Последняя мистификация Пушкина

И кто это - все? Стран­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­дит ее днев­ни­ко­вая за­пись от 29 ян­ва­ря. На­чи­на­лась она, ес­ли не счи­тать де­жур­ной фра­зы «Се­го­дня Рос­сия по­те­ря­ла…», опять же сло­ва­ми уп­ре­ка:

Алек­сандр Пуш­кин, во­пре­ки со­ве­там всех сво­их дру­зей, пять лет то­му на­зад всту­пил в брак, же­нив­шись на На­та­лье Гон­ча­ро­вой …С очень по­эти­че­ской внеш­но­стью, но с за­уряд­ным умом и ха­рак­те­ром она с са­мо­го на­ча­ла за­ня­ла в све­те ме­сто, по­до­бав­шее та­кой не­ос­по­ри­мой кра­са­ви­це.

…Она ве­се­ли­лась от ду­ши и без вся­ко­го ко­кет­ст­ва, по­ка один фран­цуз по фа­ми­лии Дан­тес, ка­ва­лер­гард­ский офи­цер, усы­нов­лен­ный гол­ланд­ским по­слан­ни­ком Гек­кер­ном, не на­чал за ней уха­жи­вать. Он был влюб­лен в те­че­ние го­да, как это бы­ва­ет по­зво­ли­тель­но вся­ко­му мо­ло­до­му че­ло­ве­ку, жи­во ею вос­хи­ща­ясь, но ве­дя се­бя сдер­жан­но и не бы­вая у них в до­ме.

Но он по­сто­ян­но встре­чал ее в све­те, и вско­ре в тес­ном дру­же­ском кру­гу стал бо­лее откры­то про­яв­лять свою лю­бовь. Од­на из сес­тер гос­по­жи Пуш­ки­ной, к не­сча­стью, влю­би­лась в не­го, и, быть мо­жет, ув­ле­чен­ная сво­ей лю­бо­вью, за­бы­вая о всем том, что мог­ло из-за это­го про­изой­ти для ее се­ст­ры, эта мо­ло­дая осо­ба уча­ща­ла воз­мож­но­сти встреч с Дан­те­сом; на­ко­нец все мы ви­де­ли, как рос­ла и уси­ли­ва­лась эта ги­бель­ная гро­за! То ли од­но тще­сла­вие гос­по­жи Пуш­ки­ной бы­ло поль­ще­но и воз­бу­ж­де­но, то ли Дан­тес дей­ст­ви­тель­но тро­нул и сму­тил ее серд­це, как бы то ни бы­ло, она не мог­ла боль­ше от­вер­гать и ос­та­нав­ли­вать про­яв­ле­ния этой не­обуз­дан­ной люб­ви. …Ка­за­лось при этом, что она блед­не­ет и тре­пе­щет под его взгля­да­ми, но бы­ло оче­вид­но, что она со­вер­шен­но по­те­ря­ла спо­соб­ность обуз­ды­вать это­го че­ло­ве­ка и он ре­ши­те­лен в на­ме­ре­нии до­ве­сти ее до край­но­сти.

Пуш­кин то­гда со­вер­шил боль­шую ошиб­ку, раз­ре­шая сво­ей мо­ло­дой и очень кра­си­вой же­не вы­ез­жать в свет без не­го. Его до­ве­рие к ней бы­ло без­гра­нич­но, тем бо­лее что она да­ва­ла ему во всем от­чет и пе­ре­ска­зы­ва­ла сло­ва Дан­те­са — боль­шая, ужас­ная не­ос­то­рож­ность!

Се­мей­ное сча­стье на­ча­ло уже на­ру­шать­ся, ко­гда чья-то гнус­ная ру­ка на­пра­ви­ла му­жу ано­ним­ные пись­ма, ос­кор­би­тель­ные и ужас­ные, в ко­то­рых ему со­об­ща­лись все дур­ные слу­хи и име­на его же­ны и Дан­те­са бы­ли со­еди­не­ны с са­мой ед­кой, са­мой жес­то­кой иро­ни­ей. …Он на­пи­сал Дан­те­су, тре­буя от не­го объ­яс­не­ний по по­во­ду его ос­кор­би­тель­ного по­ве­де­ния. Един­ст­вен­ный от­вет, ко­то­рый он по­лу­чил, за­клю­чал­ся в том, что он оши­ба­ет­ся, так же как и дру­гие, и что все стрем­ле­ния Дан­те­са на­прав­ле­ны толь­ко к де­ви­це Гон­ча­ро­вой, своя­че­ни­це Пуш­ки­на. Гек­керн сам прие­хал про­сить ее ру­ки для сво­его при­ем­но­го сы­на. Так как мо­ло­дая осо­ба сра­зу при­ня­ла это пред­ло­же­ние, Пуш­ки­ну не­че­го бы­ло боль­ше ска­зать, но он ре­ши­тель­но зая­вил, что ни­ко­гда не при­мет у се­бя в до­ме му­жа сво­ей своя­че­ни­цы.

