Богдан Хмельницкий

—но что сталось, то сталось; прости, милостивый король». Король отвечал ему:

«довольно тебе быть нашим неприятелем. Мы допускаем тебя к нашей милости и

отпускаем все вины тебе и всему войску запорожскому. Вознаградите за все нам и

Речи-Посполитой верною службою своею. Уведи свое войско прочь немедленно!»

Хмельницкий сказал: «Горазд, милостивый королю!» Король'вышел, а сенаторы

потребовали, чтоб Хмельницкий присягнул на верность королю и Речи-Носполитой.

Хмельницкий соглашался, но с тем, чтоб и король с своей стороны утвердил договор

присягою. Сенаторы убедили его отступиться от этого домогательства, так как

окончательное утверждение договора принадлежит не королю, а сейму, н если бы сейм

не утвердил договора, то этот договор не имел бы обязательной силы и для противной

стороны. Хмельницкий, сидя с сенаторами, присягнул в верности королю и Речи-

Посполитой. Это была уже последняя, окончательная присяга с его стороны. Тогда,

наконец, подканцлер Сапега произнес речь, изложенную выше.

Московский дьяк Кунаков, описывая это событие сходно с последним описанием,

передаваемым поляками, прибавляет, будто в это время разом с Хмельницким посещал

короля Яна Казимира и крымский • хан с ассистенцией» в триста человек, а польский

король встречал и провожал его съ

1)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 51.

2)

Bell, zcyth. cosac., 71.

3)

Истор. о ирез. бр.

4)

Annal. Polon. Сииш., I, 149.

H. КОСТОМАРОВ, кн. IV.

21

322

большим почетом. Но вероятно Кунаков получил здесь неверное известие, потому

что если бы действительно хан посещал короля, то не было бы необходимости полякам

утаивать этого в своих известиях. Вероятнее другое известие, что взаимные

любезности между польским королем и крымским ханом ограничились тогда

прибавкою в подарок коней один другому *).

На другой день враждебные войска разошлись. Поляки с королем отправились ко

Львову, Хмельницкий и хан к Збаражу.

Уже девятая неделя наступила с тех пор, как панское войско стало под Збаражем, и

седьмая с тех пор, как оно вступило в битву с неприятелем. 29-го июля (8-го августа н.

с.) в полдень поляки с удивлением заметили, что козацкий табор подвигается к старому

Збаражу. Под замком против той части обоза, где стоял Вишневецкий, явились

разбитыми шатры для предводителей-союзников, для Хмельницкого и крымского хана.

Вслед затем четверо суток лил неустанный дождь как из ведра и неприязненные

действия с обеих сторон прекратились. 3-го августа (13-го н. с.) поляки заметили, что у

неприятеля началась необычная суетня. Козаки, сидевшие на своих окопах поблизости

к польским окопам, с криком сообщили своим врагам, что к войску запорожскому

пришли на помощь донцы. Но поляки не поверили этому и между ними

распространилась иная весть, что ожидаемая осажденными королевская помощь уже

приблизилась к местечку Заложичам за три мили от Збаража, и Хмельницкий двигается

туда, чтоб не допустить королевского войска до переправы через реку. Эта весть до того

обрадовала поляков, что они стали бить в литавры и играть на трубах, а козаки,

услышав, что неприятели их с чего-то вдруг развеселились, стали учащать пальбу по их

обозу. Вскоре, однако, эта пальба утихла и поляки заметили, что таборы

неприятельские .становились малолюднее: то было время, когда козаки уходили к

Зборову с Хмельницким, и значительная часть татарской орды пошла туда же с своим

ханом. Под Збаражем остались только хлопы и часть орды; они продолжали беспокоить

осажденных: врывались через польские окопы в обоз, били жолнеров цепами и

дубинами, хватали железными крюками их возы, метали в польский обоз зажженные

мазницы с дегтем и охапки зажженной соломы, а потом, утомившись, рассаживались

на польских окопах перед рядом связанных вместе возов, служившим полякам

внутреннею обороною, и ругались над бессилием врагов. «Вот, ляхи, приходит конец

вам и мы будем продавать вас татарам по три гроша за голову! Поспешите-ка лучше, да

