Скрипач (СИ)

Отплыв на достаточное расстояние, юноша ослабил хватку, и промокшая ткань выскользнула из его пальцев. Взмахнув руками на прощание, изуродованный труп с заплывшими глазами ухнул ко дну. Юноша поспешил поплыть обратно к берегу, потому что почти не чувствовал ног в ледяной воде. Добравшись до берега, он быстро оделся и поспешил в город: там его ждало ещё одно неприятное дело.

По пути к её дому Ганс с мерзким отвращением поражался своему хладнокровию. Да, он убил. Но он сделал это не ради забавы.

Юноша быстрым шагом лавировал по узким улочкам, минуя разъезды и повороты. Приступа тошноты, как в прошлый раз, и слабости юноша не ощущал, и это было замечательно, но его всего било, будто в лихорадке, а ноги, которых он почти не чувствовал, будто резало ножами.

Бесшумно, словно кошка, Ганс подошел к окну. Створки не были закрыты плотно, как и в тот раз, когда он пришел с букетом…

Юноша с трудом подтянулся на ветке; рана, покрывшаяся было тонкой корочкой из засохшей крови, снова открылась. Но Ганс в этот момент не чувствовал боли. Оказавшись совсем рядом с подоконником, юноша на минуту неподвижно застыл. Теперь, глядя на небольшую дверь, располагавшуюся чуть правее, он так ярко представил себе, как около получаса назад перепуганная насмерть Тесса прибежала сюда, чуть дыша. Неверными руками она взяла ключ и долго не могла попасть в скважину, а когда открыла дверь, вбежала внутрь, захлопнула её и прижалась к ней спиной. Затем, чуть отдышавшись, на цыпочках прокралась к лестнице, боясь разбудить спящую бабушку, хотя и знала наверняка, что этого не произойдет.

Очнувшись от наваждения и осознав, как сильно он напугал девушку, Ганс вдруг подумал, а стоит ли ему сейчас заходить в комнату? Но решив, что если он не пойдет туда сейчас и не объяснит все Тессе, то будет только хуже. Глубоко вдохнув, юноша тихо приоткрыл окно и перекинул ноги на пол.

Девушка забилась в угол между спинкой кровати и стеной, закуталась в одеяло и заснула. Ганс улыбнулся и бесшумно подошел к ней. Угол одеяла сполз с плеча Тессы, и Ганс поправил его трясущейся мокрой рукой. Девушка приоткрыла глаза и чуть не вскрикнула от ужаса, вовремя прикрыв лицо ладонями. Справившись с приступом страха, девушка тяжело сглотнула, глядя на Ганса и начала еле слышно, отрывисто говорить сорванным голосом:

- Уходи… пожалуйста, уходи… Я боюсь тебя, я не желаю тебя видеть…

Повисла пауза. Ганс глядел на неё дрожащими глазами.

- Как ты мог его убить?! Это же… это же ужасно… И ты не сомневался! Как будто… Как будто убийство – это для тебя привычное дело. Как будто ты уже убивал…

Глаза Ганса замерли на месте, глядя в упор на девушку.

- О Господи, – всхлипнула она, закрыв лицо ладонями, – Убирайся отсюда! Прошу тебя, уйди! Я любила тебя, я верила тебе! Ты убийца! Прошу, уходи, я не желаю тебя видеть, мне страшно. Я тебя ненавижу!

Ганс испугался. Он хотел объяснить ей все. Юноша протянул руку, чтобы дотянуться до её ладони, но девушка неожиданно вскинула руку и влепила ему пощечину.

- Убирайся! – закричала она, и слезы ещё сильнее покатились по её лицу.

Ганс отодвинулся на шаг назад. Щека горела.

- Убирайся, – прошептала девушка, – я тебя ненавижу!..

Ганс резко развернулся и ушел прочь.

Как только он спрыгнул с подоконника вниз и поморщился от боли, девушка рухнула на подушку и разрыдалась.

Ганс шел, практически не разбирая дороги – перед глазами все плыло. Кирпичные дома сливались в одну бесконечную серую стену. Юношу лихорадило, руки не слушались, а ноги сделались ватными. В состоянии полуобморока Ганс добрался до здания театра, скользнул между колючим кустарником и спустился в свою каморку.

