Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

"Всё, как в тот раз", - думал Адам, стоя на пороге кабинета императрицы и вглядываясь в это бледное, но такое ангельски-чистое лицо той, которую боготворил, когда был на десять лет младше. - "Я, она, за окном дождь ложится на снег. Оттепель. Тогда, правда, она ждала нашего ребенка, и это было уже очень заметно".

"Всё, как в тот раз", - говорила про себя Елизавета, скрестив руки на груди. - "Словно ничего не было. Словно Vosdu никогда не существовало. Я же знала, я видела его, Адама, на всех этих приёмах, он же тогда приехал, загорелый дочерна в этой Сардинии, а потом долго притворялся, что между нами ничего никогда не было. И Mauschen умерла".

- Ты звала, и я здесь, - проговорил князь, как раньше, откидывая все пышные официальные обращения.

"У неё другой взгляд. О, совсем другой. Уже не затравленный. Уже не робкий", - подмечал он про себя. - "Но всё равно не такой. Какой-то мёртвый. Глаза мёртвой принцессы, стоячая вода подо льдом, стужа..." Потом он заметил, разглядывая её, похудевшую, с несколько заострившимися чертами нежного, полудетского-полукукольного лица - она теперь похожа на его врага из остзейцев. "Да, Lise же похоронила этого... как его, смешная фамилия. Поэтому напоминает обречённую. Может быть, больна", - подумал он.

- Да. Садись, - прошептала она.

- Если ты хотела что-то мне сказать, то говори сейчас, - произнес князь, усаживаясь напротив неё.

- Ты торопишься? Алекс всё время торопится, мы с ним говорим только на бегу, - отвечала императрица. - Но с тобой разговор будет долгим.

- Что ж, моё время принадлежит тебе, - Адам посмотрел в окно. На улице валил мокрый снег.

Lise перехватила его взгляд и усмехнулась:

- Проклятый город, да? Проклятая страна, проклятый Двор, окровавленный трон. Десять лет назад ты любил всё вокруг себя проклинать. Интересно, а сейчас?

- От меня тогдашнего ничего не осталось, - ответил князь. - Ты и сама видишь.

- Да. Ты похудел, стал каким-то жёлтым. Слышала, осенью ты сильно и долго болел, - вздохнула она.

- Увы, время берет своё, и смерть напомнила тогда мне о себе, - тихо проговорил её бывший возлюбленный.

- А ведь это я, - странным голосом отвечала императрица.

- Что ты? - он в упор взглянул на неё.

- Помнишь приём по случаю моего тезоименитства? - прошептала она. - Я не знала, в какой дозировке нужно. Но у меня всё получилось.

- Я живучий. И понимаю, за что ты так поступила, - Адам поглядел ей в глаза. - Но на тебя я бы никогда не подумал.

- Итак, я призналась, - проговорила государыня, улыбаясь как-то растерянно и безумно. - Признаюсь и в другом: в тот день, когда я узнала - по секрету, шёпотом, напрямую мне никогда ничего не говорят - что ты лежишь при смерти, я испугалась того, что наделала. Из меня вышла никудышная убийца. Спасибо Анжелике. Она же была с тобой?

Адам промолчал.

- Я думаю, Vosdu отняли у меня из-за того, что я сделала это с тобой... Пыталась убить свою любовь, - она говорила быстро и много, как заключённый в одиночной камере на допросе. - Его ранили аккурат 4 октября. Через день после этого. Он умирал три месяца, в мучениях. И ты мучился, да?

- До сих пор мучаюсь, - отвечал князь. - И меня пытались уверить, что это совершила Нарышкина.

- И ты не желаешь моей смерти в ответ? - проговорила она тихо, опустив глаза.

- Зачем? Живи. А вот Анжелику мне придется убить, - вырвалось у него.

"Она и убила Vosdu", - подумала императрица.

- Лучше найди того, кто убил нашу дочь, - проговорила она вслух.

- Я уже нашел её. Долго думал, сопоставлял факты. Это старшая госпожа Ливен. Больше некому, - спокойно произнёс князь.

- Нет. И зачем ей? А впрочем... Да, как же я забыла: "Господь всемогущ". - она невесло рассмеялась. - Мышке бы просто не дали дожить до совершеннолетия. И Лизоньке не дадут. О Боже.

