Воля Луу-Тенгри (СИ)

Их слишком много! Надо отступать!

Куда? - спросил Юрий, вонзив меч по рукоять в тело монгольского лучника. - Если мы не отстоим стены, этих супостатов уже ничто не остановит!

Хранитель Добра был в смятении. Прикрываясь щитом от бесчисленных ударов вражеских воинов, отражая рубящие удары шамширов и сабель, уклоняясь от града стрел, он с болью наблюдал, как ряды защитников таят на глазах: вот упал, проткнутый окровавленными наконечниками копий, Белослав, за ним - Мстислав, не выдержавший последнего удара клинка по шее, Желан, рухнувший о земь, лежит с пятью стрелами в груди... Всё падают и падают, один за другим воины славные, утопая в крови своих братьев, и не скупится мать сыра земля на объятия крепкие, принимая в царствие своё своих сыновей. Отважно бьются защитники, не пускают супостатов в город, но не равны силы: с фланга, пробив ворота мощными ударами таранов, на выручку пехоте устремляются катафрактарии, сметая на своём пути вымотанных ожесточенным боем и изнурительной осадой ополченцев.

Бьётся Хранитель Добра как зверь. И нет в его сердце страха, нет отчаяния и трепета. Ноют рваные раны, хлещет кровь по разодранной броне, тают силы нашего героя. Удар, удар, ещё удар! Падают один за другим монгольские воины, захлёбываясь в реках собственной крови. Не успел наш герой рассечь очередного монгола, как в его плоть вонзилась длинная стрела с чёрно-жёлтым оперением. Боль... Жгучая боль пронзила тело Добромира. Схватившись за древко, он увидел, как по рукам стекает бордовая кровь, заливая почерневший от сажи снег. Глухота... В ушах отдаётся учащённое сердцебиение... Дыхание разносится эхом... Суета... Суета вокруг... Монголы, рязанцы, монголы, рязанцы... Лязг мечей, крики и стоны, предсмертные крики... Кровь льётся по снегу тёмной рекой, огибая обезображенные трупы убитых. Добромир с трудом повернул голову влево. Сквозь туман в глазах он заметил Юрия, который в одиночку отбивался от трёх монголов. Окровавленные руки еле держали щит, сотрясавшийся от десятков тяжёлых ударов кистеней и сабель. Нет уж более сил держаться на ногах. Превозмогая усталость, князь собрал всю волю в кулак и с отчаянным криком ринулся в бой, отразив удар монгольского копья и всадив окровавленный меч в тело монгольского нукера. Лезвие прошло сквозь плоть, как сквозь масло, распоров многочисленные сосуды и капилляры. Монгол выронил шамшир и забрызгал кровью князя. Юрий, собрав оставшуюся горсть сил, что есть силы вырвал меч из плоти врага. Монгол пошатнулся и рухнул на землю, заливая её своей бурой кровью. Но не успел князь насладиться победой, как в его грудь вонзились три наконечника стрелы. Короткий стон вырвался из груди князя. Его руки обмякли. Ноги зашатались. Глаза посмотрели в небо. Выдох, казалось, эхом пронёсся сквозь бытие, словно моля Бога пожить ещё немного. Но яростный рубящий удар монгольского катафрактария не дал мольбе достичь адресата: брызнула кровь, князь вскинул руки, и его бездыханное тело под тяжестью кольчуги рухнуло в испачканный пеплом снег. В тот момент, когда Юрий испустил дух, вспенив крошечный хоровод занесенного пеплом снега, и его многострадальная душа отправилась в объятие Богородицы, в Хранителе Добра проснулась неутолимая злоба, желание во что бы то ни стало отомстить кровожадным убийцам. Заметив вдали отчаянно сражавшегося Олега, окруженного рассвирепевшими монголами, Хранитель Добра собрал в кулак ве свои силы и, схватив меч у убитого дружинника, ринулся на помощь князю.

