Изгнание из Эдема. Книга 1

— Ты можешь только махать иглой, а помочь умом сделать мне нашу мастерскую процветающей не только не можешь, а даже не хочешь.

— Может и хочу.

— Так что же ты?

— Боюсь!

— Страх не помощник в делах.

— Я боюсь риска.

— Риск должен быть.

— Мы потеряем все.

— А может приобретем!

— Джек, милый, прошу тебя, помолчи минуточку и выслушай меня до конца, а потом делай, что хочешь. Ты не умеешь играть в игру, которая называется «бизнес». Мы идем своей дорогой, по которой шли наши родители и нам завещали. Пока мы идем по ней, не погибнем, несмотря на всю нашу бедность. Как только мы свернем с нее, нам никто не поможет.

— Не надо, Клари, чтобы впереди тебя бежал страх — он плохой помощник, — мудро заметил хозяин.

— Ах, Джек, с нами никто не будет разговаривать. Кто нас знает? Кто нам поможет?

— А она?!

— Она не нашего поля ягода. Кто протянет нам руку помощи в трудную минуту, если мы начнем делать то, чего не делают все вокруг нас? Что ты будешь делать, если выйдешь на нашу улицу и увидишь, что все твои знакомые смотрят на тебя волком и не дают в долг даже на несколько дней? А все лавочники смотрят на тебя зверем, как на предателя.

— Я не боюсь!

— А зря!

— Может быть, но…

— Ладно. Все же послушай, я еще не все сказала. Джек, все наши совместные годы я шла за тобой — это была наша привычная дорога. Я не жаловалась и не просила о помощи. И я готова еще долго идти по ней, сколько Богу будет угодно, чтобы спокойно пожить под старость, когда уже не смогу шить, а ты подсчитывать каждую копейку.

— Мне это надоело!

— Что?

— Ждать старости!

— Но, милый…

— В старости не живут, а доживают, а это уже не жизнь!

— Боже, Боже! Кто и когда внушил тебе такие греховные мысли. Жизнь — всегда жизнь и в молодости, и в старости. Надо благодарить Бога за каждый прожитый день, а не злиться, что у тебя нет столько, сколько у богатых — это один из тяжких грехов, и Бог за него наказывает.

— Далеко не всех.

— Что кому дано.

— А почему не дано нам?

— У нас тоже кое-что есть. Но если ты рискнешь всем, вложишь наши деньги в банк и свернешь со знакомой дороги, мне этого не выдержать!

— Выдержишь!

— Нет!

— Не желаешь?

— Не смогу. Это убьет меня. Иди, прошу тебя, останови ее, Джек!

— Не смогу!

— Почему?

— Она меня убедит.

— Не давай ей спорить. Просто выставь ее вон. Будь мужчиной. Не бойся ее! Не разбивай мне сердце, не губи себя. Ну!

— Что, ну?

— Не сиди, сложа руки, как в храме. Надо действовать, а то будет поздно. Что молчишь?

— Думаю.

— Делай, что я прошу.

— Не кричи.

— Ах, Джек…

— Хватит, хватит!

— Ты даже не представляешь себе, что она может наделать! — со страшными рыданиями женщина зарывает голову в готовые изделия, как будто хочет спрятаться там от надвигающихся событий. Плечи ее вздрагивают.

Это зрелище доконало его — убило зарождающееся сопротивление ее мольбам и сломило желание прорваться в новую жизнь: ему так хотелось изредка иметь день отдыха, посидеть с мужчинами в трактире и узнать вкус хорошего пива. Вид трагически рыдающей жены заставил его забыть об этом и вернуться в свое повседневное житие, неизменное и серое, как осеннее небо.

Он встал, подошел к жене, наклонился над ней и сказал опять с лаской в голосе:

— Не плачь, Клари!

— Ты сделаешь, как я прошу?

— Конечно, я сейчас.

— Что сейчас, милый?

— Я не дам ей соваться в наши дела.

— И…

— Выставлю ее за дверь!

— Точно?

— Вот увидишь.

— Я знала…

— Что ты знала?

— Что ты так поступишь.

— Почему?

— Ты умный.

— Но так считаешь только ты.

— Это немало.

А вот я так уже не думаю.

