"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

Уже в ходе национальных операций стал очевиден дефицит лиц, которых можно было бы отнести к «группе

риска». Речь шла уже не о сочетании факторов, а о соответствии жертвы хотя бы одному из них.

Завербованными шпионами оказывались и лица немецкого происхождения, никогда не бывавшие в

Германии, и этнические русские, проживавшие в этой стране некоторое время (в этой категории до-

минировали бывшие военнопленные, прошедшие через германские лагеря). Круг репрессированных

расширялся за счет их знакомых и сослуживцев, опасной становилась даже такая мирная профессия, как

преподавание немецкого языка.

В серии статей «Комсомольской правды», которые должны были научить молодежь бдительности по

отношению к агентам иностранных разведок, рассказывалось о благообразном старике, который вел курсы

немецкого языка на одном из оборонных предприятий. В ходе занятий тот выпытывал у своих учеников

информацию о том, кем являются их родители, «что мы дали в этом году», «как мы боремся за качество» и т.

п. Статья заканчивалась плакатной моралью: «...Искренне были удивлены работники завода, узнав, что столь

уважаемый ими безобидный старичок-преподаватель оказался опытным шпионом, заклятым врагом

советского государства, а они стали невольными пособниками шпионажа»193.

К весне 1938 г. шпиономания, раздувавшаяся прессой и партийными организациями, достигла максимально

возможных пределов. Еженедельник «Журналь де Моску» писал о том, что каждый гражданин Германии,

проживающий за рубежом, завербован в качестве агента гестапо. Русским женам репрессированных,

пытавшимся выяснить судьбу своих мужей, заявляли: «Вы должны были знать, что все немцы в СССР

являются шпионами»194. Подобная атмосфера накладывала свой отпечаток на деятельность сотрудников

госбезопасности, в подавляющем большинстве членов ВКП(б), избавляя их от сомнений в правильности

проводимых операций.

Особенностью системы советской юстиции было «сращивание оперативной и следственной работы»195.

Одни и те же работники НКВД, приписанные к Управлениям государственной безопасности в

Зильвер А. Из записок следователя // Комсомольская правда. 3 сентября

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 292. Д. 101. Л. 6. Кудрявцев В., Трусов А. Указ. соч. С. 255.

112

центре и на местах, занимались агентурно-розыскной деятельностью, оформляли аресты и проводили

следственные мероприятия. В своих действиях они ориентировались не на нормы права, а на волю непо-

средственного начальства, которое, в свою очередь, было ознакомлено с секретными директивами и устными

указаниями наркома Ежова и его заместителей. Об этом неоднократно говорили при допросах те

«стрелочники», которые были привлечены к судебной ответственности за произвол «большого террора».

На каждую жертву составлялась справка на арест, которая, как правило, и является первым документом в

архивно-следственных делах. Справки на арест (за исключением периода «большого террора») носили

характер докладных записок, где в развернутом виде реконструировались «контрреволюционные связи» того

или иного человека. Следует согласиться с оценкой С. В. Журавлева, назвавшего справку одним из ключевых

документов АСД, ибо из нее «историк получает представление о том, каким именно компроматом распола-

гало следствие накануне ареста» того или иного человека196.

В горячке массовых репрессий справки на арест заполнялись формально и писались трафаретно, потеряв

свое содержательное значение для исследователя. После напечатанной в бланке документа фразы «приняв во

внимание, что гражданин... достаточно изобличается в том, что...» следует всего несколько слов, типа

«совершил подозрительные по шпионажу деяния», «вращается в кругу антисоветски настроенных лиц». Как

правило, в справке отмечалось, по какому пункту 58-й статьи будет предъявлено обвинение, но бывали и

исключения. Иногда из данного документа просто невозможно понять, в чем же виноват тот или иной

человек: «Находясь в Германии, сидел долгое время в полиции, а затем в концентрационных лагерях,

освобожден и приехал в СССР при подозрительных обстоятельствах, а также подозрительно то, что Шанцер

является членом КП Германии»197.

Справки на арест пестрят подобными перлами бюрократического «новояза», оперативным работникам

приходилось буквально на ходу сочинять инкриминируемые немцам контрреволюционные деяния. Там, где

они пытались выйти за рамки стандартных формул, получались образчики черного юмора: «Имеет близких

знакомых по национальности немцев, с которыми имеет тесную связь путем посещения их квартир». И

далее о том же самом человеке — политэмигранте

196 Журавлев С. В. Современные методы... С. 130.

197 В полицай-президиуме Берлина Арон Шанцер, работавший до ареста в феврале 1938 г. простым шофером, провел всего

неделю.

113

Гансе Шисселе, который на протяжении года с риском для жизни переправлял литературу КПГ из

Чехословакии в Германию (в России Шиссель обслуживал кинопередвижку в одном из подмосковных

районов), сообщалось: «Работая шофером Москино "Вулкан" во время выборов в Верховный Совет на почве

неуплаты ему денег имел цель уйти с работы, тем самым мог сорвать культурно-массовое обслуживание

рабочих и колхозников района в предвыборную кампанию». В этих строках — отражение не только уровня

образования сотрудников НКВД районного звена, но и реальных производственно-бытовых конфликтов,

имевших место в подмосковной глубинке.

Начальство поощряло оформление групповых дел, что позволяло рапортовать о ликвидации целых

шпионских сетей и одновременно выполнять количественные показатели. Сети формировались пре-

имущественно по производственному принципу, который доминировал в повседневной жизни СССР. На

втором месте оказывались люди, совместно проживавшие, например, в столичных гостиницах,

предоставленных в распоряжение политэмигрантов. Нередко в одну группу объединялись лица, знавшие

друг друга еще в Германии. Так появилась, например, «боевая террористическая группа троцкистов,

состоящая, в большинстве своем, из бывших советских студентов и работников советских организаций в

Берлине, прибывших в СССР из Германии в разные сроки»198.

На практике вышеназванные критерии формирования шпионских сетей пересекались, о чем свидетельствует

самое большое из следственных дел, находящихся на хранении в ГАРФ — дело, получившее в научной

литературе название «антикоминтерновского блока»199. В январе 1939 г. в него были сведены 17 одиночных

следственных дел, разработкой которых первоначально занимались два районных отделения и два

подразделения контрразведывательного отдела УГБ НКВД МО. По предположению немецкого историка

Рейнхарда Мюллера, эти люди содержались в тюрьмах как «резерв» на случай, если сверху поступит

указание о подготовке очередного показательного процесса, на сей раз — против руководителей Исполкома

Коминтерна. Все обвиняемые были крупными функционерами компартии Германии и политэмигрантами,

прибывшими в СССР по

В эту группу попали среди прочих два историка: Моисей Лурье (Эмель) и Иосиф Фридлянд, работавший деканом

исторического факультета МГУ (ГАРФ. Ф. 10035. On. 1. Д. П-75119).

199 ГАРФ. Ф. 10 035. On. 1. Д. П-22 720. Т.1-10; Mueller R. Der Fall des "Antikomintern-Blocks" — ein vierter Moskauer Schauprozeß?

//Jahrbuch fuer historische Kommunismusforschung. Berlin, 2006.

114

подложным документам. По тем или иным причинам никто из них не перешел в советское гражданство.

Почти все они являлись штатными сотрудниками аппарата Коминтерна или его побочных организаций,

проживали в гостинице «Люкс» или Доме политэмигрантов на улице Обуха.