Вечно 17 (СИ)

– Да. – говорит Хвостик.

– Да – что?

– Ты права, – он поднял на меня свой взгляд, – я негодяй, подлец, урод. Да, я не помог своей подруге, когда ей была так необходима помощь… Да, я повёл себя ужасно, и да, я хреновый друг… Но сейчас я здесь, перед тобой, и я раскаиваюсь. Мне правда жаль, Рэйчел. Просто с этими ребятами мы с Беном чувствуем себя живыми. У нас есть деньги, есть какая-то власть, мы короли своей жизни. И эта жизнь ослепила меня. Я не хотел быть подонком, Рэй, мне правда жаль…

Его слова меня огорошили. Я стою, как слабоумная и не знаю что ответить. Перевожу дыхание.

– Теперь это не имеет никакого значения… ты опоздал, Коди Гиллис, выход там, – я кивнула головой в сторону гостиной. Коди вспыльчиво встаёт изо стола и подходит ко мне, крепко вцепившись в мои руки. Я онемела, но не растерялась и начала выбираться из его мертвой хватки. Но Хвостик физически сильнее меня. Ничего не выходит.

– Послушай… – просит он, не разжимая ладони.

– Нет уж! Отпусти меня, придурок неадекватный! – делаю резкие движения, но все бесполезно. Коди сжимает руки и я скрючиваюсь от боли, тихо вскрикнув. Боже, ну почему меня окружают одни маньяки?!

– Я здесь только потому, что чувствую свою вину. И не уйду пока ты меня не простишь, хорошо?!

Я выгибаюсь и со всей силой наступаю на ногу парню. Тот резко отпускает меня и кряхтит. Я толкаю его, а сама подбегаю к кухонным шкафчикам и нахожу нож. Коди от боли стонет и прикусывает губу, а я дрожащими руками направила на него острую сталь. Мне кажется, что в конце концов сойду я с ума и просто разрежу его на мелкие дольки, как лимон.

– Рэйчел, убери нож, – Хвостик тянет ко мне руку, но я отхожу назад.

Мои ладони сильно дрожат, как и колени. По лбу течёт холодный пот, и я чувствую, как в венах стынет кровь. Мной управляет страх и паника. Я ничего не чувствую, кроме злости. Снова выдыхаю.

– Ты сейчас же уберешься из моего дома и навсегда забудешь обо мне! И передашь своему Кристиану, чтобы держался от меня подальше, не то я заявлю на него в полицию, ясно?! Все вы просто отвалите от меня и от Эрика! Вы получили «сходку», что вам ещё нужно, ублюдки?! – я не замечаю, как начинаю реветь навзрыд. Все лицо покраснело, глаза снова заболели, как и сердце, отдавая боль к вискам. Мне становится тяжело дышать, воздуха словно не хватало. Я жадно глотаю его, но мне все равно недостаточно. Коди с испугом смотрит на меня, а затем на нож. Меня это раздражает ещё больше.

– Рэйчел, успокойся и убери нож, это не ты…

– Закрой пасть! Да, это не я, это не я… вы сделали из меня психа! Вы травите мою жизнь! Ты, Крис, папа… все вы – паразиты! Вы уничтожили меня… – сначала из рук падает нож, а затем и сама я падаю на колени и громко-громко плачу, обхватывая голову руками. Я просто задыхаюсь от собственного плача. Господи, как же мне плохо. Все внутри горит. Я чувствую, как во мне все лопается. Коди бросается ко мне и обнимает меня, прижимая к своей груди. У меня нет сил даже оттолкнуть его. Нет сил и дышать. Я просто устала… не физически, а морально. Я громко кричу на весь дом и чувствую, что ещё немного и мой голос окончательно сядет. Хвостик гладит меня по голове одной рукой, а другой обнимает меня за плечи. Я снова ощущаю приступ ярости.

– Прости нас, Рэйчел, прости… все будет хорошо.

Я отталкиваю парня и смотрю на его лицо, судорожно всхлипывая.

– Пошёл прочь из моей жизни.

Глава 19: Разрушение

Спустя неделю легче никому не стало, Эрику точно. Нансен сходил с ума, все больше и больше запираясь внутри себя. Чья-то смерть разрушает человека. И мне было по-настоящему страшно за парня. Мысли о том, что Эрик съедет с катушек выводило меня из себя, превращая в бесчувственного монстра. Этот день наступил слишком быстро. День прощания. Это убийственно – знать, что человека уже никогда не вернуть назад. Вспоминая ночь «Он умер», я автоматически покрываюсь мурашками. Мне до сих пор не верится… Уильям Нансен не мог покинуть нас. Ещё несколько дней назад мы болтали о книгах, о его семье и пончиках, как получилось, что за одно мгновение человека не стало? Трагический конец ожидает всех нас, но когда только неизвестно.

