По рукам и ногам (СИ)

– Ну и чего ты там заперлась? До вечера собираешься сидеть? – послышался по ту сторону недовольный голос Ланкмиллера.

Тьфу ты, ебать тебя за ногу! Иногда мне кажется, что мучитель и в Аду меня достанет.

– Чего тебе? Разве мы не все еще выяснили?

– Открой немедленно! – я аж подскочила, он по двери шарахнул если не кулаком, то сразу ногой, наверное.

– Ни за что! – вдруг вспылила я. – Видеть тебя не хочу! Трус! Боишься, что у твоей

компании проблемы с налогами будут? Поэтому притих? Или, как по-твоему, удар-другой можно пропустить в воспитательных целях, а? Только вот, Кэри, я человек и мне тоже бывает больно. Воспитатели, блин…

И чего я уже бунтую-то… Как будто Кэри или, что еще более сомнительно, Такару, можно изменить всплесками бабских истерик. К тому же Ланкмиллер свое обещание, в общем, сдержал. Сказал, что бить не будет – так с тех пор руку и не поднял. Мало того, он меня отпускает, и на поводке мне осталось совсем и совсем недолго. Чего еще? Злюсь, что он меня не защитил?

Ну да,

большей дурости и придумать сложно.

– Кику Ланкмиллер, немедленно открой дверь, иначе я ее вышибу ко всем чертям, – это было сказано настолько спокойно и с такой глубокой обреченностью что ли, что мне стало страшно. Прямо по-настоящему страшно – до холодных рук и пересохшего горла.

Я открыла дверь и сразу же отпрянула назад, будто впускала не мучителя, а, по меньшей мере, разъяренного тигра. И забыла удивиться, с какой это радости он меня под свою фамилию записал.

Едва Кэри появился в поле зрения, сразу все встало на свои места. Вот оно что решил…

– Я просто умыться хотела, а ты подумал, что снова руки на себя наложить? Потому ломился?

– Только вот скажи сейчас, что у меня оснований не было. Ты уже не первый раз после громкой реплики ни с того ни с сего запираешься в ванной, – ворчливо, как столетний дед, фыркнул мучитель, отступая с прохода.

Я неопределенно передернула плечами и смерила мучителя взглядом снизу-вверх. Стоял в дверях, здоровый мужик, на полторы головы выше. Казался надежным. А был на самом деле-то…

– Мне жаль, что так вышло, – он все-таки провел большим пальцем по нижней губе, почти не причиняя боли.

Смотрел мне прямо в глаза. Сам смотрел. И ни черта ему было не жаль. Просто сухой жест, чтобы утихомирить мою беспокойную психику. Или вообще, чтобы просто не молчать – ответить хоть что-нибудь, без разницы, насколько оно будет лицемерное и пустое.

– Знаешь, Кэри, я в жизни никогда не была в театре, но дешевые представления терпеть не могу, – отступила в сторону и, протиснувшись в дверь между косяком и мучителем, быстрым шагом направилась в кухню, но почти по достижении места назначения оказалась довольно грубо схвачена за воротник и остановлена.

– Прежде чем достигнешь мастерства в своем ценительстве, научись под ноги смотреть, – язвительно прошипели мне на ухо.

Я опустила глаза вниз. Прямо перед самой лужей с осколками разбитого стекла – и ведь она совсем из головы вылетела. Пора избавляться от привычки ходить босиком по этому дому.

Кэри меня выпустил, и я примостилась на диванчик за столом, пока мучитель убирал осколки и вытирал воду с пола.

– И ты, значит, метис, да? – сменила тон на более миролюбивый, а то у нас такими темпами дело до мировой войны дойдет, а мне еще много чего узнать надо. – И шайларрский знаешь?

– Как ты успела уже понять, – отстраненно ответил Кэри, сгребая все осколки в кучу. – И шайларрский, разумеется, знаю. Кику, что за глупые вопросы? Это же родной язык моей матери. В первые годы жизни я говорил на нем лучше, чем на языке Альянса. С годами, конечно, забывается…

Н-да, отцовские гены в нем явно возобладали и в плане в внешности, и в плане характера, хотя что-то шайларрское в мучителе, безусловно, было. Едва уловимое, и это только шарма ему придавало, по правде говоря. Я подперев рукой щеку, намеревалась продолжать расспрос.