Занеся меч над головой, наш герой с воинственным криком обрушил мощный удар булатного клинка на шею монгольского воина. Чешуйчатый доспех окропился алой кровью: меч легко разрезал артерии и, пройдя по касательной, разрубил трахею и кадык. Громко хрипя, монгол закатил глаза и рухнул о земь. Не мешкая ни секунды, Хранитель Добра ринулся вперед и, полоснув обернувшегося на хрип нукера по лицу, замахнулся и что есть силы вонзил булатный меч по рукоять в грудь монгола. Из пробитого доспеха хлынула горячая кровь, из разрубленных капилляров ещё бьющегося сердца брызнул тёмный багрянец, окропив лицо нашего героя страшным красным узором. Бросив меч, наш герой размахнулся и что есть мочи ударил очередного монгола щитом в челюсть. Изо рта брызнула кровь. На снег упали переломанные зубы. Кешиктен обмяк и, обиваясь кровью, упал на землю, не в силах понять, что произошло. Хранитель Добра, окончательно рассвирепев, ринулся на помощь Олегу, как вдруг сильный удар поразил его шлем. Удар кистени повалил Добромира с ног. Щека ощутила холод заснеженной рязанской земли. Свист снова заволок уши. Повсюду валялись трупы защитников и монголов. Мимо мелькали копыта лошадей и ноги ордынцев. Свист постепенно затмевал стоны, крики, лязг мечей и сабель, свист стрел, треск пожаров. Кровь... Багряная кровь, ручейками струившаяся куда-то вдаль, словно речка Трубеж зеленовласой весной. Взгляд слабеет... Слабеет... Слабеет... Лязг мечей... Крики... Крики... Одни сплошные крики... Тьма... Тьма... Тьма...

***

Открыв глаза и сделав глубокий вдох, Хранитель Добра посмотрел в небо. По тёмно-синему небосводу, обрамленному блестящими цепями из ярких звёзд, тянулся след из чёрных клубов дыма. Оглянувшись вокруг, наш герой узрел страшную картину: город захлестнуло всепожирающее полымя; ярко-красные языки пламени пожирали избы и дома знатных бояр; повсюду валялись трупы детей, женщин и сраженных в сражении воинов князя; душераздирающие женские крики разрезали тишину, проносясь между охваченными пламенем улицами; на искорёженных стенах монгольские воины с радостным криком сбивали знамёна и ставили свои стяги, празднуя победу над непокорным городом; монгольские всадники волочили за собой полуживые тела стариков, женщин и детей, и острые камни раздирали их спины; церковь на холме пылала, словно гигантский языческий костёр, и замогильный звон колокола заглушал крики заживо сгоравших стариков, женщин и детей.

С трудом поднявшись на ноги, Хранитель Добра посмотрел на свои руки. С залитых кровью пальцев капали крошечные сгустки крови, оседая на испачканном пеплом снегу. Тяжело вздохнув, наш герой, переполненный отчаяния и скорби, утопил лицо в окровавленных дланях. "Как я мог этого допустить? Почему я не сделал большего? Почему я не уговорил князей созвать ещё один съезд?" - все эти мысли жестоко уничтожали остатки рассудка, пробуждая демонов безысходности. История вновь сыграла с ним злую шутку: он снова стоял посреди пылающих развалин, посреди окровавленных тел друзей и товарищей, посреди пепла и пыли, среди обжигающего глаза дыма и невыносимого смрада, впивавшегося в чуткое обоняние. Посмотрев в небо, защитник слабых и отчаявшихся на Земле обратился в пустоту:

Кто бы ни был там, средь белых облаков и звёзд блестящих, средь сонма света и тьмы, лишь об одном молю - дайте спасти кого-то в этом аду. Пусть десяток, пятеро, хоть двое - дай мне жизни их от сего хаоса спасти. Ведь в этом мой долг, в этом моё призвание. Я видел столько смертей. Многие на моих руках умирали: в крови, в страданиях и муках страшных. Так дай же мне миг, чтобы жизнь хоть одну сохранить!

И раздался в тот миг крик отчаяния и страха, крик обреченности чуткого слуха достиг. Где-то зло в тот момент совершалось, понял он - вот он, его шанс этот мир изменить! И пусть хаос уже на пиру был, и пусть крови казан он испил, но не будет он сыт, потому что последняя капля не падёт на его чёрствый язык. Воспылал вновь в сердце жар отваги, хлад отчаяния тут же поник, и понял тогда защитник отважный, что его час ещё не забыт! "Хотя бы одну!" - подумал Хранитель Добра, заметив в отражении лужицы крови яркие ультрамариновые рептилии глаза.

***

Хруст учащенных шагов почти терялся в океане криков страданий и боли, раздававшихся по оскверненному городу. Молодая русоволосая девушка, чьё зареванное лицо было запачкано сажей и кровью убитых матери и сестры, бежала прочь от сожженного дома с ребенком на руках, завернутым в теплое одеяло. Он кричал, плакал, задыхаясь от дыма и копоти. То и дело оглядываясь назад, переступая через трупы людей, мать всеми силами пыталась оторваться от преследователя, который, размахивая окровавленным шамширом, жаждал насладиться последним обреченным взглядом ни в чем неповинных душ. Девушка бежала и плакала, сквозь слёзы пытаясь успокоить кричащего младенца. В тускло-карих глазах читался животный ужас, она понимала, что обречена: бежать было некуда, повсюду были беспощадные, озлобленные, кровожадные воины Батыя, рубившие на мелкие куски каждого, кого встретят на своем пути.