По рукам и ногам (СИ)

Беседа зашла в неисправимый тупик, потому что если продолжать буду, еще неизвестно, чем Ланкмиллер это все закончит.

Молчание длилось уже несколько минут, и Кэри, видимо, заскучал. Он с деликатной ловкостью, убрал мои волосы так, чтоб они ему не мешали, и принялся дышать в шею. Эта процедура здорово грела щеки, и через пару мгновений они просто пылали уже.

По коже медленно-медленно повторяли линии вен пальцы. Я скрипела зубами и притворилась, что ничего не происходит. А с каждым вздохом что-то безнадежно обрывалось внутри, и вид у меня, наверное, был, здоровски несчастный. Еще бы, я с огромным усилием несчастный скулеж подавляла.

Только руку протянула, что бы пальцы его убрать, как мучитель ее за запястье перехватил.

– Кику? – недобро так прозвучало.

– М-м? – судорожно пискнула я.

– Неужели настолько противно?

– Нет, я… Нет. Просто ты, наверное, не должен так. В смысле я тебе не настолько нравлюсь. Касаешься нежно, будто боишься разбить. А ты не боишься меня разбить, ты только этого и хочешь. Поэтому прикосновениями своими – лжешь сейчас, отчаянно так лжешь.

Я замолчала. Странная полу-сладкая боль пульсировала на кончиках пальцев. Кэри ничего не говорил и не делал секунд пять, недоуменно изучая меня взглядом, потом молча и слишком крепко обнял, выдохнув, зубами оттянул полоску кожи чуть пониже уха. Руки сами как-то обвились вокруг его шеи, и я уткнулась лбом в ключицу Ланкмиллеру.

Так лучше.

Так намного лучше.

Мне обязательно нужно помнить, что ты хозяин, и что это на самом деле запредельно больно.

– Приехали, – сдавленно и негромко объявил Генрих.

– Чертовски не вовремя, – почти что простонал мучитель мой, отворяя дверцу, – жду у себя в спальне, моя маленькая любительница постельной морали.

Я выпрыгнула вслед за ним и захлопнула дверцу. Надеюсь, мне хотя бы разрешат поесть.

Но ужин в поместье никто и не собирался готовить, потому что Кэри надлежащих распоряжений не давал.

Так что, превозмогая все тяготы перемещения в подобной одежде, я по лестнице пыталась со всей прилежностью тащить себя в хозяйскую спальню. Просто мне очень хотелось снять корсет, и я знала, что мучитель его непременно снимет, а остальное и неважно уже.

Лишь на входе я задержалась на пару секунд, лбом прислонившись к двери.

Это хозяйская спальня, и правила поведения в ней особенно ожесточенные. Мне надо собраться с силами. Иначе не миновать беды.

– Можно войти? – получилось хрипло и до ужаса несчастно.

Кэри полулежал, опершись на подушки и руки за голову закинув. Он лишь чуть заметно кивнул, тогда я проскользнула в комнату и тихонько прикрыла за собой дверь.

– Знаешь, забавно, – он ни сесть ни пригласил, ни чего-нибудь еще, только перевел на меня мутно-уставший взгляд, – каждый раз, когда тебя обнимаю, ты вся дрожишь, а сердце бьется так, как будто сейчас все ребра переломает и выпрыгнет. О чем вот ты думаешь в такие моменты?

– В такие моменты, хозяин, я ни о чем не думаю, я умираю.

Просто на ум ничего путного или гадкого не пришло, прежде чем эта фраза губ сорвалась. И даже треклятый «хозяин» не помешал, а вышел своим звучанием не подобострастно, а как-то даже совсем язвительно.

Кэри только сдержанно фыркнул. Он не этого ответа ждал.

– Ну иди сюда.

Ланкмиллер справился с корсетом быстрее даже, чем Алисия, и платье расстегнутое вместе со всеми поролоновыми подкладками соскользнуло на пол. Стало неуютно, и оставаться в спальне совсем-совсем не хотелось. Я нарочито медленно стянула перчатки и, скинув, наконец, дьявольски неудобные туфли, беспомощно взглянула на хозяина.

– Кику, – голос мягкий, но властный.

Пока что мучитель мой не раздражен и ему попросту интересно.

Хуже от того, что я знаю, чего он хочет.

И почему-то никак не стряхивается эта вязкая боль в кончиках пальцев. А ведь раньше было просто противно…

– Давай, на этот раз должно быть уже легче, – Кэри чуть ободряюще махнул рукой. – Я и так тебя чересчур жалею.

