Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Проси сюда, - тихо произнёс Адам.

Вскоре он увидел Кристофа собственной персоной. Выглядел тот так, словно собрался на парад - блестящий, чёрный с золотом мундир Штаба, напудренные волосы, Анненская лента через плечо. И глаза человека, готового идти на смерть. В руках Ливен держал пистолетный ящик.

- Либо вы, либо я. Вместе нас Земля не носит, - прошептал он охрипшим голосом. - Этому пора положить конец.

- Что же, вы предлагаете мне дуэль? - Чарторыйский с любопытством посмотрел на оружие. - Но где секунданты?

- Без секундантов, - Кристоф опустил глаза.

- Но мы же неравные противники. Все знают, как вы стреляете, - усмехнулся князь.

- Один из пистолетов не заряжен. Берём их и одновременно нажимаем на курки, - пояснил его враг.

- Глупость какая, - заметила Анж, выходя из спальни. - Адам, прогони его прочь.

- Пошла вон! - крикнул ей дядя, и княжна поспешила скрыться с его глаз.

Кристоф произнёс:

- Ну так что же?

- Постойте. Но заряжали же вы. Значит, знаете, который из пистолетов предназначается для убийцы, а который - для жертвы, - возразил князь.

- Да. Поэтому предоставляю вам право выбирать первому, - голос графа вновь сорвался.

Адам закрыл глаза. Нащупал холодную сталь оружия. Взял пистолет в руки. Кристоф вынул оставшийся.

- Ein... Zwei... Drei... Feuer! - скомандовал он.

Князь выстрелил, не прицеливаясь, не открывая глаз. Пуля попала в зеркало, висящее над головой его врага. Осколки осыпали блестящий мундир Ливена, пара из них поранила ему голову, тонкие струйки крови потекли по его лбу. Пистолет Кристофа дал осечку.

- Почему вы не целились? - спросил граф, странно улыбнувшись.

Адам бросил ставшее ненужным оружие в сторону, болезненно усмехнулся.

- Живите, - произнес он. - Мне ваша смерть не нужна. Я никогда не стану польским королём, и вам нечего меня бояться. Вы победили, Христофор Андреевич.

- Но вам достался заряженный пистолет, - возразил Ливен. - Победили вы.

- И на моём месте вы-то уж точно бы прицелились? - прищурил свои огненные глаза князь.

- На вашем месте? - переспросил Кристоф. - Здесь каждый на своём месте.

- У вас кровь течёт, - заметил Чарторыйский.

- А, - граф Ливен вытер лоб тыльной стороной ладони, затянутой в белую лайковую перчатку, посмотрел на пятна крови, проступившие на ней. - Считайте, что вы меня ранили. Что же вы ничего не делаете? Пользуйтесь моментом, мстите, вы же у себя дома.

Адам снова рассмеялся. Потом признался:

- Граф, из всех моих многочисленных неприятелей вы мой самый любимый, если можно так выразиться. Нет, право, не будь вы Ливеном и не окажись вы в такой ситуации, мы могли бы действовать в паре. Теперь я понимаю, за что государь ценит вас и таких, как вы.

- Оставьте лесть, - Кристоф пытался унять кровь платком, но ничего не получалось. - Вы лживы насквозь. "Отец всякой лжи" - это про вас.

- А вы мистик, - усмехнулся Адам. - Вообще-то у нас с вами есть один враг. И неплохо бы нам подружиться против него.

- Подружиться? - Ливен выпрямился. - У нас, балтов, есть пословица: "Der Feind bleibt den Fiend immer" ("Враг всегда остаётся врагом"). Но вы маккивеалист, вам не понять. Прощайте, меня уже государь дожидается.

"Сей гордый лив" бросил свой платок оземь, повернулся на каблуках и ушёл.

Адам после его ухода подобрал с пола пистолеты, ящик от них, прочёл дарственную надпись, недоумённо пожал плечами. Поднял измазанный кровью платок графа. Подумал, что ненавидеть можно только тех, кого уважаешь. Кристофа он уважал. А вот Анж - уже нет. Но он всё ещё любил её. Как удивительно!