Об­ще­ст­во с удив­ле­ни­ем и не­до­ве­ри­ем уз­на­ло об этом не­ожи­дан­ном бра­ке. Сра­зу ста­ли за­клю­чать­ся па­ри в том, что вряд ли он со­сто­ит­ся и что это не что иное, как уверт­ка. Од­на­ко Пуш­кин ка­зал­ся очень до­воль­ным и удов­ле­тво­рен­ным.

Он всю­ду вы­во­зил свою же­ну: на ба­лы, в те­атр, ко дво­ру, и те­перь бед­ная жен­щи­на ока­за­лась в са­мом фаль­ши­вом по­ло­же­нии. Не смея за­го­во­рить со сво­им бу­ду­щим зя­тем, не смея под­нять на не­го гла­за, на­блю­дае­мая всем об­ще­ст­вом, она по­сто­ян­но тре­пе­та­ла; не же­лая ве­рить, что Дан­тес пред­по­чел ей се­ст­ру, она по на­ив­но­сти, или, ско­рее, по сво­ей уди­ви­тель­ной про­сто­те, спо­ри­ла с му­жем о воз­мож­но­сти та­кой пе­ре­ме­ны в серд­це, лю­бо­вью ко­то­ро­го она до­ро­жи­ла, быть мо­жет, толь­ко из од­но­го тще­сла­вия.

Пуш­кин не хо­тел при­сут­ст­во­вать на свадь­бе сво­ей своя­че­ни­цы, ни ви­деть их по­сле нее, но об­щие дру­зья, весь­ма не­ос­то­рож­ные, на­де­ясь при­вес­ти их к при­ми­ре­нию или хо­тя бы к сбли­же­нию, поч­ти еже­днев­но сво­ди­ли их вме­сте. Вско­ре Дан­тес, хо­тя и же­на­тый, во­зоб­но­вил преж­ние прие­мы, преж­ние пре­сле­до­ва­ния. На­ко­нец, на од­ном ба­лу, он так ском­про­ме­ти­ро­вал гос­по­жу Пуш­ки­ну свои­ми взгля­да­ми и на­ме­ка­ми, что все ужас­ну­лись, а ре­ше­ние Пуш­ки­на бы­ло с тех пор при­ня­то окон­ча­тель­но. Ча­ша пе­ре­пол­ни­лась, боль­ше не бы­ло ни­ка­ко­го сред­ст­ва ос­та­но­вить не­сча­стие…[501].

В при­ме­ча­нии к днев­ни­ку Фи­кель­мон, опуб­ли­ко­ван­но­му в треть­ем из­да­нии «Пуш­кин в вос­по­ми­на­ни­ях со­вре­мен­ни­ков» и при­ве­ден­но­му здесь в не­ко­то­ром со­кра­ще­ние, Я.Л. Лев­ко­вич сде­ла­ла че­ст­ную по­пыт­ку по дос­то­ин­ст­ву оце­нить до­ку­мент, соз­дан­ный Дол­ли:

Не­смот­ря на пре­крас­ную ос­ве­дом­лен­ность о со­бы­ти­ях, Д.Ф. о мно­гом умал­чи­ва­ет, а мно­гие фак­ты пе­ре­да­ет не­вер­но: ни сло­ва не упо­ми­на­ет, что ей от­час­ти был обя­зан Дан­тес сво­им ус­пе­хом в Рос­сии, не­вер­но пе­ре­да­ет со­дер­жа­ние па­ск­ви­ля - в нем не упо­ми­на­лось имя Дан­те­са; оши­ба­ет­ся, со­об­щая, что Пуш­кин «вы­звал» Гек­кер­на и что пе­ред смер­тью он пи­сал ца­рю, по­ру­чая ему свою се­мью[502].