Если бы вы знали, как мне хочется обнять сейчас Эрика Нансена. Утешить, успокоить, приласкать; сказать, что лучшие дни впереди, что Уильям бы не хотел видеть его слез. Знаете, за две недели моя жизнь превратилась в какой-то сериал с непредсказуемым сюжетом, или просто режиссёры курят травку. Я тону. Захлебываюсь. Вокруг меня лишь боль, слезы и смерть. Хочется закрыть глаза и закричать во все горло, чтобы вселенная разошлась по швам. Мне очень больно. Жизнь – это наказание для человека; надеюсь, в аду будет спокойнее.

Я была уже готова ехать в церковь, где настанет тот самый момент прощания. Заворачиваю в пакет книгу, которую мне когда-то подарил Уильям в знак нашего знакомства. Специально я не спала всю ночь (этот факт объясняет мои мешки под глазами), чтобы прочесть произведение от корки до корки. Должна же я хоть что-то сделать для Нансена? В голову врезались воспоминания о мужчине, и мои глаза мгновенно наполняются водой. Сердце мучительно сжимается и замирает. Мне становится хуже. В гостиную входит мама, и я машинально начала вытирать слезы. Женщина собрала волосы в хвост и надела на себя классические брюки с белой рубашкой. Что-то не похоже это на траур. Она бросает сумку на диван, а сама ходит по дому в поисках мобильника. Я откашливаюсь.

– Мам, разве в таком виде идут на похороны? – мои глаза бегают туда-сюда, смотря на рубашку, а затем на нахмуренное лицо женщины. Мама находит сотовый телефон на комоде и проходит к дивану, где лежит чёрная сумочка.

– Прости, малышка, но меня срочно вызвали на работу, я не смогу с тобой пойти, – по ней видно, как она торопится. Однако эта новость меня свела с ума. У моего парня умер отец, а ей хоть бы хны! Откуда такое безразличие? Это так расстраивает и отталкивает. Мои губы надулись, и я еле сдерживаюсь, чтобы не накричать на маму. Эти дни поубивали во мне спокойную, рассудительную девочку, которая в основном улыбалась, а не ревела днями напролёт. Пусть мои запястья изуродованы шрамами от порезов, но я всегда могла надеть на себя маску «все окей, я счастлива, все просто восхитительно!», но сейчас… я «хочу плакать, хочу плакать, хочу плакать». И честно, мне страшно. Набираю воздух в лёгкие, а затем протяженно выдыхаю его, массируя левый висок. Голова словно увеличилась в три раза.

– Мама, это ненормально! У человека, которого я люблю, который мне дорог, – говоря эти предложения, я указывала пальцем на своё сердце, – умер папа! У него умер отец! Представь, что умер мой папа, а семья Эрика не пришла на похороны, уверена, ты бы скандал закатила! – мой голос стал отрывистым; я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Мне так тяжело говорить, и поэтому приходится делать паузу перед каждым словом, чтобы не зареветь. Но ведь в этот день плакать можно? Мама напугано смотрит на меня. Ей не верится, что все это я так близко принимаю к сердцу. Она думает, что между мной и Эриком простой подростковый роман, но это не так. Я люблю этого человека, по-настоящему люблю, и мне хочется всеми силами и возможностями поддержать Нансена. Нельзя оставлять его в таком состоянии. Мама отступилась.

– Я все понимаю, Рэйчел, все понимаю, но не могу пойти вместе с тобой.

Эти слова окончательно меня добили. Я с отвращением посмотрела на маму и выронила одну слезу… Моё сердце выдавило три сильных удара и замерло; по телу прошёлся холод, словно я искупалась в снегу. Пытаюсь подобрать какое-нибудь колкий и обидный ответ, чтобы вызвать стыд матери, но все мысли запутались. В голове творится какая-то каша, и мне не в силах её расхлебать. Вдруг до ушей донёсся звук дверного звонка. Мама прошла к двери, бурча под нос: «А это ещё кто с утра пораньше?!». В голове прошлись идеи, что, возможно, это Роуз и Скотт приехали за мной, так что я была спокойна. Но все же зря… Моя челюсть отвисла, когда мама открыла дверь и на пороге стояли папа и Изабелла. Это был удар под дых. В глазах потемнело и резко захотелось спрятаться. Этот день и вправду ужасен. Папа, улыбаясь, целует маму в щеку, словно они старые приятели, а затем входит в гостиную; так и поступает его новоиспечённая жена. Они все болтают, спрашивают друг у друга «как дела», но потом внимание троих прицепилось ко мне. Что же я чувствую ещё помимо гнева и нервного срыва? Ну, во-первых, обиду; во-вторых, предательство… Мой собственный отец не пригласил меня на свою свадьбу, когда тараторил о ней без остановки. Какое двуличие, какая бессовестность! А ведь я его простила, сказала, что люблю его! Но он этого не заслуживает. Как же я завидую Эрику; у него был прекрасный отец.