заранее поклонитесь нашему пану Хмельницкому, чтоб он помиловал вас!» 6-го

августа (16-го н. с.) козаки у себя торжествовали победу над королем и, поймавши

одного польского пахолка. всучили ему для передачи предводителям напоказ письмо,

писанное Хмельницким к обозному Чорноте, которому он поручил начальствовать над

оставленною под Збаражем воинскою силою. Гетман козацкий извещал, что он

разгромил короля и приведет пленными пятьсот панов. Он приказывал стеречь

осажденных под Збаражем, чтоб они неразбежались. Это привело поляков почти до

отчаяния, между тем в козацком таборе раз-

*) List. Miastk. do Krolewicza Karola. Kubala, I, 182.—Pamietn. Albr. Radziw., II, 384.

—Staroz. polskie, I, '266.—-Акты ИОжн. и Зап. России, т. III, 397, 413.

323

давались радостные клики, песни и восклицания, и это подтверждало

справедливость рокового известия. В это-то время Вишневецкий приказал слуге своему

Шваржевскому пустить стрелу с прикрепленною к ней записочкою, будто от польского

шляхтича, находящагося в козацком войске. На другой день люди Вишневецкого

поймали козацких языков, которые показывали, что Хмельницкий осадил короля, но

из-под Зборова привозят в стан под Збараж много раненых Козаков. Из этого поляки

заключали, что козакам не удается под Зборовом с королевским войском. Должно быть

и это все было тогда подделано Вишневецким с целью поддержать дух и смелость в

войске: пленные под пытками могли говорить все, что хотелось победителям от них

слышать *). В последние дни поляки были доведены до такого истощения, что уже для

утоления голода недоставало у них и самой скверной пищи. Еще дватри дня—и обоз

пропал бы сам собою. Вдруг, 9-го августа (19-го н. ст.), прибезкали из-под Зборова

козаки и закричали: «Эй, панове, слухайте! уже хан трактуе з королем!» Паны думали,

что это только козацкия насмешки, как вот 11-го августа (21-го н. ст.) приблизился

татарский мурза и, подъехав к окопам, закричал чрез переводчика:

«Радуйтесь, ляхи, я вам привез веселую новость: король ваш с ханом побратался, а

хлопы будут вашими подданными, как были прежде, исключая тех, которых

Хмельницкий возьмет себе в реестр, до 40.000 молодцов. Не стреляйте но козакамъ».

Вишневецкий приказал его с честыо ввести в обоз и угощать, а между тел

остерегался, нет ли тут хитрости. «Будем ждать вести от нашего государя», говорили

поляки татарину.

В это время козаки поставили близ пруда четыре пушки и гнали своих людей к валу.

Часа в три пополудни завязалась перестрелка, скоро, однако, прекратившаяся по

причине дождя. Это полякам внушило еще более подозрения.

Вечером прибыл в обоз пан Ромашкевич, поляк, и извещал, что мир действительно

заключен, но и ему не поверили, тем более, что он не умел объяснить в чем состоят

условия мира, а только сообщил, что отправленные королем коммиссары задержаны у

Хмельницкого и приедут в польский обоз на другой день. Наконец, пришло письмо от

Хмельницкого; козацкий предводитель извещал о последовавшем под Зборовом мире и

выражался так: «ваши милости обещали сто тысяч крымскому хану; изготовьте их и

царь отступитъ».

Это письмо произвело чрезвычайное негодование: «мы ничего никогда не

1-) Jak. Michalowsk. Xiega pamietn., 463—465.—Diar. oblezenia pod Zbarazem. Kubala.

I, 157, 168—174.—Остается неразрешенным относительно стрелы с запискою—то ли

это событие, о котором выше было рассказано, или подобное в другой раз повторилось.

Возможность допустить последнее располагает то, что в дневнике Збаражской осады,

напечатанном в книге Михаловского, приводимое брошенное со стрелою письмо