу: синтаксических отношений между

членами фразеологизмов не существует, они суть фикция,

воспроизводимая механически.

Однако сама по себе воспроизводимость постоянного

контекста «в готовом виде» вовсе не обязательно вызывает

«омертвение» синтаксических отношений между его

компонентами. Ведь любое дословное цитирование чужой речи,

повторение точно сформулированных дефиниций, постулатов, теорем,

лозунгов и т. д. есть тоже воспроизведение речевого

образования в готовом виде. Однако никакого синтаксического

«омертвения» в подобных случаях не происходит. Конструктивная

и смысловая функции синтаксических отношений остаются

полноценными. Следовательно, момент создания речевой

единицы — совпадает ли он с моментом речевого акта или пред-

шествует-ему во времени — сам по себе не решает дела.

Обычно отмечается, что фразеологические единицы вообще

выступают в речи в качестве единого члена предложения и

притом неразложимого, с точки зрения общего членения

предложения. Это положение верно не для всех форм употребления