Вечно 17 (СИ)

– Боже, боже, боже мой… Я с вами так и не попрощалась, вы знаете об этом? – смотрю на лицо Уильяма, но картинка становится смазанной. Слезы падают на пол. Я всхлипываю, судорожно выдыхая. Наплевав на очередь позади себя, наплевав на сотни пар глаз, которые наверняка устремлены на меня. Я наплевала в тот миг на все и вся. Мне было все равно; я просто хотела излить душу.

– Вы не заслуживаете этого… Жаль, что не было никакого шанса найти достойный выход, кроме смерти. Я постараюсь помочь Эрику не свихнуться без вас, сэр… Честно, мне очень жаль. Жаль, что хорошие люди всегда умирают. Черт… – я протерла глаза рукавом кофты. – А ещё… я прочла всю книгу, которую вы мне подарили. Спасибо ещё раз. Покойтесь с миром. Надеюсь, в раю будут удобные кровати и есть сеть магазинов пончиков. – я грустно рассмеялась. – Жаль, у меня не было такого папы, я бы была счастлива… – сказав это, я вытащила книгу «Граф Монте-Кристо» из пакета и положила её в открытый гроб.

В эту миллисекунду я почувствовала чье-то объятие со спины. Меня бросило в жар. Я разворачиваюсь и вижу перед собой бледное лицо. Эрик прижимается ко мне, и мы обнимаемся. Я жадно прижимаю его спину к себе, чтобы сократить между нами то расстояние, которое нас отделяло. Мне было его мало. Тело Нансена дрожит от плача. Я зарываюсь ему в шею, вдыхая в себя запах его духов. Сейчас кажется, что весь мир пропал или пропали мы, неважно, просто нас нет здесь. Мы где-то в своём мире. Внутри меня что-то рвётся наружу; то ли это слезы, толи сердце, толи моё внутреннее «я». Мне тяжело дышать, тяжело смотреть и жить вообще. Все вокруг столпились и начали грустно пялиться на нас. Некоторые улыбаются, кто-то что-то болтает, а Дарья, например, плачет, прикрывая рот синим платком. В толпе я вижу Роуз и Скотта, которые с непонятным взглядом смотрят на нас; замечаю Эмму с Адрианом, что, судя по всему, пришли недавно. Глаза девушки на мокром месте, а губы дрожат. Здесь почти все друзья брюнета, нет только Кэтрин и остальных ребят. Жаль, они уехали и не смогли поддержать Нансена. Я осознаю, что стою спиной к «спящему» Уильяму, и Эрик, наверняка, смотрит на него. Мне больно. Остановите это чувство. Это невыносимо! Я слышу, как какая-то старушка произносит: «Бедные дети, бедные…». А кузина Эрика бросается в объятия какого-то полноватого мужчины и пискляво плачет. От такой картины меня вновь охватывает чувство одиночества, и я проливаю свежие слезы.

– Я счастлив, что у меня есть ты. Если бы не ты, я бы отправился за отцом, – шепчет мне на ухо Эрик. Я зажмурила глаза, и слезы покатились по пылающему лицу.

– Прошу, не говори так. Я же здесь, с тобой, и я люблю тебя, люблю! Все будет хорошо. Я рядом.

Пришло время прощальных речей и молитвы. Эрик нехотя отпустил меня и прошёл к маме, которая сразу же бросилась в его объятия. Я же присела на каменную скамейку, рядом с Роуз и Эммой, которые начали тут же просить (и даже умолять) не плакать. Но это ведь не в моей власти. Священник с длинной бородой и с крестом на шее прошёл на помост, и держа библию в руках, подошёл к гробу со «спящим» Уильямом Нансеном. Как бы я не хотела заставить слушать себя седоволосого священника, мне никак не удавалось это сделать. Мысли круговоротом проходили в голове. Я думала о своём отце, о нашей последней встрече, о приглашении, о маме; думала об Эрике. Как он там? Он, наверное, еле держится, чтобы не упасть и потерять сознание. Я аккуратно подняла на него глаза и сразу пожалела. У Эрика глаза полны печали и слез, которые время от времени стекают по его щекам. Волосы брюнета похожи на гнездо, словно парень не расчесывался с прошлого Хеллоуина. Священник продолжает говорить что-то о жизни и о смерти, о Боге и о жизненном пути Уильяма. Это продолжалось не слишком долго. Вскоре, старик призвал всех помолиться за упокой покойника, и все сложили руки в единый кулак и наклонили головы вниз. Я пыталась не думать об отце и помолиться за Уильяма, но получилось неважно. Когда молитва закончилась начались речевки. На помост прошёл Эрик. Он выглядел ещё ужаснее, чем прежде. И я уже сидела наготове, чтобы если что успеть подбежать к парню и не дать упасть. Эрик выдохнул и раскрыл перед собой белую бумажку формата «А4».

Все замерли в ожидании первых слов Нансена младшего.

– …Когда мне было девять лет, папа сказал, что жизнь не похожа на мыльную оперу, и никто здесь не сможет нам помочь, если вдруг мы позабудем свои слова. Он учил меня оставаться сильным, независимым, когда надо быть твёрдым, а когда надо мягким. Папа никогда не причинял мне боль: ни физическую, ни моральную. Он был моим другом, товарищем, а иногда даже мамой… – сказав это, Эрик улыбнулся, как и Дарья. – Однажды, папа заговорил со мной на тему о любви, мне было лет четырнадцать, как щас помню. Мы сидели у нас на кухне, пили вино, закусывали непонятно чем. Я спросил у него тогда: «У любви есть срок годности?», а он ответил: «У любви нет, а у людей да. И он истекает». Как же обидно, что эти слова в чём-то были правдивы. Я не знаю за что нам это, почему… – Эрик прикрыл веки и пошатнулся. Я хотела уже выйти на помост, но тот продолжил. – Но это нечестно и несправедливо. Наша семья каждое воскресенье посещала церковь, и не важно на улице наводнение или снегопад, мы просто должны были пойти в церковь… помолиться. Мой отец – Уильям Нансен – он честный, добрый, справедливый, рассудительный человек; он – лучший на свете отец и муж, дядя и племянник, сын… Надеюсь, он и дедушка встретились в раю и обрели счастье. Я был рад быть твоим сыном, – Эрик обернулся к гробу, прикусывая дрожащую губу, – я люблю тебя, пап. И буду сильно скучать. Я уже скучаю. Этот мир без тебя – отвратителен. Ужасен. Но в память о тебе мне остались лишь воспоминания и фотографии. Я обещаю тебе, что буду опорой для мамы, буду с ней рядом всегда. И я знаю, что однажды мы с тобой встретимся и не расстанемся больше никогда. Я всегда буду помнить о тебе! Ты, я знаю, всегда будешь со мной рядом. И каждый знает, что ты достоин счастья… Так будь же счастлив, папа… Покойся с миром, человек, который покинул нас…

После этой речи меня накрыло волной слез. По телу прошлась холодная дрожь, словно я стою третий час под ливнем… Закрываю руками лицо и плачу, тихо всхлипывая. Мне было неуютно плакать перед всеми этими людьми. Я хотела убежать в свою комнату, сесть в углу и начать свою триумфальную истерику. Как же мне больно, но Эрику хуже… намного хуже. После него выступил какой-то мужчина, который представился его лучшим другом и коллегой по бизнесу. А после лучшего друга выступили ещё два человека, и на этом прощание закончилось. Теперь все едут на кладбище, где будет последняя церемония. Эрик, его дядя, лучший друг Уильяма и ещё какие-то люди, подняли гроб и вынесли на улицу, где их уже ждала катафалка. В помещении играл оркестр – и от их песен мне хотелось уносить ноги. На самом деле я уже не могла ходить, и состояние моё можно назвать «парящим». Мне хотелось лишь лечь в кровать и уснуть вечным сном. Люди разъезжаются: кто-то на кладбище, кто-то домой к Нансенам, а кто-то на все четыре стороны. Скотт и Адриан поехали с Эриком, чтобы быть с ним рядом в этот непростой час. Мне же Дарья предложила поехать к ним домой, привести себя в порядок и заодно помочь с едой, ведь скоро в дом  нагрянет целая толпа голодных людей. Поэтому, я вместе с Роуз, Эммой и с кузиной Эрика Тарой, на такси отправились на Фиджи стрит. Тара оказалась очень милой девушкой. На вид ей двадцать три, но на самом деле просто двадцать. У неё вьющиеся чёрные волосы, карие глаза и пухлые губы. Приняла меня она сразу, и такое ощущение, что она моя кузина, а не Нансена.

***

Прошёл час, и люди потихоньку начали приезжать в дом. Машины стояли во дворе, образовав большую цепочку. Люди были повсюду: на крыльце, в кухне, в коридоре, а больше всего их было в гостиной. В основном приехали сюда близкие родственники и друзья, ну а остальные разъехались кто куда. Эрик как пришёл домой, так сидит в гостиной на диване, а между ним его друзья и братья. Все вспоминают о минувших днях с Уильямом, и все, как один, хвалят и относятся к нему с уважением. Видимо и со мной будет так. Обо мне вспомнят, только после моей смерти. Мы с Роуз обходим гостей, угощая их закусками и напитками; Тара и Эмма обслуживают народ на улице. Мои ноги ужасно ноют и болят; в последний раз так было, когда я резко решила заняться спортом и пробежала километр на беговой дорожке. Да, это было поистине мучительно. Дарья разговаривает по телефону со свекровью, которая не смогла приехать на похороны к сыну, потому что ей стало плохо и женщину положили в больницу. Представляю, как ей больно, ведь она не попрощалась с ним. Это очень несправедливо. В гостиной, на комоде, стоит фоторамка с изображением улыбающегося Уильяма Нансена, а вокруг неё цветы и свечки. Кто-то все ещё плачет, но у многих не осталось уже слез. Дарья самый что есть настоящий живой труп. Она готовит вместе с нами на кухне и помогает нам разносить еду, хоть мы её просим прилечь хоть на полчаса. Сейчас мы нарезаем закуски и моем грязную посуду. Тара рассказывает что-то о Норвегии, об их порядкам и традициям, о культуре, но затем монолог прерывается, когда девушка видит мимо проходящего Эрика.