Скрипач (СИ)

Через долю секунды Ганс оказался в кабинете директора. С того дня, когда юноша зашел сюда в первый и единственный раз, тут ничего не изменилось.

Когда глаза немного привыкли к темноте, после яркого света в холле, Ганс увидел, что кресло с высокой спинкой развернуто к окну, то есть в противоположную от входа сторону. В воздухе витали едва заметные клубы дыма, извивающиеся и заплетающиеся в причудливые узоры.

Ганс ждал.

Вдруг мужчина, до этого момента сидевший в кресле и слегка наклонившийся вбок, резко встал. Ганс слегка отодвинулся назад, потому что знал: разговор будет не из приятных.

- Ну что, доигрался, парень! – сказал директор, выпустив в воздух очередное облачко дыма.

Ганс нахмурил брови, ожидая выговора, но вместо этого лицо директора поменяло выражение со строгого и холодного на добродушно-радостное.

- Ришаль хочет тебя видеть, – сказал директор, – завтра утром. Я дам тебе адрес.

Ганс равнодушно поморгал глазами.

- Такой шанс дается единожды в жизни, – сказал директор, – поэтому, не упусти его, Ганс. Мне бы очень хотелось, чтобы ты остался, хоть я и не показывал тебе своей доброжелательности, но… видимо, что-то дано тебе Богом, иначе не объяснить… И ты должен сделать правильный выбор, сынок.

С этими словами директор подошел к Гансу и почти по-отцовски похлопал его по плечу, вручив небольшой свернутый листок.

- А теперь ступай.

Плохо понимая, что только что произошло, Ганс вышел за дверь и спустился в свою коморку. Юноша развернул бумагу и прочитал адрес. Почему-то сердце забилось чаще в предвкушении перемен. Это же чувство Ганс испытывал будучи ещё совсем юным, когда покидал свой родной дом, чтобы отправиться на поиски заработка и душевного спокойствия (а может, он просто бежал от отца?..) в город.

И все же, как и в прошлый раз, Ганс Люсьен не мог знать, какие перемены принесет его визит по указанному на бумаге адресу, но он чувствовал всем сердцем, всей душой, что он должен идти. И все же, сомнения терзали его изнутри. Столько времени прошло… Но ведь, казалось, совсем недавно он работал целыми днями на пристани и на угольных шахтах, потом…

Ужасное воспоминание на миг мелькнуло в голове, и по телу пробежали мурашки. Ганс будто бы снова увидел эти остекленевшие вытаращенные глаза и испугался, как тогда. Но это было всего лишь проходящее видение. Иллюзия действительности. Точно так же, как слово теряет свою красоту со временем, так и эти жуткие картины потеряли краски, поблекли, выцвели.

Отбросив внезапное наваждение прочь, юноша спустился в каморку, переоделся, обернул скрипку темной материей и вернул её на законное место в шкафу.

Теперь юноша сожалел, что плохо расстался с Тессой. Букет белых роз до сих пор был на столе. Ганс подумал, что Тесса скорее всего уже дома. А не случилось ли с ней чего по дороге? Если вдруг… Он никогда себе этого не простит! Ведь девушка стала его единственным другом (среди людей, конечно). Когда она была рядом, когда звонко смеялась, когда над чем-то напряженно думала, и золотая прядь волос спадала на лоб, когда они гуляли по ночному городу, держась за руки, когда она махала ему на прощание из окна, на душе отчего-то становилось светло и радостно. Ганс наслаждался каждым моментом, каждой секундочкой, которую они проводили вместе. И почему же он сегодня так на неё разозлился?..

Он не понимал. Наверное, это все из-за того злосчастного выхода на сцену, которому предшествовал разговор с директором. А ведь девушка даже не догадывалась о нем. Ганс винил себя за излишнюю резкость.

Несомненно, он должен сейчас же идти и извиниться. Но захочет ли она его видеть?

Юноша вздохнул и посмотрел на стол, где рядом с букетом лежал обломок угольного карандаша. И тут в голову моментально пришла идея. Ганс стремительно прокрутил в голове несколько предложений, но вдруг задумался. А только ли извинения следовало написать Тессе? Что он чувствовал к ней?

Юноша уже много раз ловил себя на мысли, что должен был бы сказать ей раньше, но каждый раз понимал, что не может. Он не боялся, что она его осудит, просто… Просто он был нищим скрипачом, а она – талантливой актрисой. Её старая, почти глухая бабушка ни разу не видела Ганса рядом с Тессой и уж никак не могла бы одобрить такой выбор своей внучки.

