Женщины Флетчера

Линда Лаел Миллер

Женщины Флетчера

ПРОЛОГ

Провиденс, округ Вашингтон, 21 мая 1889 года

Ребекка Маккиннон откинулась на атласные подушки, почувствовав, как усиливается боль. Пальцами, которые, похоже, не желали слушаться приказов ее сознания, она взяла с ночного столика письмо и перечитала его уже, наверное, в сотый раз с момента получения накануне.

Страдание, терзавшее ее, смешалось с головокружительным, полным надежды изумлением. Эзра. Эзра наконец нашел ее. А это значит, что, возможно, найдет и Рэйчел.

Слезы отчаяния и боли закипали в ее глазах. Расскажет ли он Рэйчел то, что знает? Воздвигнет ли между матерью и дочерью стену вражды?

Ребекка вздрогнула – ее голову пронзила мучительная боль; женщина отбросила бархатное покрывало и с трудом выбралась из постели. Неуверенно ступая тонкими, трясущимися ногами, она пересекла комнату; ночная рубашка из прозрачного бежевого шелка свободно болталась на когда-то пышном, а теперь худом и изможденном теле.

На туалетном столике ее ждало утешение – хрустальный графин с янтарной жидкостью.

Ощутив холодок в сердце, Ребекка открыла графин, налила порядочную порцию его содержимого в стакан, закрыла и поставила бренди на место.

Полумрак, царивший в комнате, сгустился; идущая с моря гроза почти накрыла город Провиденс. Предвещающий ее резкий ветер уже завывал вокруг обшитого досками дома, в котором помещалось заведение Ребекки, по голым деревянным полам тянуло холодом, обжигавшим ее босые ноги.

Женщина высоко подняла рюмку в насмешливом тосте – за Эзру. И за болтливого моряка, выдавшего Эзре в каком-нибудь салуне Сиэтла ее местонахождение и еще за ее собственную давно увядшую юность.

Ребекка взглянула на свое мутное отражение в пыльном, потускневшем зеркале и не смогла удержаться от вздоха.

В ее длинных черных волосах появились седые нити, а огромные фиалковые глаза, в которых давно погас прежний огонь, поблекли, стали пустыми и безжизненными. Впалые щеки утратили румянец, губы, когда-то полные и подвижные, были истончены годами тоски и сожалений.

Где же теперь та, прежняя Ребекка? Где та полная жизни и сил женщина, которая столько раз улыбалась ей из других, более милостивых зеркал?

– Она умерла,– ответила сама себе вслух Ребекка. Преодолевая боль, она резким движением опрокинула в рот бренди.– Умерла, умерла, умерла...

Мышцы плеч и затылка расслабилась с почти судорожной внезапностью, бренди обожгло внутренности. В горле рос ком готовых прорваться рыданий, причинявший ей больше боли, чем ужасная болезнь, разъедающая ее тело, пронизывающая все кости и мышцы.

Дверь спальни, осторожно скрипнув, отворилась – ну когда же эта несносная Мэми проследит за тем, чтобы смазали петли?

– Бекки,– мягко произнес мужской голос.– Что вы, черт возьми, делаете?

Ребекка повернулась к вошедшему в комнату мужчине. Она почувствовала слабое облегчение, подобное шуршанию легкого летнего ветерка в листве.

– Гриффин.

Молодой человек крепко, почти властно взял ее за руку и уложил обратно в постель, укрыв одеялом быстрыми нетерпеливыми движениями недовольного отца.

Его темные волосы блестели даже в том слабом свете, который бросал в комнату хмурый день, а твердые благородные черты выражали нежную обеспокоенность. Глаза молодого человека, как и волосы, были почти черными, и он на мгновение отвел их от ее лица, не желая, как подозревала Ребекка, чтобы она прочла в них жалость.

Ребекка залюбовалась гибкой звериной грацией его тела, ощутив пламенное желание опять быть молодой и здоровой. Она протянула тонкую, в набухших венах руку и дотронулась до гладкого шелка его жилета:

– Где ваш пиджак, доктор Флетчер?

Уголок его резко очерченных нервных губ дернулся в улыбке:

– Внизу. Надеюсь, ваши достойные служащие будут держать свои руки подальше от моего бумажника?

