Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Так вот, представьте ваших сыновей на месте моих девочек.

- Не представляю, Ваше Величество, - граф помрачнел лицом, поняв, что она бьёт по больному.

Елизавета отпустила его руку. Бросила взгляд на золотое обручальное кольцо, украшающее безымянный палец его правой руки.

- Я должна была говорить с вашей супругой, - вздохнула она. - Матери всегда поймут друг друга.

- Ваше Величество, - начал граф. - Я бы и рад был вам помочь, но поймите, я ничего не могу вам сказать. И моя мать со мной ничего не обсуждала. Более того, я и сам желаю знать истину.

Потом Ливен тихо и осторожно добавил:

- Насколько мне известно, дети не умирают от одного только прорезывания зубов.

- Именно, граф! - вскликнула Елизавета Алексеевна. - И у них от этого не развивается воспаление мозга менее чем за сутки. Но зачем вам это знать?

- Мои враги хотят выставить мою мать убийцей великой княжны Марии Александровны.

- Кто они, ваши враги? - императрица вновь сомнкула свои длинные тонкие пальцы на его запястье.

- Главнейший среди них - князь Адам Чарторыйский, - проговорил он тихо. - И его племянница, княжна Анжелика Войцеховская.

- Это и мои враги, - прошептала женщина со странной улыбкой на устах.

- Но... Как же? - искренне удивился Ливен.

- Князь Адам просто воспользовался мною. Это раз. А Анжелика убила Vosdu. Это два, - она говорила его словами, и это показалось ему жутким.

- Кто такой Vosdu? - поинтересовался он.

- Вам ротмистр Лёвенштерн ничего не передавал? Он присутствовал тогда... Alexis его позвал.

Она вкратце пересказала всю суть интриги, в которой подозревала свою бывшую фрейлину.

- Итак, у нас с вами оказались общие враги, - заключила государыня. - Но я назову ещё одного. Великую княжну Екатерину. Она жаждет моей крови. И я её боюсь. Из милой девочки выросло чудовище. Я знаю, что вы - за "немецкую", павловскую партию...

- Я вне партий, Ваше Величество, - спокойно проговорил Кристоф. - И к вашим услугам.

- На самом деле, мне теперь не столь важно, кто же ускорил гибель Maus... простите, Мари. Но я боюсь за вторую свою дочь. И за себя. Мне нужны защитники. Их нет. Я ни в ком не уверена. Меня ненавидят, - "кукла" выглядела действительно сломанной, но её ещё можно было склеить.

Она заплакала прямо в присутствии этого молчаливого графа, похожего на надгробную статую.

Глядя на слезы государыни, Кристоф встал на колени. Не будь бы она его императрицей, он бы приобнял её, погладил по волосам.

- Я клянусь быть вашим защитником, - торжественно проговорил он.

- Вы присягали мне, и я не требую лишних клятв, - отвечала государыня.

"В России присяге цена - ломаный грош", - подумал Ливен.

- Я убью Чарторыйского, - проговорил он вслух отрешённым голосом.

- Встаньте же! - испуганно и восхищённо воскликнула императрица.

Граф встал и устало произнёс:

- Благословите меня на битву.

"Рыцарь утренней звезды", - вспомнила Елизавета героя одной баллады её родины. Она перекрестила его и даже поцеловала в лоб. Только потом опомнилась - как покойника.

***

Тем временем, император Александр был погружен в невесёлые мысли: армия отступала, в ней процветало мародерство, в командовании - полнейший разброд. Вести от графа Толстого не внушали оптимизма. Бонапарт, правда. тоже не хотел выматывать собственные войска - он отвёл их на зимние квартиры. Дело ограничивалось отдельными стычками. Ничего хорошего. Ознакомившись с донесениями из Штаба, государь перечитал одно из писем, подписанное членами былого "Негласного комитета". Послание было датировано ещё ноябрем. В нём сообщалось, что в случае разгрома русской армии Остзейские провинции не преминут встать на сторону Бонапарта и потребуют автономии. Внизу шли подписи - краткая, с легким наклоном почерка влево, принадлежала Попо Строганову, витиеватая - Новосильцеву, а чёткая, выделяющаяся среди прочих была оставлена князем Адамом. Его другом и недругом.

