Петербургские арабески

Николай II согласился с предложенным планом ведения войны и разрешил при проведении такого оборонительного маневра оставить Южную Маньчжурию вплоть до Харбина.

В марте Куропаткин отправился к месту своей новой службы – в долгий путь, по недавно проложенной великой сибирской железнодорожной магистрали. На станциях его с надеждой и восторженно встречали. В пути он писал министру финансов Коковцову: «Меня носят на руках, мне дарят прекрасных лошадей, предлагают все виды подарков, я вынужден выслушивать приветственные речи, на меня смотрят как на спасителя Отечества. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не прибуду к своим войскам; моя звезда будет подниматься все выше. А затем, когда я достигну места своего назначения и отдам приказы своим войскам отступить на север и отведу войска до прибытия подкреплений из России, те же самые газеты, которые сегодня поют мне гимны, будут задавать недоуменные вопросы, почему я задерживаюсь с битьем «макак». Моя звезда падет ниже и ниже, а когда я потерплю даже малые и неизбежные поражения, моя звезда, падая, достигнет горизонта. Вот здесь я и попрошу о помощи, ибо именно тогда я и начну наступление, в ходе которого я без жалости разобью японцев».

Однако в Маньчжурии Алексею Николаевичу пришлось сражаться не только с японцами. Главнокомандующим на Дальнем Востоке Николай II назначил тамошнего наместника адмирала Е.И. Алексеева (того, кто поместил свой флот в Порт-Артуре, а не во Владивостоке, и беспечно подставил его под японские удары). Внебрачный сын Александра II, Евгений Иванович был весьма влиятелен и обладал большими амбициями. Он настаивал на немедленном наступлении на дерзкого неприятеля и разгроме его, дабы проучить «макак» как следует. Куропаткину пришлось осуществлять свой план ведения кампании, преодолевая некомпетентные приказы адмирала, приводящие армию в подготовленные неприятелем ловушки. В оборонительных и вынужденных наступательных операциях он изматывал неприятеля, наносил ему большие потери, а при прорывах на своих флангах умело отходил, не давая себя окружить. Война для японцев затягивалась и уже не была молниеносной. Время работало на русских, постепенно подвозивших с запада все новые части. А в октябре Куропаткин обрел всю полноту власти – принял от Алексеева должность главнокомандующего вооруженными силами на Дальнем Востоке.

Генерал Куропаткин на биваке у деревни Гудзяпудзы. Фото 1904 г.

Сражение, которое должно было принудить русских начать переговоры и признать себя побежденными, японцы решили дать под Мукденом, уже после того как ими был взят Порт-Артур. Для двойного охвата русских позиций были задействованы с запада армия генерала Ноги (освободившаяся после осады Порт-Артура), а с востока вновь сформированная армия генерала Кавамуры. Мукденское сражение длилось с 21 февраля по 10 марта 1905 года. Однако маршалу Ояма (японскому главнокомандующему) новый Седан не удался. Обескровленная в многодневных яростных сражениях армия японцев не смогла прорваться на пути отхода русских. В создавшийся критический момент Куропаткин сумел избежать катастрофы. Русские снова отошли к северу и там после нескольких переходов закрепились на новых, Сыпингайских позициях. Большие потери понесли обе стороны (до ста тысяч). Но русские потери восполнялись. Если под Мукденом с русской стороны сражалось около 300 000 человек, то через несколько месяцев, на Сыпингайских позициях, их было уже в три раза больше. У японцев резервы были исчерпаны, после Мукдена они утратили свое прежнее превосходство в силах на суше. Стратегическая инициатива переходила к русским, осенью они были готовы к переходу в решительное наступление.

Бывший русский военный атташе в Париже граф Игнатьев вспоминал о своей беседе с японским коллегой, состоявшейся уже после окончания войны. Последний сказал: «Не скрою, что мы не ожидали такого затяжного характера войны. Еще меньше мы могли предвидеть, что, сохранив армию, вы сумеете довести ее численность к концу войны до миллиона людей…»

Подобно Наполеону в Москве, с марта 1905 года японцы стали искать мира. Посредником просили стать американского президента. 25 мая 1905 года, в день рождения императрицы Александры Федоровны, в царскосельский дворец прибыл американский посол Мейер с мирными предложениями. А в августе в курортном городке Портсмут, на атлантическом побережье США, открылась мирная конференция. В секретных инструкциях, привезенных японцами в Портсмут, Сахалин не значился в числе требований абсолютно обязательных. Так что приобретение половины этого острова для японской стороны было победой скорее дипломатического плана, чем военного. Николаю II следовало настоять на своей инструкции Витте «не отдавать ни пяди русской земли»…

Куропаткин писал об этом времени: «С глубоким уважением к делам армии воспоминаю, с какой горестью была встречена всеми чинами весть о мире. Биваки войск как бы вымерли. У всех, от мала до велика, была одна тяжелая мысль: война кончена ранее достижения победы над врагом». Сыпингаю не довелось получить Тарутинского (1812 года) продолжения. За первым этапом намеченного плана ведения кампании не последовал второй.

Закончилась война, солдаты на прощальном смотре-параде прокричали Куропаткину многократное и громогласное «ура!». В армии Куропаткина любили. Каким видели своего генерала на позициях солдаты в минувшей войне? По воспоминаниям: «В сером кителе, на белом коне. От его сутуловатой фигуры веяло спокойствием. Думалось: этот человек хорошо рассчитал свою игру и уверен в успехе. Куропаткин являлся перед войсками неизменно спокойный, всегда хладнокровный».

В Петербурге Алексей Николаевич был определен в Государственный совет. Большую часть времени он теперь жил в имении Шешурино Холмского уезда Псковской губернии, в окружении книг своей огромной библиотеки. Часть книг он выделил для народной библиотеки, созданной им в селе, и был в ней библиотекарем. Много писал. Построил и опекал сельскохозяйственную школу, преподавал в ней. Попечением генерала была устроена здесь и больница.

Когда вновь разразилась война, Куропаткин, будучи далеко не в призывном возрасте, настойчиво просил определить его в действующую армию. Был командиром Гренадерского корпуса, а затем командующим Северным фронтом. В связи с волнениями в Туркестане в июле 1916 года вновь оказался в знакомых с начала службы местах – стал туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа. А после февраля 1917 года работал в Александровском комитете о раненых, вернулся в свое Шешурино. Наступившие годы больших потрясений принесли и большие утраты. В 1919 году по делу «Петроградского национального центра» был расстрелян сын Алексея Николаевича.

Куропаткина в родном селе любили. Поместье его, библиотеку и дом не спалили и барина своего крестьяне не выгнали. Советовались с ним, обстоятельства вокруг складывались не простые. Кругом были банды «зеленых», которые заставляли присоединиться к своему «восстанию». Генерал посоветовал мужикам сдать оружие, а самим вступить в Красную армию. Совет этот крестьяне приняли, а своему генералу были благодарны за разумность его. Наверное, это не понравилось руководителям банд, и у генерала возникли крупные неприятности… Власти даже выдали Куропаткину для самозащиты наган за № 34078. Мы видели в начале нашего рассказа, что в своеобразной интерпретации эта история дошла и до Москвы…

Однако слухи о смерти «бывшего начальника штаба Скобелева» оказались преувеличены. Алексей Николаевич мирно отошел в мир иной, лишь через год после того, как началась публикация его дневников. Гроб с его бренными останками крестьяне несли на своих плечах (как прежде своей барыни, матери генерала). Несли до церкви, где его отпевали, а затем на старое деревенское кладбище…

Могила долгое время была заброшена. Восстановили ее в 1964 году. Сделали это по велению своего сердца выпускники сельскохозяйственной школы. На памятнике написали: «Куропаткин Алексей Николаевич. 1848–1925. Основатель сельскохозяйственной Наговской школы. Высокая честь любить землю и уметь научно трудиться на ней». Последние слова, наверное, из сказанного Алексеем Николаевичем на уроках и запомнившегося.