Эхо в Крови (Эхо прошлого) - 3(СИ)

"Mммфм,"- буркнула она и повесила трубку.

***

ЕЙ ХОТЕЛОСЬ СТУКНУТЬ Роджера по башке каким-нибудь тупым предметом. Чем-то вроде бутылки шампанского, скорее всего.

"Он уехал - куда?"- спросила она, хотя то, что сказала Энни МакДональд, расслышала совершенно отчетливо.

Энни вздернула узкие плечики до самых ушей, указывая на то, что риторический характер вопроса ей понятен.

"В Оксфорд,"- повторила она. "В Англию!"

Тон ее голоса только подчеркнул явный эпатаж действий Роджера. Он не просто ушел, чтобы порыться в очередной старой книге - что само по себе было бы довольно странно, как будто хотел лишний раз убедить и их, и себя в том, что он ученый и ничего с этим поделать нельзя,- но ведь он бросил жену и детей, никого заранее не предупредив, и дал деру в другую страну, заграницу!

"Сам сказал, что приедет домой завтра,"- добавила Энни с большим сомнением. Она вытащила из хозяйственной сумки бутылку шампанского, осторожно, как будто та могла взорваться у нее в руках.

"Должна я теперь класть его на лед, как вы думаете?"

"На... о, нет, только не ставьте его в морозильную камеру. Просто в холодильник. Спасибо, Энни."

Энни исчезла на кухне, а Брианна так и стояла в холле на сквозняке, пытаясь взять чувства под жесткий контроль, прежде, чем пойдет искать Джема и Мэнди.

Дети есть дети, у них был какой-то ультра-чувствительный радар, во всем, что касалось их родителей. Они уже знали, что между нею и Роджером что-то случилось; идея, что ваш отец может вот так внезапно исчезнуть, не была рассчитана на то, чтобы придать их жизни ощущение уютной безопасности.

Неужели он даже с ними не попрощался? Не уверил их в том, что обязательно вернется? Нет, разумеется нет.

"Проклятый эгоист, эгоцентрик..." пробормотала она. Не в силах подыскать более подходящего определения, с тем, чтобы наконец завершить эту тему, она добавила -"крысиный штрейкбрехер, ублюдок!"- и сама нехотя фыркнула от смеха. Не только от глупости оскорбления, но и с неохотным признанием того, что получила то, что хотела. Так или иначе.

Раз смирившись, он уже не мог помешать ей выйти на работу - и теперь, когда вызванные этим неурядицы миновали, она думала, что хоть с этим у него все будет в порядке.

"Мужчины ненавидят менять образ жизни,"- когда-то сказала ей мать. "Если, конечно, идея не их собственная. Но мы можем заставить их думать, что это их идея... иногда."

Возможно, ей тогда не стоило действовать так прямолинейно; пытаться заставить Роджера почувствовать, что он хотя бы готов обсудить то, что она будет работать, если не решить, что это была его идея - это действительно могло его подтолкнуть. Однако она была совсем не настроении, чтобы хитрить. Или хотя бы постараться быть потактичней.

А то, что она с ним сделала... ну что ж, она продолжала мириться с его инертностью, пока могла, и наконец сама столкнула его с обрыва. Сознательно.

"И ни чуточки не чувствую себя в этом виноватой!" - сказала она вешалке. Она медленно повесила пальто, ненадолго задержавшись, чтобы проверить карманы на предмет использованных салфеток и скомканных рецептов. Так, если он ушел из-за больно задетого самолюбия - чтобы отыграться на ней за то, что она собиралась вернуться к работе? Или разгневанный тем, что она назвала его трусом?

Это последнее ему явно не понравилось; глаза у него потемнели, и он чуть не потерял голос - сильная эмоция душила его, в буквальном смысле, словно заморозив ему гортань. Хотя она сделала это нарочно, это правда. Она отлично знала, где находятся у Роджера все его слабые места - как он знал, где они у нее.

Губы ее крепко сжались, и как раз в этот момент пальцы нащупали во внутреннем кармане жакета что-то твердое. Выветренную ракушку, гладкую, в форме башенки, от солнца и воды выгоревшую до белизны. Роджер подобрал ее на галечном пляже Лох-Несса и протянул ей.