Они выехали через час. Ехали быстро и всю дорогу молчали: Анж - затравленно, Адам - презрительно. В Киеве пришлось остановиться - у княжны начался озноб, сменившийся жаром. Она твердила, что всё ерунда, но потом начала заходиться в сухом кашле и задыхаться. В ночь, когда случился перелом её болезни, князь слышал, как она бормотала во сне: "Мама... Ну зачем ты уходишь, покидаешь меня, мама?" и понял, что зла на неё уже не держит. Он подошел к её постели, пощупал лоб - слава Богу, пропотела. В её болезни есть и его вина. Он взял её за руку, левую, тоненькую, как веточка, поцеловал каждый палец. Княжна не проснулась. "Прости", - шепнул он. А потом подумал: "Эта адская игра не знает ни победителей, ни проигравших. Я понимаю Ливена, который решил из неё выйти таким оригинальным и, надо признать, красивым способом. Но это не так просто сделать. Слишком много уже участников набралось. А остаться должен только один. Интересно, кто?"

В Кракове Анж познакомили с графом Александром Батовским, бывшим дипломатом и придворным короля Станислава Понятовского, который состоял в связи с легкомысленной герцогиней Доротеей Курляндской и, по упорным слухам, стал физическим отцом её самой младшей дочери. Он уже знал все обстоятельства своей будущей невесты. Вместе они отправились в Вену, где остановились у княгини Любомирской, тётки князя Адама, женщины умной и властной, прекрасно посвящённой в тайну отношений между своим племянником и двоюродной внучкой. Она одобряла решения Адама: "замуж, и концы в воду". Зося Замойская убрала княжну к венцу и всё переживала, как же ей будут надевать кольцо на левую руку: если на перчатку, то это нехорошо, если снять перчатку, то некрасиво.

Свадьба состоялась 23 марта, через два дня после двадцатилетия Анж. Так она стала графиней Батовской. После венчания она хотела уехать с мужем в Париж, где у графа Александра был дом в Fabourg Saint-Germain. Но Адам настоял на том, чтобы она до родов оставалась или в Вене, у княгини Любомирской, или в Кракове, с мужем. Она выбрала последнее.

В середине марта император Александр со свитой, в которую входили и Долгоруков, и Волконский, и граф Ливен, отправился в армию, а потом в Мемель, на встречу с прусским королём.

Георг фон дер Бригген, признанный всеми докторами безнадёжным, очнулся в конце марта. У его постели всё это время сидел Иоганн фон Ливен, не верящий никому и ничему, сам вполне оправившийся от своей раны. Таким образом, граф стал первым свидетелем того, как Юргис открыл глаза и стал говорить, что ему открылись иные миры, что к нему явилась Дева Мария, покровительница Ливонской земли, и приказала ему бросить оружие, посвятив жизнь служению во славу Господа. Так как сам факт его выздоровления мог считаться чудом, в видении никто не сомневался.

- И что ты теперь собираешься делать? - спросил его Иоганн.

- Поеду учиться в Дерпт на богословский. Простите, - слабо улыбнулся выздоравливающий Юргис.

"Чудеса случаются", - усмехнулся граф, а потом через три дня уехал к своей бригаде в Польшу. Сам он мог только порадоваться за своего адъютанта и друга: тот обрёл смысл жизни, которого Ливен-третий для себя не представлял. Бороться за корону Ливонии он не хотел. Кроме как воевать Гансхен ничего не умел. Выйти в отставку, жениться, зажить помещиком, сделаться отцом семейства? Смерть невесты навсегда перечеркнула эти планы, а никого другого, кроме Эрики, он рядом с собой даже не представлял. Так что его удел - бивуаки, палатки, атаки, переходы до тех пор, пока какой-нибудь его небесный покровитель не укажет ему, как Георгу, его истинное призвание.

Санкт-Петербург, конец марта 1807 года.

Когда Дотти, наконец-то выздоровевшая от своей болезни, по своему обыкновению, навестила свекровь во дворце, её настигла великая княжна Екатерина. Графиня всегда удивлялась, какой почти ничем не ограниченной свободой пользуется эта девушка. У неё самой, ставшей матерью семейства и хозяйкой хорошего дома, такой свободы отродясь не было. Ну правильно, Като - любимая дочь своей матери и любимая сестра государя. Она, как жена Цезаря, вне подозрений, сплетен и слухов. А есть ли повод для них? Доротея знала, что есть, но Като ни видом, ни поведением не подавала никаких поводов к разговорам.