Но сегодня, возможно, был последний день, точнее последняя ночь, когда Ганс мог бы это сказать. О Боже, как же он ненавидел себя за то, что не может говорить! Это была не его вина, но все же…

Ганс нашел кусочек бумаги, пристроил его на гладком кирпиче рядом с окном и начал писать. Угольный карандаш мягко шуршал, и под ним появлялись черные, слегка размазанные следы букв. Ганс тщательно обдумывал каждое слово, будто бы боялся сказать что-то слишком осторожно и размыто, или наоборот, слишком резко, снова обидеть девушку. Как же все-таки сложно подбирать слова! Ведь слова – это только зримая оболочка, которая не передает и толики чувств и эмоций, таящихся в душе человека. Вот если бы Ганс мог сыграть ей…

Закончив, юноша ещё раз перечитал записку и, убедившись, что все в порядке, осторожно просунул её под ленточку, которой был перевязан букет.

Сердце дико колотилось от волнения. Ганс боялся, он не знал, как Тесса примет все то, что так честно и открыто он написал ей. Ведь перед лицом любви и отважный герой, руки которого испещрены шрамами, полученными на войне, может испугаться, как последний трус. Уместно ли говорить о юноше, который едва прожил шестнадцать лет, в течение которых испытал столько ужасов?

А любил ли он её? Он спрашивал об этом свое сердце, когда играл для неё, стоя на нагретых солнцем камнях под окном, овеянным колышущейся на ветру голубоватой занавеской. Он спрашивал об этом, когда она крепко сжимала его руку, услышав на улице лай собак, когда дарил ей цветы, и она улыбалась, когда слышал её голос… Он спрашивал об этом всегда.

Теперь юноша больше не сомневался. Твердыми шагами он направился вверх по лестнице, толкнул тяжелую дверь черного выхода и оказался среди пахучего кустарника. Пробираясь через густую листву и упругие ветви, Ганс не щадил себя: своих рук, лица, плеч. Он лишь хотел принести для Тессы букет белых ароматных роз целым и невредимым.

Солнце уже спряталось за горизонт, оставив разгоряченную, словно взмыленный конь, землю отдохнуть и освежиться. Настали те самые короткие часы летней ночи, когда кругом царила темнота. Ганс Люсьен, не оглядываясь по сторонам, шагал к её дому. Нет, ноги сами несли его вперед. Юноша полностью погрузился в свои мысли, не видя и не слыша ничего вокруг.

Вот перед ним возник небольшой двухэтажный домик. Ганс Люсьен остановился, подняв голову вверх. Против обыкновения, окно в комнате Тессы было закрыто. Юноша, вздохнув, поглядел на букет и, прижав его к груди, подпрыгнул вверх, подтянулся и через долю секунды оказался напротив прикрытых ставней. Ганс положил цветы на небольшой выступ подоконника, перевернув его запиской вверх, затем, немного помедлив, три раза коротко стукнул в окно. Прислушался.

Внутри было тихо. Слишком тихо. В сердце Ганса зашевелилось подозрение, что что-то случилось. Юноша пригляделся. Окно не было заперто изнутри, только плотно прикрыто. Тогда Ганс Люсьен осторожно толкнул оконную створку от себя, как уже делал раньше. Окно подалось назад.

Юноша ловко перепрыгнул через подоконник и легко, подобно кошке, опустился на пол. Он оглянулся. Вдруг до его ушей донесся легкий шорох. Ганс посмотрел в направлении, откуда донесся этот звук, и не смог сдержать невольную улыбку.

В дальнем углу, рядом с плетеным стулом, на котором было накинуто белое платье, на застеленной наспех кровати, свесив на пол руку и крепко обняв шерстяное одеяло, спала девушка. Кажется, ей снился какой-то тревожный сон, потому что её веки то и дело вздрагивали, а дыхание было частым и неглубоким.

Ганс ещё раз улыбнулся, взяв с подоконника цветы. Юноша бесшумно пересек комнату и присел на колени рядом со своей возлюбленной. Он положил букет на полу, склонился и легко и нежно поцеловал её в лоб. Какой же она была красивой сейчас! Белая, нежная кожа, невозмутимое, блаженное выражение лица, слегка подрагивающие веки и ресницы…