Приворотное зелье на единственную (СИ)

-- А вы кто? - спросил Михаил, вспомнив прежних высокомерных, вышколенных Кристой слуг.

-- Я вроде сторожа, - засмеялась женщина. - Живу здесь и охраняю, за порядком вот слежу, хозяин должен вернуться. Так Родион Прокопьевич сказал.

-- А где сейчас может быть Годеонов? - уже безнадежно спросил Михаил.

Ехать в центральный офис он не хотел. Да и смысла не было: время было к девяти часам вечера, там уже никого не должно быть. Но где-то же бывший тесть должен находиться. И с ним Люба! Но тут мужчина услышал.

-- Как где? - охотно пояснила разговорчивая женщина. - У себя. Родион Прокопьевич весь с женой в деревне живет. В Соткино.

-- Так вроде его жена погибла? - в недоумении ответил Михаил, боясь услышать, что теперь у Годеонова другая жена - Люба.

-- А, - улыбалась разговорчивая женщина. - Это его первая жена погибла. Говорят, она у него со странностями была, из благородных, но больная. Родион Прокопьевич вторично женился, такая милая у него жена, такая хорошая, простая, вот имя запамятовала. Как у царицы какой-то. Её Родион Прокопьевич так и завет - царица моя. Как же её имя. Сейчас вспомню. Екатерина, кажись.

Но Михаил уже не слушал. Слава Богу, что не Любовь. Женщина вслед крикнула:

-- А кто приезжал? Что передать Родиону Прокопьевичу? Кто его искал?

-- Я сам найду Годеонова, - подумал Михаил. - Хватит с него одной царицы Екатерины. Любку не отдам.

Михаил спешил в Соткино. Как назло, не было ни одного проходящего свободного такси. Потом поймал какого-то частника. Тот согласился отвезти его в Соткино. Приехал мужчина в деревню уже по темноте. Решил не ходить сегодня к Годеонову. Лучше пойти к Лизе. Опять он про неё забыл, гоняясь за своим Янтарьком. У Лизы можно узнать и про Годеонова, может, и про Любу что скажет. Но что это? У Михаила похолодели руки и ноги. Дома нет. Все заросло бурьяном. Что случилось с домом? Где же Лиза? В душе поднималась страшная тревога. Вот из-за чего снилась баба Нюша, вот почему приказывала ехать домой. Лизе нужна была помощь. Она осталась без жилья. А он даже весточки не подал. Была еще надежда, может, Лиза живет в доме матери Михаила - покойной Зои. Михаил пошел на другой конец деревни. Лизы не было и там. Дом стоял заколоченный. К тревоге за Любу присоединилась тревога за Лизу. Что же делать? Было уже поздно, темно. Начинал моросить дождик. Телефон разрядился. Частника, как на грех, Михаил отпустил. Он видел, как кто-то из соседей следит за ним. А, плевать! Надо где-то переночевать. Мужчина решительно открыл калитку в дом матери, который стоял много лет заколоченный. Оторвал доски от входной двери, сорвал замок.

-- И плевать мне, что все это годеоновское, - сказал сам себе Мишка. - Я больше его не боюсь. Переночую здесь. Завтра разыщу Любу и Лизу. Но где может быть Лиза?

Михаил устал. Он практически не спал предыдущую ночь, сначала летел в самолете, в поезде не спалось. Мужчина просто устал физически. Но, несмотря на это, сон долго не шел. Хотелось есть. Он вышел, сорвал несколько недозревших яблок, съел. Потом попил воды из старого колодца. Вода оказалась чистой и холодной. Он ей сполоснулся и вернулся в дом. Лег на старый диван, что стоял прямо у двери. На нем спал обычно пьяный отчим. Ничего, вполне приличный диван. Скрипит только сильно. Долго Михаил ворочался, размышлял. Может, надо было вечером навестить дом Годеонова и выяснить, куда дел Любу, может, соседей надо было расспросить про Лизу. Где она теперь живет? В деревне стояла тишина. Лишь изредка побрехивали собаки. Уснул мужчина только под утро. Сначала ему приснилась баба Нюша. Она подошла к взрослому внуку, на руках у неё была та самая ясноглазая девочка, что днем мужчина видел с Любой и надеялся, что это его дочка. Девочка улыбалась и тянула руки к Михаилу.

-- Вот, - ворчливо сказала баба Нюша. - Еле дождались тебя. Я уже старая. Устала. Трудно мне одной оберегать ребенка. Мне пора на окончательный покой. А я из-за тебя его не знаю. Принимай, Мишка, у меня все заботы.

Михаил протянул руки к девочке, хотел взять её и проснулся. Уже светало. Щели в заколоченных окнах из черных становились серыми. Он опять закрыл глаза. Пусть ему опять приснится ясноглазая девчушка. Но на этот раз снилась Люба. Она тихо вошла в дверь с маленьким ребенком на руках и присела рядом с мужчиной.

-- Люба! - удивился Михаил и понял, что не спит, что Люба настоящая, живая. - Ты сама пришла?

Он сел на диване.

-- Пришла, - вздохнула женщина. - Я принесла твои... О, Господи! - вдруг испугалась чего-то, побледнела: - Я сейчас, последи за девочкой!

Люба посадила дочку на диван возле мужчины и метнулась на улицу. Она не договорила, потому что вспомнила, что кредитка и приличная сумма денег лежит в сумочке, что осталась на улице в коляске. Но Михаил этого не знал. Он остался с маленьким ребенком. На него настороженно смотрели круглые зелено-голубые глазки. Ротик начал обиженно и беспомощно кривиться. Девочка покрутила головой, не нашла матери, собиралась заплакать, перед ней был незнакомый человек.

-- Ты что, маленькая, - испугался Михаил, быстро садясь на диване, - не надо, не плачь. Дядя добрый, дядя любит маленьких девочек. Дядя пожалеет малышку, поцелует. Иди ко мне. Иди, маленькая!

Он, как Годеонов, протянул руки, сделал губы трубочкой и чмокнул ими. Малышка сразу заулыбалась, заулыбалась, протянула руки к Михаилу. Тот взял её за ручки, помог встать на некрепкие еще ножки. Малышка уцепилась за спинку дивана и неуверенными осторожными шажками двинулась к Михаилу, мужчина бережно поддерживал её своей рукой, девочка приблизилась, обхватила его шею своими детскими ручками и прижалась к его щеке своими пухлыми нежными губками. Поцеловала!!! Как учил её дедушка. На Михаила обрушился целый водопад эмоций. Мужчина застыл, у него защипало в носу. Внутри стало пронзительно горячо. Он обнял девочку, сам поцеловал нежную щечку и прижал к себе. Еще бы минута, и из глаз выбежала бы слеза. Но в это время вошла Люба. Она заулыбалась, видя эту сцену.

-- Люба, Люба, малышка меня поцеловала, - восторженно сказал Михаил, прижимая по-прежнему к себе девочку. - Ты представляешь, сама поцеловала.

-- Вот и познакомились, - удовлетворенно сказала Люба.

-- И ведь я не сплю, - засмеялся и Михаил. - Ущипни меня, Люба!

-- Не спишь.

Люба положила злополучный пакет на стол и села рядом. Столько надо было сказать, а тут все слова пропали. Они сидели какое-то время молча. Неожиданно начала капризничать Нюся. Было жарко, дочка вспотела, Люба сняла с неё кофточку, но малышка куксилась. Так всегда бывает: забыла мама бутылочку, дочка пить захотела.

-- Почему она плачет? - начал беспокоиться Михаил. - У неё что-нибудь болит?

-- Жарко. Пить хочет Нюся, - пояснила Люба. - А я забыла дома бутылочку с водой.

-- Я принесу, в колодце хорошая вода. Где-то было чистое ведро, я вчера вымыл, - заторопился Михаил. - Тоже пить хотел.

Люба хотела сказать, что такую воду нельзя ребенку, но потом подумала: пусть Мишка идет, пока будет ходить, она даст малышке грудь, девочка немного пососет и успокоится. Так она и поступила. Но только мужчина вышел во двор, на него налетела откуда-то Сяпка. Там поднялся отчаянный визг. Михаил забыл про воду и вернулся через минуту с радостно потявкивающей Сяпкой на руках.

-- Люба, ты и псину мою сберегла... - начал он говорить и замолчал.

Женщина сидела к нему вполоборота, она кормила грудью ребенка. Круглые глаза девочки внимательно и сердито посмотрели на Михаила, и мужчина понял: не надо мешать такому важному делу. Люба смущенно пыталась прикрыть грудь. Михаил медленно опустил собаку на пол, та жалась к нему, жалобно повизгивая, с опаской поглядывая на Любу. Умный песик знал, когда малышка ест, лучше не шуметь, хозяйка бывает очень сердитой в эти моменты. Но ведь вернулся обожаемый хозяин. От него нельзя отходить! А то опять пропадет. Михаил подошел и осторожно сел рядом с женщиной. Сяпка, охраняя, легла на пол. В голове мужчины зрела, оформлялась очень важная мысль. Не упустить её, не обидеть Любу неосторожными словами. Люба хоть и почувствовала себя несколько неловко, но ничего не могла сделать. Святое дело, говорила Лиза, когда женщина кормит ребенка грудью. Это было, конечно, так. И сейчас всем распоряжалась Нюся. А она не собиралась выпускать материнский сосок из своих пухлых губок, хотя глазки её уже начинали дремать. Приближалось время её обеденного сна.