Ис­сле­до­ва­тель де­ла­ет за­ме­ча­ние, ко­то­рое долж­но на­сто­ро­жить вся­ко­го, кто зна­ко­мит­ся с «твор­че­ст­вом» Фи­кель­мон:

По­ра­зи­тель­на ее бес­стра­ст­ность, да­же на­ро­чи­тая хлад­но­кров­ность. Это ско­рее ис­то­ри­че­ское по­ве­ст­во­ва­ние, чем стро­ки из днев­ни­ка. Гра­фи­ня стре­мит­ся оп­рав­дать свой круг, «боль­шой свет», под­чер­ки­вая, что «ка­ме­нья» в же­ну Пуш­ки­на бро­са­ли не от­сю­да. Этим же объ­яс­ня­ет­ся и умол­ча­ние о низ­кой ро­ли Гек­кер­на (к то­му же по­слан­ник бы­вал в ее до­ме), и ис­ка­же­ние со­дер­жа­ния па­ск­ви­ля (царь не дол­жен быть за­ме­шан). За­пись о ду­эли соз­да­ет впе­чат­ле­ние, что гра­фи­ня Дол­ли за­щи­ща­ет пе­ред по­том­ст­вом не толь­ко ре­пу­та­цию «боль­шо­го све­та», но и свою соб­ст­вен­ную, как буд­то опа­са­ясь свя­зать свое имя с име­нем по­эта (выделено мною – А.Л.) [503].

Жаль толь­ко, что Лев­ко­вич не объ­яс­ня­ет, с ка­кой це­лью Фикельмон пи­са­ла этот странный до­ку­мент. Ис­сле­до­ва­те­ли на­зы­ва­ют его очер­ко­вой встав­кой? Еще бы - так от­стра­не­но, в треть­ем ли­це, днев­ни­ки не пи­шут! Но это и не «ис­то­ри­че­ское пове­ст­во­ва­ние», по­сколь­ку в нем все – по­лу­прав­да и явная ложь. Фи­кель­мон на­ча­ла пи­сать «днев­ник» в день ги­бе­ли по­эта и за­кон­чи­ла по­сле отъ­ез­да Гек­кер­на из Рос­сии. Как раз в эти сро­ки со­став­лял свое по­сла­ние к ве­ли­ко­му кня­зю и Вя­зем­ский. При­чем, пи­сал он не один, а со­вме­ст­но с же­ной – ее ру­ке при­над­ле­жит кон­цов­ка пись­ма. Так что, это был кол­лек­тив­ный, хо­ро­шо продуман­ный труд, а не лич­ная ини­циа­ти­ва кня­зя.

Ес­ли не по бу­к­ве, то по ду­ху обе за­пис­ки – Фи­кель­мон и Вя­зем­ских - по­ра­зи­тель­но схожи. Пись­мо Вя­зем­ских рас­шиф­ро­вы­ва­ет, кон­кре­ти­зи­ру­ет об­щие мес­та из «днев­ни­ка» Фи­кель­мон, но по су­ще­ст­ву по­вто­ря­ет все ин­си­нуа­ции, из­ло­жен­ные в нем. Это ка­са­лось и по­ве­де­ния Дан­те­са пе­ред ду­э­лью:

Мо­ло­дой Гек­ке­рен про­дол­жал, в при­сут­ст­вии сво­ей же­ны, под­чер­ки­вать свою страсть к г-же Пуш­ки­ной[504].

Ме­ж­ду тем, сын Вя­зем­ско­го Па­вел, не уча­ст­во­вав­ший в ин­три­ге ро­ди­те­лей, ре­ши­тель­но оп­ро­вер­гал от­ца:

Отец мой в пись­мах сво­их упот­реб­ля­ет не­точ­ное вы­ра­же­ние, го­во­ря, что Ге­керн афи­ши­ро­вал страсть... Во­ло­кит­ст­во его не на­ру­ша­ло ни­ка­ких ве­ли­ко­свет­ских пе­тер­бургских при­ли­чий[505].

Это ка­са­лось и пред­взя­то­го от­но­ше­ния к На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не: те же на­зи­да­тель­ный тон и на­мек на ее «за­уряд­ный ум и ха­рак­тер» (фра­за из днев­ни­ка Фи­кель­мон – А.Л.):