Богдан Хмельницкий

II, 92.—Histor. pan. Jan. Kaz., I, 82.

319

«2) Желая угодить просьбе своих подданных н привлечь нх к услугам Речй-

Посполитой, его королевское величество позволяет числу войска запорожского

простираться до 40.000 человек и поверяетъ' составление списков гетману войска

своего запорожского, позволяя вписывать в козаки как из шляхетских поместий, так и

из королевских имений на правую сторону Днепра, начиная с города Дилера, в

Горностайполе, в Корыстышове, в Паволоче, в Погребшце, в Прилуке, в Виннице, в

Браславле, а от Враславля до Ямполя по Днестру, также до Днестра, а на левой стороне

Днепра от Остра: в Чернигове, в Нежине, в Ромне, до рубежей московских и до Днепра,

в пространстве между этими местами; далее же показанных мест козаки не могут

находиться; но кто пожелает из других краев вступить в козачество может, без опасения

со стороны прежнего владельца, перейти с своим имуществом в Украину и записаться в

реестр. Полный поименный список Козаков, за подписью руки гетмана запорожского, с

приложением войсковой печати, должен быть окончен совершенно до нового русского

года, для того, чтоб те, которые войдут в козацство, пользовались своими правами, а

все прочие, живущие в королевских имениях, исправляли свои обязанности, живущие

же в шляхетских, служили своим панам.

«3) Чигирин, как он теперь находится с своим округом, должен навсегда оставаться

при булаве войска запорожского, почему его королевское величество вручает его

нынешнему начальнику войска запорожского, благородному Богдану Хмельницкому,

как верному слуге короля и Речи-Посполитой.

«4) Все, что с допущения Божия происходило во время нынешнего замешательства,

должно быть предано забвению, и никакой пан не должен мстить и казнить за прошлое.

«5) Его королевское величество, по своей монаршей милости, прощает всем тем из

шляхты, которые каким бы то ни было образом находились в запорожском войске; и

если во время нынешних смут кто-нибудь выпросил родовое или коронное имение,

принадлежавшее тем, которые находились в войске запорожском, и если кто по поводу

такого участия лишен был чести—все должно быть изглажено на следующем сейме

сеймовою конституциею.

«6) В тех местах, где будут жить козаки, вписанные в реестр, коронные войска не

могут занимать квартир.

«7) В тех местах, где будут находиться козацкие полки, жиды не могут пребывать

ни владетелями, ни арендаторами, ни просто жителями.

«8) Относительно уничтожения унии, как в Короне, так и великом княжестве

Литовском, также относительно целости церквей и вотчин, к ним приписанных

исстари, будет сделано постановление на сейме в присутствии и по желанию отца

митрополита киевского и всего духовенства. Его королевское величество желает, чтобы

всякий мда свободно пользоваться правами и вольностями своими и позволяет отцу

митрополиту киевскому заседать в сенате.

«9) Все должности и чины в воеводствах киевском, брацлавском и черниговском,

его 'королевское величество обещает раздавать впредь только тамошним дворянам,

исповедующим греческую веру, по силе прежних прав.

«10) Отцы иезуиты не имеют права находиться в Киеве и в других городах, где есть

привилегированные русские школы, но должны непременно

320

перейти все в другие места. Все-русские школы, существующие издавна, должны

оставаться в целости.

«11) Козаки не имеют права шинковать горелкою, но могут для себя курить вино и

продавать оптом. Шинки с медом и пивом остаются на прежних основаниях.

«12) Все изложенные статьи будут утверждены на сейме, а теперь, предав все

забвению, да пребывает согласие и любовь между живущими в Украине и между

войсками его королевского величества и войском запорожскимъ» 1).

Написанный и утвержденный печатью трактат был отправлен к королю, откуда

возвратился с подписью Joarmes Casimirus rex. В четверг вечером, уже в сумерках,

киевский воевода и коронный канцлер съехались с Хмельницким в поле, сидя верхом

на лошадях, и там Хмельницкий произнес присягу королю со слов воеводы 2).

После этого предводитель восстания сказал:

«Да позволит же его королевское величество упасть к ногам его!»

Паны были довольны таким желанием; но козаки, не доверяя полякам ни на волос,

кричали:

«Не пустим нашего батька, щоб вы его не задилы. Пусть кто-нибудь из знатных

панов останется у нас в закладе, а без того гетман не пойдет к королю».

Один из присутствовавших при заключении договора, Любомирский, вызвался

остаться на несколько часов у Козаков, и тогда козаки отпустили гетмана.

В пятницу, 10-го августа (20-го и. ст.), утром Хмельницкий, в сопровождении сотни

знатнейших Козаков, прибыл в польский лагерь вместе с своим сыном Тимофеем. Его

подвели к шатру; по некоторым известиям, паны уверяли короля, что он явится с

трусливым и униженным видом, сложа на грудь руки, переводя дыхание. Паны

обманулись 3).

Хмельницкий вошел бодро, с уважением к особе государя, но и с чувством

собственного достоинства. Преклонив одно колено, он сказал:

«Много уже лет, напяснейший и могущественнейший государь, всемилостивейший

отец подданных своих, много уже лет свирепая и коварная ненависть почти всех

польских панов обращена была на нас, верных слуг твоих. Всеми возможными

средствами они топтали привилегии наших старшин, считали Козаков запорожских не

войском величества твоего, а своими рабами. Священники наши были для них хуже

мухаммедан; захватив в государстве власть, при блаженной памяти короле Владиславе

ГѴ, они не давали нам вознести свободный голос на сейме; насилия, убийства,

крайния, оскорбления всякого рода мы претерпевали от них безнаказанно. Прости

смелости моей речи, государь милостивый: мы не обманывали благосклонного твоего

слуха представлением причин, вынудивших нас защищать жизнь свою. Терпение

*) Собр. госуд. гр. и дог., III, № 143, стр. 450—454. — Рук. И. П. Б. № 90 разнояз. F.

X» 5.

2)

Staroz. polskie, I, 265.

3)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 50.

321

наше потерялось: мы принуждены были заключить союз с чужеземцами и

употребить их помощь против шляхетства. Как . осуждать нас за это, когда мы

защищали жизнь свою и имущества, чтб свойственно всякому животному? Скот, если

его мучат, бодается! У меня в мысли никогда не было поднимать оружия против вашего

величества, государя нашего милосердого и неповинного в страданиях наших. Мы

восстали против тех только, которые презирали Козаков, как пресмыкающихся,

угнетали нас, как самых последних рабовъ» :).

Хмельницкий произносил эту речь с жаром.

Король, сохраняя важность своей особы, молчал 2), только ласково протянул руку;

Хмельницкий поцеловал ее с почтением. Тогда литовский подканцлер Сапега отвечал

ему от лица короля:

«Что было и кто в том виноватъ—того невозможно разобрать, даже н вспоминать об

этом более не будем. Его величество, наияснейший король не хочет раздражать никого;

его монаршая милость, как врачевство, все исцеляет; подобно солнцу, освещающему и

добрых и злых, добрый монарх благодетельствует своим подданным, и кротким и

строптивым, и прощает виновного, если он загладит свой поступок верностью и

трудами на пользу отечества» 3).

Вышедши, Хмельницкий повидался с канцлером и), но в чем состояла их беседа—

неизвестно. По другим известиям, также современным, передаваемым лицами, близко

стоявшими к событиям, Хмельницкий иначе держал себя перед королем. Он упал к

ногам государя, заливаясь слезами; произносил долгия речи, но в кратких словах

выразил свое смирение: «не так думал я приветствовать ваше величество!—сказал он: