Сталин. История и личность

Склонить намеченных обвиняемых к сотрудничеству со следствием и признанию в участии в воображаемом заговоре оказалось не так-то легко — на подготовку процесса потребовалось около полутора лет. Признанные виновными на январском процессе в 1935 г. Зиновьев, Каменев и прочие осужденные были направлены в Верхнеуральский иолитизолятор. По свидетельству видевшего их там Чилиги, Зиновьеву разрешили привезти с собой связку книг о фашизме — он в то время особенно интересовался этим предметом. Летом 1935 г. Зиновьева и Каменева вернули в Москву и вновь судили закрытым судом, вменив им и еще тридцати четырем подсудимым в вину подготовку покушения на Сталина. Хотя свидетелем обвинения против Каменева выступил его брат, художник Розенфельд, Каменев категорически отверг все обвинения. В итоге вместо вынесенного Каменеву на процессе в январе 1935 г. приговора к пяти 'годам на этот раз его приговорили к десяти годам заключения. О повторном суде Чилига узнал, когда Зиновьева и Каменева вернули в Верхнеуральск⁴⁵. Однако решающий период подготовки к главному процессу был еще впереди.

В апреле 1935 г. из мест ссылки и лагерей в Москву привезли около трехсот бывших оппозиционеров. В результате обработки на Лубянке примерно пятнадцать человек вынудили дать такие показания, чтобы задуманный открытый процесс выглядел правдоподобно. О методах «убеждения», которые к ним применили на Лубянке, можно судить по хвастливому утверждению тогдашнего замнаркома внутренних дел Л.М. Заковского, в прошлом уголовника, осужденного царским судом за убийства. Заковский говорил, что у него сам Маркс сознался бы в том, что работал на Бисмарка. За месяц до начала судебного спектакля, в августе 1935 г., по инициативе Сталина следственные органы получили секретную инструкцию, разрешавшую применять любые методы допроса (т. е. пытки) в отношении «шпионов, контрреволюционеров, белогвардейцев, троцкистов и зиновьевцев». Что касается все еще упиравшегося Каменева, Сталин угрожающе сказал руководителю одной из следственных групп Миронову: «Не приходите ко мне без признания Каменева»⁴⁶.

Кроме настоящих лидеров старых большевиков, выбранных на роль подсудимых, действующими лицами спектакля стали несколько подставных обвиняемых — одни охотно, других заставили. Подставными обвиняемыми, назначение которых заключалось в даче ложных показаний, чтобы следователям легче было вменить самые гнусные преступления в вину главным фигурам на процессе, стали агент НКВД В. Ольберг, бывший начальник Главхлопкопрома И. Рейнгольд, в свое время имевший связи с Каменевым, и бывший заведующий секретариатом Зиновьева Р. Пикель. План подготовки процесса заключался в следующем: сначала построить легенду заговора на основе показаний подставных обвиняемых, затем предъявить ее главным обвиняемым и вынудить их согласиться давать соответствующие показания в ходе судебного разбирательства. Тех, кто будет сломлен раньше, следствие использует для воздействия на упирающихся⁴⁷

Сталин торопил, но главные обвиняемые долго не сдавались. Им сутками не давали спать, следователи сменяли друг друга, и непрерывный допрос на «конвейере» мог продолжаться до девяноста часов, им угрожали смертью родных и близких, убеждали, что высшие интересы партии требуют их признания и соответствующих показаний; согласившимся сотрудничать обещали сохранить жизнь и жизни их близких и единомышленников — и все же следователям потребовались месяцы, чтобы сломить обвиняемых и добиться их согласия дать нужные показания на открытом суде. Среди следователей ходила пущенная Сталиным поговорка, что нужно сесть на подследственного верхом и не слезать, пока он не даст показания⁴⁸.