Остзейские провинции... Вспомнились многочисленные остзейцы, служащие во всех эшелонах власти. Они разные, но объединяет их одно - все предпочитают обзаводиться имениями и домами не в России, не живут в дарованных им поместьях на Орловщине, Ярославщине и в Малороссии, а у себя, на своих болотах, в лесах и прибрежных дюнах. И все как один - лютеране. Ни одного православного человека.

"Доля истины в этих словах есть. Но кто? Кто побудит их отделиться?" - при этой мысли Александру почему-то вспомнился фон дер Пален, и его затрясло. Человек с глазами змеи, слишком светлыми. Размеренный голос. Адская уверенность в себе. Хуже Чарторыйского. Адам "свой", Пален - "чужой". "Полно ребячиться, ступайте царствовать!" - вспомнил он слова того, кто когда-то метил во временщики. Да, такой Пален может призвать своих соотечественников к отделению. Только кто его послушает? Люди, которые всем обязаны короне? Нет, право, это смешно. Александр был уверен в своем "рыцарстве прибалтийском". Куда больше, чем в "молодых друзьях". Но не до конца. До конца - только в Аракчееве, обязанном всем ему и его отцу. У Алексея Андреевича нет ни родни, ни огромного состояния, накопленного предками, он русский православный человек, и живёт лишь службой. "Таких и надо приближать", - подумал государь. - "Не аристократов. Не гвардейцев. Не инородцев. Те зачастую слишком многое на себя берут. Моего отца свергли высшие аристократы". И среди них главным был остзеец фон дер Пален. На нём всё и замкнулось. Государь вспомнил, как Адам ещё до своей ссылки на Сардинию говорил: "Умоляю вас, не верьте этому человеку". Если бы Адам был тогда в Петербурге, Александр бы не допустил пронырливого цареубийцу до себя.

Адам... Государь, несмотря на все разногласия с князем, не мог отделаться от ощущения, что без Чарторыйского он уязвим. И вот письмо, гласящее, что Остзейские губернии могут отделиться. И армия идет назад, за Кёнигсберг, Каменский с ума сошёл, Наполеон уже близ границы. Честно говоря, страшно.

А рядом с границей - Рига с Ревелем. И их жители яростно защищают древние привилегии того, что на латыни зовется Livonia. Защищают несбывшееся королевство с руинами замков и многочисленными бедными дворянчиками, хвастающимися обширными родословными. Все эти дворяне наводнили армию и дипломатию, ибо зачастую будут образованнее и работоспособнее многих своих русских коллег. Вся эта Западная земля у Восточного моря может разом отвалиться от Империи. И кто знает этих молчаливых немцев? Александр вспомнил тех из них, кого лично знал. Бенкендорфы. Старший, его тёзка, рыжий и наглый флигель-адъютант, бесил его непонятно почему. Барон Будберг добр и просвещён, но кто знает, что творится в его душе, не метит ли он во вторые Палены, получив руководство всей внешней политикой России? Ливены - "ледяной граф" Кристоф, эта его матушка, его рыжая жена. Лёвенштерны. Тизенгаузены. Да мало ли их? И, получив власть, не захотят ли Будберги, Ливены или Бенкендорфы потребовать - возможно, силой, - полной автономии своей родной земли? Каковы были истинные мотивы Палена, заставившие его провернуть заговор и сделаться временщиком? Не зря он удалил графа в пожизненную отставку. Совсем не зря.

Мать Александра в Павловске, желающая править и ни на миг не забывающая, что тоже коронована, собирает вокруг себя немцев. Для чего? Несложно догадаться.

Нет, без Адама рядом всё труднее. "Но и он преследует исключительно польские интреесы", - опроверг себя император. С другой стороны, это как раз и понятно. Чарторыйский играл в открытую. В отличие от Палена. Да и народ князя Адама был завоёван, а не сдался сам, преклонив колени, как остзейские немцы...

Письмо Александр оставил для того, чтобы перечитать его как-нибудь потом.

***

Графиня Доротея фон Ливен принимала у себя барона Будберга. Поговорив о том-о сём, он попросил: