По рукам и ногам (СИ)

– В восемь, кафе «Ристо». Я буду ждать у входа, – отчеканил Ланкмиллер деловым тоном.

– Хорошо, – тихо согласилась я, машинально уставившись в пол, но вызов уже прекратился, по ту сторону трубки повисла тишина.

Я не то чтобы скучала по Ланкмиллеру. Я гнала от себя эти мысли, и это было не таким уж сложным делом, новые впечатления вытесняли все, не оставляя сил. Много времени отнимали курсы: учебные пособия я лопатила в первой половине дня, вторую проводила в душных аудиториях, улавливая каждое слово. Охват у них всё-таки был широкий, от правописания до устройства органов власти и правовой системы. Нас учили тому, без чего не прожить нормальному человеку в нормальном обществе, и я очень хотела закончить их до конца лета, чтобы успеть в Академию.

Зачем согласилась пойти на встречу – не знаю. Шаткое, обретённое наконец равновесие Ланкмиллер обещал разрушить. Мой восторг от новой жизни – остудить. И вообще, к чему мы друг другу в новых-то жизнях.

Но аудиторные часы на сегодня кончились, вечер вязкой дымкой обволакивает город, и я, вместо того, чтобы вернуться в комнату под крышей, искала «Ристо». И не удивительно, что не сразу нашла. Это было не совсем кафе, вернее, не тот тип кафе, по которым мы вечерами ходили с Мирой.

Слишком роскошно и для людей явно не моего достатка.

А Кэри и правда стоял у входа. Мне одновременно было и страшно, и интересно. И хотелось прикоснуться, и не хотелось видеть. А ещё я его не понимала. Но на встречу всё равно пришла.

– Здравствуй, – я вскинула голову. Сильно выше меня. Я уже отвыкла от такого.

– Добрый вечер, Розмари.

Зал действительно был огромный, полутёмный, звуки вокруг казались приглушенными, будто доносились издалека или из-за слоя толстого стекла. Мы почти всё время неловко молчали. Хотя, казалось, говорить нам есть о чём. Но я смотрела в тарелку, на блестящую изящную вилку в своих пальцах и не смела нарушить натянутую тишину. Неловко. Очень неловко.

– Ты подстригла волосы, – первым решился Кэри, и я впервые за вечер заметила на себе его взгляд.

– Вчера ещё. В жару так как-то легче.

– Я хотел узнать, как у тебя дела.

– Нормально, – вилка звякнула по столовому фарфору. – Хожу на курсы, к осени надеюсь закончить. Пока живу на съёмке, но скоро съеду на свой дом. Адрес не скажу. Факультет в академии я уже выбрала, хочу на биолого-ботанический. Ну а ты… как?

– Не так бурно, как ты, но всё же потихоньку. Спровадил Алисию недавно, пока что с головой в делах корпорации.

- Ясно.

А нас больше-то ничего и не связывало для задушевных бесед. Ничего общего у нас не осталось. Ничего, что можно было разделить.

Наверное, так это становилось еще более безумным, что меня к нему тянуло. Что глотала воздух и находилась будто в полусне, когда Кэри расплатился по счету, когда сказал, что снял номер в гостинице неподалеку.

Я, наверное, казалась ему деревянной. Это потому что не знала, как себя сдержать в этом своем маленьком безумии, и сдерживала слишком сильно.

Ланкмиллер не спрашивал, хочу ли я с ним подняться в номер, но ответ на этот вопрос знал. Понимание перешло на бессловесный уровень. Пока мы шли по вечерним улицам Анжи, я изучала его украдкой, и он иногда ловил эти взгляды, и… Нет, надо подождать до номера. Надо дожить, дотянуть.

Лифт гостеприимно звякнул, спустившись наконец на первый этаж с двадцатого. На удивление мы оказались в нём одни. Просторный, зеркальный, пахнущий чужими духами. Мы стояли в разных углах, как оцепеневшие.

– Скажи, ты скучал по мне? – я смотрела не на Ланкмиллера, на стену кабины, отражающую зеркальный коридор, в котором легко можно было выцепить его лицо.

К себе меня притянули слишком резко, я по инерции подалась назад, но тут же беспомощно ослабила сопротивление. Вся сила, что была, будто испарилась, сменившись лихорадочной дрожью.

– Без тебя моя жизнь поубавила красок, – горячие ладони скользнули под майку, – но удерживать тебя против воли я не могу, это непосильный груз на моей совести. Всё ещё не хочешь вернуться?

– Нет, – выдохнула ему в губы, тут же касаясь их, тоже потрескавшихся от жары, знакомых, родных. – Кэри.

Лифт звякнул и остановился на пять этажей ниже, чем нужно было, чтобы впустить мужчину средних лет в местной форме. И снова отскочили в разные углы, будто незнакомы.

Но воздух между нами потрескивал от напряжения. Дышалось тяжело. Даже на ногах стоялось тяжело. У масок сдержанности, выбранных на сегодняшний вечер, на глазах истекал срок годности.

Длинный коридор гостиницы с автоматическими приглушенными лампами по стенам, красивая резная дверь комнаты на одного, дымка и духота, из-за которой приходилось дышать через полуоткрытый рот.

Я удовлетворенно прислонилась спиной к запертой двери с пьяненькой улыбочкой. Вот теперь можно дать волю тому, что не находит места в моей груди. Это все еще та бестолковая нежность без адресата, готовая выплеснуться на первого, кто подвернется под руку.

Я первая же обняла своего Ланкмиллера, гладила, целовала. На кровать мы попросту свалились, а не как это грациозно бывает в каком-нибудь романтичном фильме. И было плевать.

– Роуз, – я краем глаза заметила добродушную усмешку на его лице.

– Молчи, пожалуйста, – потребовала, прикрывая глаза, – если ты хоть что-нибудь скажешь, я уйду.

- Будешь теперь шантажировать меня этим? – Ланкмиллер сверкнул глазами.

– Поцелуй лучше.

– Хорошо.

И это было столь же мучительно, сколь и блаженно.

Комментарий к

С завершающими главками тяжело, особенно в плане эмоционального накала и давления.

/нет, это снова не последняя часть/

/нет, это не растянется в Санта-бабару/

/упс, уже растянулось/

/ну, всего пара глав осталось, сцепим же зубы/

========== Часть 112 ==========

Так продолжалось ещё какое-то время. Каждый раз по одной и той же схеме: он звонит – я срываюсь, где бы ни была. Курсы, прогулка по кафе, чаепитие с соседями. Всё равно ни о чём другом думать было невозможно, сознание сразу же заботливо обволакивало дурацкой дымкой, и мелкая моторика шла к чёрту из-за подрагивающих пальцев. А дальше – приятная тяжесть, чужие губы, сбитый шепот и мятые простыни. Последние, кстати, присутствовали не всегда. Иногда мы ограничивались машиной, туалетами дорогих ресторанов или просто безлюдным закоулком глубокой ночью. Такого разнообразия мы не практиковали даже в мои невольничьи времена. Но сейчас с этим было проще, появилось чувство контроля. Хотя на деле-то…

И заканчивалось всё каждый раз тоже одинаково. Мы расходились, почти не говоря друг другу ни слова.

А после наступала шершавая досада, такая, что горло дерёт. Чувство пустоты, которое призваны были заглушить эти встречи, после них обострялось настолько, что больно было дышать, раскрывалось в груди огромной чёрной пропастью и цвело, цвело.

Я сидела за столом с включенной лампой до самого утра, пока за шторы не начинал осторожно пробираться рассвет. Потом весь день с ног валилась от усталости.

Иногда мы долго говорили во время таких встреч. Я рассказывала о курсах, о соседях и о полуденной жаре.

А Кэри – Кэри очень много говорил об Элен. И это было понятнее и больнее всего.

Я очень старалась скрыть от посторонних глаз все безобразие, что творилось внутри, но уже забыла то время, когда у меня хоть что-нибудь получалось нормально. Возможно, его и не было. Да и контактов с окружающим миром не перекроешь.

Вот, например, курсы были ужасно полезным делом, но всего необходимого, конечно, дать не могли. Поэтому готовке меня обучала Миранда. Взамен я драила закопчённый кафель над плитой. Занятие бесполезное, но Миру радовало.

После очередной бессонной ночи я третье яйцо мимо сковородки отправила, и моя учительница негодующее всплеснула руками.

– Что ж это такое делается?

– Прости, я… мыслями далеко.

– Не нравишься ты мне, – серьёзно сощурилась девушка. – Будешь так чахнуть на глазах, перестану пускать после полуночи. Чай, пару ночек погуляешь и образумишься. Сразу наведешь порядок со своими этими сердечными делами.