Ребекка устроилась на постели поудобнее, временно успокоенная бренди и присутствием своего неразговорчивого, строгого друга.

– Пусть только попробуют что-нибудь у вас украсть – я прикажу высечь их кнутом. И вообще, у меня приличное заведение, Гриффин Флетчер.

Гриффин тихонько рассмеялся, и от его смеха потеплело в холодной, благоухающей лавандой комнате.

– Добрые граждане Провиденса могут посчитать это спорным, Бекки. – Он присел на краешек кровати, обхватив колено ловкими сильными руками. – Ну так почему вы послали за мной? Боль усилилась?

Ребекка остановила утомленный взгляд на позолоченной деревянной панели, окаймлявшей потолок комнаты, и начала осторожно:

– Вы говорили, что в долгу у меня после того, как я помогла вам прошлой зимой в палаточном городке. Вы действительно так считаете?

– Да.

Ребекка глубоко и мучительно вздохнула и осмелилась встретиться взглядом с доктором.

– Это касается моей дочери, Грифф. Рэйчел. На лице Гриффина ничего не отразилось.

– А что с ней?

На ресницах Ребекки уже дрожали слезы, и она больше не пыталась их скрыть. Было слишком поздно.

– Эзра собирается привезти ее сюда, в Провиденс,– выговорила женщина, шаря по столу в поисках измятого письма.

Доктор Флетчер взял письмо, развернул и пробежал глазами. Однако и теперь выражение его лица не изменилось; ничто не указывало, готов ли он стать ее союзником, или нет.

– Судя по тому, что здесь написано, они приедут сегодня вечером, – сказал доктор.

Ребекка кивнула. Когда она опять заговорила, в ее голосе звучало страшное волнение; ей никак не удавалось связно изложить свою мысль.

– Грифф, она будет жить в палаточном городке... а там Джонас... Боже мой, там Джонас...

Гриффин вздохнул, но никакого определенного чувства не промелькнуло в его темных глазах. Ребекка знала, что он понимает, какую угрозу представляет Джонас Уилкс, знала, как яростно доктор ненавидит этого человека. Уж у кого-кого, а у Гриффина была на то причина.

– Успокойтесь,– резко приказал он.

Ребекка заставила себя не двигаться, хотя ее переполняло желание, даже потребность выбраться из этой постели и сделать что-нибудь – все, что угодно, – лишь бы не дать Эзре привезти Рэйчел в Провиденс.

– Рэйчел – хорошенькая девушка, – сказала она наконец, тщательно подбирая слова и стараясь не выдать своего стыда и страха.– Я точно знаю. Она была красивым ребенком. И если она попадется на глаза Джонасу...

У Гриффина на челюсти на миг взбухли желваки.

– Вы боитесь, что он добавит ее к своей коллекции?

Ребекка смогла только кивнуть, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Помолчав, женщина продолжила:

– Это ведь, уже случилось не с одной девушкой, Грифф!

Грифф вскочил на ноги и встал спиной к Ребекке, уперев ладони в бедра. Казалось, он был во власти чего-то жестоко-первобытного, и Ребекка почувствовала его внутреннюю борьбу, хотя та происходила в самых глубоких тайниках его сердца.

Женщина поправила бархатное покрывало:

– Простите меня, Грифф.

Плечи Гриффина напряглись под белой льняной рубашкой. Он опустил голову, и Ребекка услышала, как он глубоко и резко вдохнул, потом выдохнул. Наконец он повернулся к ней.

– Чего же вы хотите от меня? – спросил он голосом, больше похожим на вымученный шепот.

Горло у Ребекки пересохло, и прошла целая вечность, прежде чем ей удалось выдавить из себя:

– Женитесь на ней. Гриффин, вы женитесь на Рэйчел?

Видно было, что эта просьба буквально оглушила его.

– Что?

Порыв отчаяния придал Ребекке силы:

– Я заплачу вам! Я скопила тысячу долларов, и, кроме того, есть еще мой бизнес...

У доктора вырвался невеселый смешок, и он вскинул руки в язвительном возмущении.

– Вы просите меня жениться на женщине, которую я никогда не видел? И за это я получу тысячу долларов и публичный дом?

Ребекка спрыгнула с постели и очутилась с ним лицом к лицу. Боль и слабость были забыты, вытесненные бушевавшим в душе женщины страхом.