"Чтобы в ней жить,"- сказал он, улыбаясь - но его выдала хриплость изуродованного голоса. "Когда тебе понадобится место, где спрятаться."

Она мягко сомкнула на ракушке пальцы и вздохнула.

Роджер не был мелочным. Никогда. Он не уехал бы в Оксфорд - она не без удовольствия вспомнила, какое лицо было у Энни, когда та потрясенно прокомментировала: в Англию! - просто, чтобы ей досадить.

Так что уехал он по какой-то определенной причине; несомненно, что-то в их стычке его задело - и это ее немного беспокоило. Ему приходилось бороться со многими вещами, с тех пор, как они вернулись. Как и ей, разумеется: болезнь Мэнди, принятие решения о том, где им жить, все мелкие детали перемещения семьи в пространстве и времени - они прошли через все это вместе.

Но были вещи, с которыми он сражался в одиночку.

Она выросла единственным ребенком в семье, так же, как и он; она знала, что бывает, когда вы слишком много времени предоставлены самому себе и живете в собственных фантазиях.

Ну и черт с ним - если бы то, что творилось у него в голове, не поедало его прямо у нее на глазах; и если он ей ничего не рассказывает, тогда это либо что-то, что он считал слишком личным, чтобы с ней поделиться - это ее раздражало, но жить с этим она бы смогла,- либо то, что по его мнению, было слишком тревожным, или слишком опасным, чтобы с нею этим делиться, и она даже понятия чертова не имела, что это такое!

Пальцы крепко вцепились в ракушку, и она специально их расслабила, пытаясь успокоиться.

Она слышала, что дети наверху, в комнате Джема. Он что-то читал Мэнди - Колобка, подумала она. Слов она отсюда не слышала, но сказать могла точно - по рифмам, которым вторили возбужденные крики Мэнди: "Вуф! Вуф!"

Не было смысла их прерывать.

Времени у нее было достаточно, чтобы позже сказать им, что этой ночью папочка будет отсутствовать. Может, они и не стали бы беспокоиться, если бы она сама отнеслась к этому более прозаически; он никогда их не покидал, ни разу - с тех пор, как они вернулись; зато, когда они жили в Ридже, часто уходил с Джейми или Яном, на охоту. Мэнди этого уже не помнит, а вот Джем...

Она собиралась войти в свою студию, но вдруг обнаружила, что пересекла холл и скользнула в открытую дверь кабинета Роджера. Это была старинная "комната для разговоров"; комната, где ее дядя Иен годами занимался делами поместья - как прежде ее отец, в течение короткого времени, и как перед ним ее дед.

А теперь здесь был кабинет Роджера.

Он спросил, не хочет ли она взять эту комнату себе, и она сказала - нет. Ей нравилась маленькая гостиная через зал, с ее залитым солнцем окном и тенями старинных желтых роз, осенявших эту сторону дома своими цветами и ароматом. Кроме того, она просто чувствовала, что эта комната - с ее чисто выскобленным деревянным полом и удобными, истертыми временем полками, - самое мужское место в доме.

Роджеру удалось здесь отыскать один из старых сельскохозяйственных гроссбухов, за 1776 год; тот притаился на самой верхней полке; под изношенной тканью переплета скрывались терпеливо и тщательно собранные мелочи жизни на ферме Хайленда: четверть фунта семян серебристой пихты, козел для вязки, шесть кроликов, тридцать мер семенного картофеля... неужели это написал ее дядя? Она не знала, никогда не видела образца его почерка.

Со странным трепетом она спрашивала себя - что, если родители вернулись обратно, в Шотландию - и сюда?

Удалось ли увидеться Яну и Дженни снова; и что, если ее отец сидел - или будет сидеть? - здесь, в этой комнате, у себя дома, обсуждая дела Лаллиброха с Яном.

А ее мать? Из того немного, что Клэр об этом рассказывала, она знала, что с Дженни они расстались не лучшим образом; и еще Брианне было известно, что ее мать часто об этом грустила; когда-то они были близкими подругами. Может, все еще можно было исправить? - возможно, они все и исправили.