"Она с ума сходит", - подумал Адам. - "Её даже не волнует имя убийцы её дочери".

- Адам, - она подошла к нему и схватила его за руку. - Пожалуйста, оставь племянницу в живых, если у нее его ребенок в чреве. Пусть он родится и живет за всех, кому отпущен слишком краткий срок. Не надо, прекрати эту безумную игру, подумай о невинных...

- От ненависти до любви - один шаг, - заметил он.

- Ты мой любимый враг, - прошептала императрица, сев к нему на колени. Он ощущал исходивший от её кожи запах лимонной вербены. Провел по её щеке пальцем. Вздохнул.

- Я бы и рад выйти из игры, но она слишком далеко зашла. Просто так это не закончится, - сказал он. - И да, то, что я сказал о графине Ливен - истина. За то я ненавижу её сына и вообще всю их породу. Ты не знаешь, Lise, чего они хотят.

- Я знаю, чего хочешь ты, - она запустила тонкие пальцы в его волнистые тёмные волосы. - Свободы для своей страны, а себе - корону. Ты никогда не мог полюбить меня, и нынче я понимаю, почему. Ясновельможная пани Польша - твоя заколдованная принцесса в замке дракона, которую тебе выпал шанс спасти. Она моя непобедимая соперница.

Князь закрыл глаза. Тень от длинных ресниц легла на его щеки. Он почувствовал себя старым, старше самой жизни. Не зря говорят, что нельзя пытаться вернуть прошлое, возвращаться в места, которые ты покинул. И ведь они не хранили друг другу верность в разлуке - у неё был этот несчастный молодой человек, у него была Анж. Но этих лет словно не прошло. Lise - его первая любовь, подобие любви, зародившееся в его холодном сердце. Забыть такое нельзя. Как вообще нельзя забыть женщину, с которой повязан кровью, которая родила тебе ребенка... Он вспомнил внезапно: князь Репнин никогда не забывал мать. В первую зиму, проведённую в Петербурге, Адам заболел от вездесущей сырости. Тогда тоже стояла гнилая оттепель. И князь Николай, очень важный барин, к которому на приём посетители стояли в очередь на улице часами, сам приходил к нему, заставал его то спящим, то в беспамятстве, и говорил, признавался, шептал стихи собственного сочинения с посвящением "Царице Ночи", называл Адама "живым портретом Isabelle" и даже звал его "mon fils", хватал его за руки, плакал, менял ему пропитанные потом рубашки, когда жар спадал. Тогда-то у Адама зародились подозрения в верности слухов о его отцовстве. А потом случилась с ним Елизавета, запрещённая любовь. Что у него не любовь, то запретная. К жене друга и повелителя, к дочери сестры... Словно его кто-то проклял.

- Я поцелую тебя в моё место? - она прикоснулась губами к его шее над воротником, провела рукой по краю подбородка, прошептала:

- Да, ты словно специально не брился. Как мне всегда нравилось.

- Не надо, - князь прижал её к себе, зная, что если позволит ей поцеловать его в ямку за ухом, он больше не будет себя сдерживать. А если даст свершиться всему остальному, то более не сможет жить без неё. - Лучше в губы.

Они поцеловались так, словно для каждого из них этот поцелуй был первым и последним. Тикали часы. Снег бил в окно, зима содрогалась в последней ярости, мстила за оттепель.

Lise, завершив поцелуй, встала, оправила платье. Она почувствовала себя предательницей, вспомнила, как умирал Vosdu, какой мучительной была его агония, но она не отпускала его руки до самого конца. Последняя его просьба - надеть на его стянутую бинтами, израненную грудь кавалергардский колет. Он еле налез, застегнуть было невозможно, все движения доставляли Алексею мучения, она рыдала. И ныне, когда "соль её бесчестных слёз на покрасневших веках не исчезла", она опять предавалась радостям любви. Женщина слабо улыбнулась и прижалась виском к стеклу окна.

- Йезус-Мария, - проговорил Адам. - Ты всё ещё меня любишь?

- Не знаю. Но тогда я была счастлива. Когда вспоминаю о времени, проведенном нами вместе, то тоже счастлива.

Елизавета заплакала.

- Если бы я тогда, в октябре, умер, то умер бы от твоих рук, не зная этого, - продолжал князь, отвернувшись от неё, чтобы не видеть, как она плачет. Он не выносил женских слёз.