– А почему же маму твою звали Эмили? Это же вроде имя-то совсем не шайларрское…

– Знаешь закон о том, что на упаковке товара обязательно должна быть информация на языке страны, в которую его импортируют? Здесь действует что-то вроде того. Если они с самого начала хотели продать ее куда-то в страны Альянса, то и имя сообразно было бы дать такое, которое будущему хозяину будет ближе.

Ты посмотри, как хитро у них все устроено, продумали заранее, не поленились… Вот что значит столетний стаж рабовладения, даже таким мелочам внимание уделяют.

– И что же значит «Кику»? – я качнулась вперед, опасливо поглядывая на Ланкмиллера, все еще занятого со своими осколками. За все время, что мы вместе, я уже успела понять, что вопросы о моем имени мучителя изрядно раздражают, но интригу, так внезапно навеянную Такарой, я не могла не развеять.

– Прирожденный кулинар, значит, – со смешком отозвался мучитель, водружая на стол тарелку с моими космическими бутербродами.

– А если серьезно?

– А если серьезно, то возьми в библиотеке словарь и посмотри. Я тебе не энциклопедия.

Ну да, сам назвал – и не знает, как. Что-то мне с трудом в это верится. Ну и черт с ним, возьму да посмотрю, сдалась мне помощь мучительская…

– Я есть хочу, – аккуратно цапнула с тарелки бутерброд и многозначительно стрельнула глазами в сторону Ланкмиллера. И вообще-то, давно уже хотела, но один только вид Такары, отбил мне весь аппетит, как всегда.

– Ничего удивительного, время уже обеденное, – он кинул короткий взгляд на часы. – Я что-нибудь приготовлю. А то, кажется мне, ты у нас не слишком-то рукастая.

– Зато учусь быстро, – безаппеляционно парировала я и вдруг выдала то, чего совсем не стоило бы. – Кэри… Ты как-то упоминал, что твоя мама покончила с собой, это… из-за чего случилось? – ну или я что-то совсем уж не то затронула, или Ланкмиллер тоже у нас не слишком-то рукастый, чтоб так тарелками грохать.

Ну естественно, спроси он меня о чем-нибудь таком, я б уже давно сбежала из кухни, хлопнув дверью. Мол, оставь мне хоть каплю личного пространства, незачем душу-то уже выворачивать да вытпяхивать. Ну а я с этим вопросом просто приз за бестактность заработала. Это ж надо так. Даже стыдно. Но появление Такары всколыхнуло во мне уйму разных вопросов, и этот исключением не был. Уж не по вине ли много обожаемого дядюшки все случилось?

– Я никогда этого не понимал, – Кэри заговорил, когда я уже и не ожидала, что он ответит, и лицом ко мне он так и не обернулся. – В смысле, зачем люди добровольно уходят из жизни. Ты вот мне можешь объяснить, зачем ты себе вены повскрывала? Ее беда, например, была в том, что отец слишком ее любил. Особенно после того, как она родила ему наследника. Все внимание, все самые дорогие подарки, все доставалось ей. И разумеется, это не ускользнуло незамеченным от остального гарема. Бабы – существа ревнивые. Это ты уже и на своей шкуре испытала.

– Ее травили?

– О, еще как. Чего они только не делали. Отец даже охранников под ее дверь ставил, но эти шельмы и их как-то умудрялись подкупать. Все время, как я рос, эта война не прекращалась, лишь затухала на время, а потом по новой. С матерью никто не общался из гарема, все единогласно ненавидели, даже служанки как-то сторонились. А в последние годы ожоги и синяки на ней стали появляться все чаще. Она их прятала от отца за длинными рукавами, шалями, потому что когда он их находил, начинался замкнутый круг: отец жестоко наказывает виновных, а в ответ все больше и больше ненависти выплескивается на мать. Я не знаю, как другие наложницы подбирали ключи от ее комнаты, чем угрожали. Становясь старше, я вообще проводил с матерью все меньше времени, может, потому что мне было попросту стыдно ей в глаза посмотреть. Слышал, как она плакала по ночам, просила не говорить об этом отцу, и я молчал. Она понимала, что это все бесполезно, оттого не хотела его тревожить, чокнутая альтруистка, до последнего думала только о других. Я двадцать восемь лет на свете живу, и видел только одного человека с душой, как у нее.