Пока у юноши ещё оставались силы, он зажег свечу, осмотрел и обработал свою рану, перевязав её обрывками рубашки. Когда единственная горящая свеча в его глазах приняла очертания трех, юноша, придерживаясь за стол, добрался до дивана, на который тут же рухнул без сознания. Впервые за долгое время Ганс окунулся в небытие, не контролируя самого себя, забылся тяжелым, липким, страшным сном.

На столе медленно угасал огарок свечи, бросая смутные отблески на лежащую рядом скрипку и куски окровавленной ткани. Небольшое окошко под самым потолком уже озарялось первыми лучами рассвета.

Природа вновь оживала, готовясь к новому дню, а в темной коморке под крохотным зарешеченным окном на потертом диване лежало почти бездыханное тело молодого музыканта.

====== Глава 7. ======

Зеркало на стене отбрасывало длинный золотистый отблеск, который тянулся через всю комнату. Клочки паутины с запутавшимися в них засохшими мухами болтались в углах под потолком, будто гирлянды. Залетевшая в трещину на стекле, невесть откуда взявшаяся, стрекоза, яростно жужжа, долбилась в стекло, не догадываясь взлететь чуть выше, пока, наконец, не запуталась в паутине вместе с мухами. В правом углу от окна что-то тускло поблескивало. В комнате царила тишина.

Вдруг всеобщее безмолвие нарушилось шуршащим звуком, отдаленно напоминавшим не то храп, не то кашель. Раздался треск дерева.

От красноватого потертого дивана отделилась фигура и, шатаясь, приблизилась к столу. Нашарив стакан с водой и выпив добрую половину, человек закашлялся и без сил рухнул на табурет.

Ганс Люсьен протер глаза. Острая боль в боку осталась, хоть и притупилась немного. Юноша осмотрел рану. Она была не смертельной, и даже не очень опасной, но за время сна юноша потерял немало крови. А сколько он спал? Несколько часов до восхода солнца?

На этот вопрос он не мог ответить. Тем более, его сейчас больше волновала Тесса, её слова.

«Убирайся! Я тебя ненавижу!»

Юноша покачал головой, потирая глаза. Перед внутренним взором возник размозженный череп и осколки костей. Как это все произошло? Единственное, что помнил Ганс –это глаза надсмотрщика и холод внутри.

Юноша приподнялся и прошел несколько шагов по комнате. Свербящая боль в боку дополнилась режущей в желудке. Ганс подумал о том, что неплохо бы перекусить, но еды совсем не осталось… Тогда юноша присел на корточки и приоткрыл нижнюю дверцу высокого пустого шкафа. Там на дне хранились его сбережения на «черный день».

Пересчитав копейки, юноша прикинул, что тут хватит на еду, пару листов бумаги и чернила.

Он не без труда натянул концертную рубашку и брюки, запихнув окровавленную одежду в шкаф. Выйдя на улицу, юноша долго не мог привыкнуть к яркому свету, а когда, наконец, смог открыть глаза, двинулся прямиком к центральной площади города.

Здесь располагались единственные уличные и посему считавшиеся самыми точными часы города. Они представляли собой небольшую башенку, выложенную из того же серого кирпича, что и все здания города, со своеобразной крышей из черепицы. На прямоугольной башне располагалось четыре циферблата, которые глядели по сторонам света, а чуть ниже них были небольшие дощечки, на которых каждый вечер фонарщик записывал сегодняшнюю дату.

Ганс подошел поближе к часам и пригляделся, потому что было сложно сосредоточить взгляд на чем-либо.

«Проспал четыре дня…» – пронеслось в голове, когда юноша, наконец, разглядел число на дощечке.

Понимая, что времени больше терять нельзя, Ганс повернул к городскому рынку. Купив хлеба, юноша поспешил к книжной лавке.

Народу здесь сегодня было маловато. Ганс по привычке скользнул мимо витрины с нотными сборниками и поглядел, нет ли новинок. Обнаружив все те же ноты Вивальди и Паганини, причем открытые именно на той странице, на которой их в последний раз оставил Ганс, юноша скользнул к прилавку. Достав обрывок листка и угольный карандашик, юноша написал, что хотел бы приобрести, и сунул бумажку и деньги торговцу.

Старик в очках и с седой бородой прочитал записку, потом отложил её в сторону и принялся изучать юношу. Пристально посмотрев ему в глаза пару секунд, он, наконец, сказал:

- Ты нотами интересуешься? Я видел тебя пару раз… Ты парень честный, но что-то в твоей жизни случилось, по глазам вижу. Забери сборники – все равно их никто не покупает…