"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

на нелегальной работе (она закончила двухгодичные курсы радистов ОМС ИККИ) отпал сам собой. Данные

об антисоветских высказываниях Георга Керна из отдела кадров были переданы в контрольную комиссию

Коминтерна, и он был исключен из КПГ в феврале 1936 г. Но его личное дело продолжало пополняться

«компроматом», который с Моховой регулярно пересылался на Лубянку166.

В то же время отдел кадров пытался оградить «проверенную часть политэмиграции» от репрессий и

дискриминации. 15 сентября 1937 г. его руководитель предлагал среди прочего: «в) дать указание органам

НКВД, что все иностранцы, оставляемые в СССР, должны получить соответствующие документы с

указанием, где они имеют право проживать, г) дать специальное указание соответствующим советским

органам о месте проживания и порядке направления на работу чле

аналогичный запрос поступил в ГУГБ НКВД по поводу Пауля Шербера-Швенка, намечавшегося на работу в тот же отдел (Там

же. Д. 6249. Л. 60). 166 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 4662.

98

нов семей лиц, арестованных органами НКВД»167. Из данных предложений видно, что сотрудники OK ИККИ

имели сведения о начавшейся немецкой операции, хотя воспринимали ее скорее как серию

административных репрессий, нежели как масштабную кампанию государственного террора.

Сотрудники Московского управления НКВД свои запросы в отдел кадров ИККИ делали только через

центральный аппарат. После ареста Генриха Шиллера 3 отдел УНКВД МО обратился в Центр: «Просим

проверить по Коминтерну и сообщить об обстоятельствах приезда Шиллера в СССР и о его деятельности в

Германии как члена КПГ». Гильда Гаушильд уже в сентябре 1936 г. фигурировала в списке «троцкистских и

прочих враждебных элементов» из числа членов КП Германии в эмиграции, составленном OK ИККИ168.

Арест ее мужа Роберта ускорил приближение развязки. Гаушильд была арестована через полгода после того, как «компромат» на нее был отправлен Полячеком в областное управление НКВД. Негативные материалы,

присланные из ИККИ, решили судьбу этой женщины — она попала в ГУЛАГ, хотя являлась гражданкой

Германии и первоначально предназначалась к высылке169.

В АСД Эрны Петерман отмечено, что ее арест столичные чекисты согласовали с Полячеком. Эрна и ее муж

Вернер до этого были отстранены от работы и исключены из партии. Оба работали в аппарате ИККИ, но

отказывались порвать связь с родными в Германии, регулярно посылали деньги отцу Эрны. Между

увольнением и арестом не прошло и трех месяцев. Интересно, что Вернер на одном из первых допросов

достаточно точно определил число репрессированных работников ИККИ — около 70 человек. Очевидно,

масштаб репрессий было невозможно скрыть, поскольку все работники этого учреждения, несмотря на его

секретный характер, были на виду друг у друга.

Дело Петерманов лишний раз подчеркивает, насколько силен был «семейный принцип» в кадровой политике

ИККИ. Действительно, работа в Коминтерне являлась высокооплачиваемой и престижной, и ответственные

работники старались устроить туда своих близких. Как правило, жены профессиональных революционеров

разделя

167 Цит. по: Дель О. Указ. соч. С. 102.

168 См. Мюллер Р. Указ. соч. С. 75. Сн. 58.

169 Ее видели в камере Бутырской тюрьмы, где содержались женщины, которых готовили к высылке в Германию (Buber-Neumann М. Als Gefangene bei Stalin und Hitler. Eine Welt im Dunkel. Herford. 1985. S. 161). Гильда Гаушильд (она работала на

Инорадио и выпускала передачи под псевдонимом Гильда Левен) получила по приговору Особого совещания НКВД от 18

января 1941 г. 8 лет и умерла в Карлаге в 1942 г.

99

ли не только все тяготы жизни своих мужей, но и их политические убеждения. Кроме того, в условиях, когда

решающим обвинением становилось «знакомство с арестованным врагом народа», выходившее за рамки

служебной необходимости (т. е. обычные приятельские отношения, проведение досуга и т. д.), это обвинение

касалось семьи в целом.

Процедура разбора персональных дел вначале в низовой партийной организации аппарата ИККИ, а затем и в

Интернациональной контрольной комиссии (ИКК), выглядела как настоящее самоедство. Обвиняемый

каялся и признавал свои проступки, обвиняющие находили эти покаяния недостаточными и требовали

«саморазоблачиться перед партией», «открыть свое подлинное лицо»170. Впоследствии копии протоколов

этих заседаний, или по крайней мере выдержки из них, оказывались в АСД. Следователи НКВД продолжали

«чистить лук», развивая логику партийных разбирательств в уверенности, что те попросту не дошли до

антисоветской сердцевины обвиняемого.

Если движение от партийной прелюдии к чекистскому финалу в годы большого террора было правилом, то

исключением являлась остановка между этими этапами и балансирование над пропастью, ожидание

неминуемого ареста, который так и не произошел. Попытки исследователей найти здесь некие

закономерности, обобщив анализ отдельных случаев, на взгляд автора, обречены на неудачу. Сказывается

скудость и подчиненное значение сохранившихся источников (протоколов заседаний, объяснений

обвиняемых) в условиях, когда решающую роль играло неформальное заступничество «патрона» в

коминтерновской иерархии, редко находившее прямое отражение в письменной форме.

Показательный анализ исключения такого рода дан на примере партийного разбирательства в отношении

Герберта Венера171. Приведем в качестве еще одного нримера персональное дело Отто Винцера (будущего

министра иностранных дел ГДР) и его жены, которым занимались партийная организация аппарата ИККИ и

ИКК во второй половине 1936 — начале 1937 г. За «порочащие связи» с арестованными работниками

Коминтерна оба получили строгие взыскания и были уволены, однако удержались в кадровой обойме КПГ. В

данном случае определяющую роль сыграл «позитивный настрой» партийных лидеров, который можно

почувствовать в записках и справках, подписанных Вальтером Ульбрихтом и Гербертом Венером, а также

благоже

170 Studer В., Unfried В. Der stalinistische Parteikader. Identitaetsstiftende Praktiken und Diskurse in der Sowjetunion der 30er Jahre.

Koeln, 2001.

171 Mueller R. Herbert Wehner-Moskau 1937.

100

лательный подход, который демонстрировал в ходе разбирательства член Политбюро ЦК КПГ и

председатель ИКК Петер Флорин.

Дело Винцера (работавшего в СССР под псевдонимом Отто Лоренц) в конечном счете было спущено на

тормозах, однако на протяжении четырех лет оно занимало умы и самого обвиняемого, и руководителей

эмигрантского правления КПГ. Было найдено рациональное объяснение и получению Винцером в июле 1934

г. заграничного паспорта в Берлине, и освобождению после допросов в гестапо, и утрате значительной

суммы партийных денег. Тон обвинений изменился после того, как в СССР закончилась эпоха «большого

террора» и из тюрьмы был выпущен Эрих Вендт, знакомство с которым ставилось в вину Винцеру. Один из

участников разбирательства позволил себе даже самоиронию: «Я уже на заседании ИКК выражал сомнения

в том, что Вендт является троцкистом, заметив, что мне не известно ни одного случая, чтобы органы НКВД

выпускали на свободу троцкиста»172.

Сказавший эти слова Вальтер Ульбрихт, будучи секретарем немецкого представительства (секции) при

ИККИ, а фактически эмигрантского правления КПГ, имел полное представление и о масштабах арестов

своих товарищей, и о предшествовавшей им партийной инквизиции. Правда, речь шла только о тех из них, кто поддерживал постоянную письменную или личную связь с представительством, регулярно платил

членские взносы — таковых было чуть более трети от общего числа внесенных в картотеку173. Там, где