Я неопределенно как-то плечами передернула. В прошлый раз это была попросту пытка где-то уже под конец удовлетворения всех его постельных изысков. И получилось у меня, что требуется, только после того, как Ланкмиллер меня так разгорячил, что я и соображать перестала. А он все недоумевал, с чего эта процедура такие сложности вызывает.

Кэри сказал, что в следующий раз ошейник будет на тумбочке. И он там был.

Кожу приятно ощущать под пальцами, но шею он мне натирал здорово. Не скажу же я, что надо бы заменить. Потому что все еще надеюсь, что Ланкмиллер от него откажется. Неисправимо по-идиотски.

Он смотрел выжидающе и уже с каким-то укором, потому что я вновь затягивала, стоя возле его кровати и тиская в руках ошейник. Изнутри как-то дребезжало все.

Ладно тебе, давай. Если с первого раза получится, можно потом будет уже не повторять снова и снова. Я сглотнула ком тугой и все-таки опустилась на колени. С удовольствием бы сейчас поплакала от отчаяния и злости, но мне не плакалось. Поэтому, кусая щеки изнутри, я трясущимися пальцами протянула ему ошейник.

– Х-хозяин… пожалуйста, наденьте.

Слишком глупо и отвратительно.

Кэри принял его не сразу, сначала погладил меня по щеке с жутко похотливым оттенком и легонько по губам пальцем провел. Все, чего хотелось сейчас – исчезнуть. Замок ошейника щелкнул.

– Хозяин, можно маленький, но важный вопрос? – я подняла глаза, но, просто пари держу, это невыносимо жалко выглядело.

– Валяй, – о, а мой господин сегодня как никогда великодушен.

– Почему вы заставляете меня так… делать? Вам нравится ощущать свое превосходство? Или нравится надо мной издеваться? Что больше?

– В лоб, значит, да? А еще мне нравится, как ты стонешь, и когда колени у тебя подгибаются. Твоя внутренняя борьба – пьянящее зрелище. Ты так прекрасно ломаешься изнутри, как никто. Это прямо настоящее искусство. Такая маленькая, упрямая и злая, но совершенно беспомощная. Это восхитительно. И сейчас вот: во взгляде столько ненависти, что она чуть ли не наружу выплескивается, а сделать ты ничего не можешь. И боишься оттого. Чего боишься?

Словами можно втаптывать в грязь. Кэри это делал с успехом, не поднимая меня с колен. Я собралась с силами и выплюнула короткое и злое:

– Вас.

– Нет, ты не меня боишься, – спокойно поправил Кэри, вновь откидываясь на подушки, – а себя. И желаний своих. Впрочем, об этом мы уже говорили.

Ему было весело. Было чертовски весело.

Унижение имело горьковато-сладкий оттенок, словно кальянный дым, и струилось по венам, заставляя плечи подрагивать. Сегодня я не могла главного: я не могла отрешаться от ситуации и быть пальцами на груди Ланкмиллера, а мыслями где-то совсем в другом месте. Поэтому глотала его, едва успевая в промежутках вздохнуть. Душило. Я потихоньку начинала понимать то чувство, которое Кэри все время пытался до меня донести. Когда немножко забываешь себя.

– Помните, хозяин, – я беззастенчиво пристроилась рядом, – вы говорили, что вам не нравятся поцелуи в губы? Я тогда не смогла с вами поспорить за недостатком опыта, но теперь вот, спасибо Алисии, с удовольствием бы это сделала. Не знаю, откуда у вас взялась к этому стойкая неприязнь.

– Хочешь разубедить? – хозяин изогнул бровь, я кивнула. – Тогда сделай это так, чтобы мне понравилось, словами ты ничего не добьешься. По правде, я и насчет действий сомневаюсь, но все же…

Я больше ничего говорить не стала, аккуратно опустилась на его бедра лишь для того, чтоб было удобней, и осторожно наклонилась к лицу. В принципе, это не сложно. Губы легонько коснулись губ. У Ланкмиллера они были сухие и теплые.

И он отнесся к моим действиям с крайней, несвойственной ему, осторожностью.

Я отстранилась на секунду, чтобы прильнуть снова уже более горячим поцелуем. Языком осторожно по губам и между ними в полу-открытый рот. Кэри, похоже, втянулся, и сейчас отчаянно не время думать о том, что же я все-таки делаю. А он даже в такие вот моменты умудрялся проявлять свои хозяйский замашки. Ну ладно я, почти год непотребной практики в бордель-кафе, но он-то где научился так развратно языком орудовать. Черт, это уже не поцелуй, а поединок какой-то получается.