Чтобы легче было заставить подсудимых оговаривать себя на готовившемся и будущих процессах, Сталин придумал особо изощренный способ моральной пытки — угрожать репрессиями в отношении их детей. В апреле 1935 г. вышел указ ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», который предусматривал уголовную ответственность с двенадцатилетнего возраста за преступления, связанные с насилием, за убийства и попытки совершить убийство «...с применением всех мер уголовного наказания» (т. е. и смертной казни). В посвященной этому указу редакционной статье «Правды» говорилось, что были случаи, когда люди использовали детей «в своих лично-преступных, контрреволюционных, антигосударственных целях», — явный намек ббвиняемым на будущих политических процессах, что от их поведения может зависеть судьба их детей⁴⁹ Этот указ использовали для давления на Каменева-, ему заявили, что, если он и дальше будет упорствовать, его младшему сыну, который якобы подстерегал автомобиль Сталина с целью покушения, несдобровать — он будет арестован и к нему будет применена высшая мера наказания⁵⁰. Сам факт появления комментариев к этому варварскому указу в передовице «Правды» должен был убедить теперешних и будущих обвиняемых в том, что своей несговорчивостью они могут создать серьезную угрозу жизни своих детей. Когда речь шла о тех, кого Сталин считал врагами, сын за отца отвечал.

Сталин не только выступил в роли главного режиссера судебного спектакля, но и приложил руку к написанию самой пьесы. Очевидно, в характере Сталина была некоторая склонность к драматургии — во всяком случае, он неоднократно вмешивался в работу драматургов. Особенно показателен в этом отношении один пример, ставший известным уже после его смерти. В 1933 г. преуспевающий молодой драматург Александр Афиногенов написал пьесу, которая называлась «Ложь». Действие происходит в фабричном городке — двое карьеристов выступают с нападками на Нину, жену заместителя директора фабрики. Конечно, им обоим хочется получить назначение на должность ее мужа. В их руки попадает ее дневник, и запись в этом дневнике зачитывается на собрании. Нина — безупречная большевичка, но она обеспокоена обстановкой в стране: «...коллективизация у нас только в деревне, а в личной жизни мы одинокими живем, друг перед другом прихорашиваемся, а на лицах у всех маски»⁵¹. Главное, однако, близость Нины с Накатовым — старым революционером, которого за участие в прошлом в оппозиции из центрального аппарата перевели в директора фабрики. Накатов тайно продолжает свою оппозиционную деятельность. В конце концов под влиянием другого старого большевика Нина говорит признавшемуся ей во всем Накатову, что она полна решимости разоблачить возглавляемую им подпольную антипартийную группу.

Афиногенов был не менее убежденным коммунистом, чем героиня его пьесы, однако в пьесе он, по-видимому, выражает свое отрицательное отношение к таким вещам, как доносы, и к тому, что люди боятся откровенно высказываться.

Отдавая себе отчет в политической значимости пьесы, Афиногенов послал ее текст Горькому и Сталину. Отзыв Горького из Сорренто был мягок на словах, но суров по существу: в лучшем случае пьесу можно было бы показать тысяче зрителей — верных ленинцев, у кого нет сомнений в правильности генеральной линии партии. Однако массу зрителей в советских театрах составляли все же «сукины дети прошлого, изгнанные из разрушенного рая мещанской жизни»⁵². Они восприняли бы пьесу в антикоммунистическом духе.

Сталин пьесу прочел, довольно резко ее раскритиковал, кое-что изменил, сделал много пометок на полях рукописи и приложил свое личное письмо Афиногенову. По его мнению, персонажи-коммунисты были обрисованы плохо, за исключением Накатова, который по крайней мере действовал последовательно («двурушничество» — пометка Сталина). Ремарку Афиногенова, которой автор хотел подчеркнуть, что персонаж всего лишь заблуждался, Сталин пометил: «Что за чепуха». «К чему эта унылая и нудная тарабарщина?» — сталинская пометка к монологу Нины о том, что газеты пишут неправду, а люди на собраниях говорят одно, но дома — совершенно другое. Некоторые сцены и монологи он не поленился переписать полностью, дополнял авторские ремарки, а некоторые зачеркивал и заменял своими. В результате злодеи стали явными злодеями (но «двуличными» — это слово нравилось Сталину, и он его несколько раз вставил в текст), вообще пьеса получалась черно-белой. Афиногенов принял к сведению сталинские указания и соответственно переработал пьесу. Премьера с успехом прошла в Харькове в ноябре 1933 г., на начало декабря была назначена премьера во МХАТе. Однако она не состоялась — Сталин забраковал и переработанный текст: «Пьесу во втором варианте считаю неудачной»⁵⁵. Даже отредактированная в соответствии с его собственными указаниями, «Ложь» оказалась слишком правдивой для Сталина.