Испуганно взглянув на мужа, хозяйка покачала головой, но уверенности у нее не прибавилось: мысль, что на сей раз битва выиграна не до конца, заставила ее быстро подняться и потребовать действий:

— Давай, милый, иди наверх.

— Иду, — сказал он, но не двинулся с места.

— Иди, иди, — она легонько подтолкнула его к проему лестницы, что вела наверх из подвала.

Мужчина-хозяин сделал несколько неуверенных шагов и замер, услышав уверенные лёгкие шаги на лестнице. Оба, хозяин и хозяйка, узнали шаги Стэфани.

Как только она появилась в проеме дверей, мужчина, надо отдать ему должное, шагнул ей навстречу, пытаясь не пустить в комнату. Стэфани, даже не заметив его намерения, направилась к столу, чтобы присесть.

Повернувшись и двинувшись за ней к столу, он обратился к ней с уверенностью хозяина:

— Вот что, мадам, давайте договоримся…

— Договариваться уже не о чем — я обо всем договорилась. Том…

Стэфани посмотрела на женщину, которая зажав рот, чтобы не плакать в голос, как сомнамбула, двигалась к своему не то табуретику, не то лавочке, на которой было ее рабочее место. Слезы беспрестанно катились по ее щекам. Это зрелище не вызвало ни капельки сочувствия у Стэфани: ее натура в трудную минуту требовала действия, а не слез. Считается, что сила женщины — в слабости и слезах — к Стэфани это не относилось.

— Так вот: Том уверен, что Блюк отдаст грузовик за половину той цены, что я предполагала. Так что это не просто недорого, а почти даром. Тому можно будет набавить немножко больше жалования, но это мы обсудим позже. Теперь Том — мой преданный и верноподданный раб.

Стэфани с раздражением посмотрела на хныкающую женщину, потом перевела взгляд на ошалело глазеющего на нее мужчину и приказала:

— Успокойте ее!

— Не могу.

— Сочетания этих двух слов я от вас двоих больше никогда не должна слышать. Тихо, — бросила она в сторону женщины. Та быстро вытерла лицо рукой и вежливо ответила:

— Хорошо.

— А теперь слушайте дальше: мне больше делать у вас нечего — слишком мало работы. Я пройдусь по адресам оптовиков и договорюсь, что мы будем доставлять им товар сами, как это делал господин Сюф. Я должна познакомиться с ними сама и выяснить все на местах, что мы от них будем иметь. Мастерские я посмотрю немного позже, может даже завтра. Сегодня у меня есть еще чем заняться. Когда вернусь, то устрою ваши дела как надо, с юридической обоснованностью всех документов.

— А теперь… — что-то хотела сказать женщина, но поперхнулась воздухом и замолчала.

— А теперь, — продолжила ее мысль Стэфани, — трудитесь, как раньше, как вчера и позавчера.

— Я хотел сказать, — начал мужчина, но и его Стэфани перебила, направляясь к выходу:

— Я вам все сказала. Мне надо наняться еще в одно место. Для меня у вас очень мало работы. Я справлюсь здесь за один день в неделю, а может даже и за полдня. Остальное время я буду тратить по своему усмотрению.

— Отдыхать?

— Нет, работать.

— Простите, мне интересно…

— Удовлетворю ваше праздное любопытство. Я уже присмотрела один ресторанчик.

— И что вы там будете делать?

— Наймусь посудомойкой.

— Кем?

— Буду мыть посуду.

— Не понимаю?

— Это для начала.

— Как у нас?

— А вы не глупы.

Стэфани вернулась от двери назад. Села на табурет и весело посмотрела на мужчину и женщину. Они оба просыпались как от тяжелого сна.

— А не пора ли нам отметить события сегодняшнего дня? — весело и радостно сказала она.

— Что сделать? — в два голоса сказали мужчина и женщина.

— Отпраздновать.

— Как это?

— Пойти в кафе.

— Не надо над нами смеяться.

— Я серьезно хочу есть.

— Ах, милая госпожа, вы не будете с нами завтракать за этим столом, — женщина обеспокоенно взглянула на корзинку, что стояла в углу.

Корзинка была старой и унылой, и хотя Стэфани не была гурманкой, но вид корзинки предполагал и вид пищи в ней.

Она опять встала, обошла вокруг стола. В душе у нее было полное равновесие. А почему бы ему и не быть, такое удачное начало. За это надо Богам платить.

Мужчина решил подать голос: