Журавлик - гордая птица (СИ)

— Твоя внешность показалась мне знакомой. Да и голос с характерным акцентом. Я всё думал, откуда я тебя знаю? Мир тесен, товарищ коп, да? — выдаёт Корнев, сжав зубы в попытке скрыть дрожь в голосе.

— Я бы сказал, слишком тесен, — цедит Каллен с придыханием. — И, должно быть, этот мир сошёл с ума, раз позволяет таким, как ты, дышать одним воздухом с нормальными людьми!

— Ха! — Диме всё же удаётся совладать с собой и поглубже затолкать страх, подкативший к горлу противным комком. — Сколько громких слов! Как там тебя? Эдвард, кажется? Вроде это имя произносила моя жена, когда звала тебя во сне? Каждую сраную второю ночь я просыпался от её криков и слёз. Как же меня это бесило!

— Белла никогда не была тебе женой. Она была твоей нянькой, прислугой, домработницей, матерью твоего ребёнка, которого ты, кстати сказать, не замечал. Ты даже свою фамилию не удосужился дать собственной дочери. Наверное, я не так выразился. Это ТЫ никогда не был Изабелле мужем, если говорить о настоящем значении этого слова. И сейчас я хочу предупредить тебя: не смей больше приближаться к моей семье, к Белле и к детям!

О, какая самоуверенность! Его семья! А хрен с маслом он не хочет вместо этого?!

— Твоей семье? — Корнев выдаёт ленивый смешок. — Однако как вы оперативно действуете. Может, напомнить тебе, что один из этих детей является моим? Моя дочь, если ты забыл!

— За столько лет ты даже не удосужился удочерить Аню официально. По документам у неё нет отца, и ты это прекрасно знаешь, — Каллен бьёт фактами. — И я с удовольствием стану им. Эта девочка — настоящее сокровище. А ты упустил свой шанс завоевать её сердце уже давно.

«Каллен, ты — осёл. Надо же, какое благородство! За каким рожном тебе сдался чужой ребёнок?» — размышляет Дима про себя, удивлённо мотая головой. Вслух же произносит:

— Серьёзно? Ну, надо же, какое благородство с твоей стороны — осчастливить сиротку. Только хрен тебе, я найду способ забрать её. Не стану скрывать, что ребёнок в моём положении — лишняя обуза. Но и вы не увидите её. Я лучше сдам девчонку в ближайший приют, чтобы лишний раз насолить своей бывшей жёнушке и тебе заодно.

На том конце виснет пауза. Его собеседник будто собирается с силами, чтобы дать ему очередной отпор. Спустя несколько мгновений разговор возобновляется. Теперь в голосе Каллена нет злости. Но говорит он твёрдым и решительным тоном. Говорит так, что Дмитрию мерещится, будто с каждым словом в него вонзается огромный острый гвоздь:

— Как там говорят у русских, Корнев? Мечтать не вредно? Так вот, это — именно твой случай. Держись подальше от моих детей и от моей женщины. В свою очередь могу пообещать тебе только одно: я тебя найду, как бы хорошо ты не прятался. Тебе удалось скрыться, и это кружит тебе голову. Чувствуешь себя непобедимым? Но это — иллюзия, я тебя уверяю. Ты — всего лишь человек. И поэтому рано или поздно ты допустишь ошибку. А я буду ждать малейшего промаха с твоей стороны. И ты его допустишь, обязательно допустишь. И клянусь, я воспользуюсь этим. Заплатить по всем счетам тебе придётся всё равно, хочешь ты этого или нет!

После этих слов в трубке слышатся только короткие частые гудки, свидетельствующие о том, что разговор закончен, а последнее слово в этот раз осталось за Калленом. Корнев швыряет телефон на пол и рычит от бессильной ярости, долбя по столу, за которым сейчас сидит, кулаком. Но стол, хоть и старый, но очень крепкий, а вот костяшки на руке Димы быстро начинают кровоточить и пульсировать болью. Он смотрит на разорванную кожу, на несколько тоненьких струек крови, стекающих по его кисти на столешницу, и шипит побелевшими от бешенства губами: «Ненавижу!»

Весь день после разговора с Калленом он не может успокоиться. А ночью, бесцеремонно оттолкнув ластящуюся к нему Ольгу, лежит без сна, уставившись в потолок. Периодически он подносит к губам бутылку со спиртным. Он уже изрядно пьян, но останавливаться не собирается. С какой стати? Кому и что он должен? Да никому и ничего! Удивляясь в который раз собственному невезению, он в ошеломлении качает головой: мало того, что Каллен всё-таки вернулся к Белле после стольких лет, так он ещё и оказался именно тем копом, с которым Диме «посчастливилось» встретиться в том переулке в Сиэтле! Каким же таким хреновым образом сошлись на небе несколько поганых звёздочек, что судьба развернулась к нему задом? И что теперь делать?! Он же не успокоится, этот «я-требую-справедливости-Эдвард»! И дело теперь не только в убийстве Насти и той, второй, белобрысой выскочки. Теперь Дима для него — тот, кто насолил Изабелле и, что ещё хуже, его только что обретённому сыночку. И дёрнула его нелёгкая тронуть Сашку на катке! Но он был так зол, что выместил эту злость на первом, кто попался под руку. Корнев передёрнул плечами, вспоминая глухой треск, с которым голова его прежнего пасынка ударилась об угол ограждения. Значит, решено! Какое-то время он сидит тихо и не высовывается. Да и со звонками Изабелле придётся, видимо, тоже повременить. Это опасно. Кто ж их знает, этих любителей справедливости, как далеко они могут зайти в желании отыскать его. Дима пьяно покачал головой, соглашаясь сам с собой при мысли, что покинуть дом Сукачёва было правильным решением. Конечно, туда вряд ли кто-то сунулся бы, но всё же… Сидеть на одном месте сейчас точно было бы опасно.

Дмитрию вот уже несколько дней не даёт покоя одна мысль: собираясь переезжать от Степана и впопыхах собирая вещи, он оставил в своей комнате под половицей ценный свёрток. Там были документы Насти и ещё кое-что, что было гораздо ценнее и могло бы пригодиться в будущем: золотые украшения его бывшей невинно убиенной им же самим подружки. Не для того он рисковал своей безопасностью, заявившись к ней на квартиру после возвращения из Сиэтла, чтобы просто подарить всё это выжившему из ума старику. И, не выдержав, Корнев собирается в Алёхино, чтобы взять то, что, как он считает, принадлежит ему по праву. Он осторожен, очень осторожен. Поэтому при подъезде к посёлку он оставляет машину рядом на шоссе и продирается к дому Степана между кустами орешника и разлапистыми, тесно растущими друг к другу елями. Медленно, тяжело, по сугробам… Зато так безопаснее. Протоптанная вдоль поселковых домов дорога хорошо ему видна, и ещё издалека Дмитрий замечает припаркованный чуть в стороне микроавтобус и стоящую рядом с ним легковушку. А возле калитки Сукачёва толпятся люди. Корнев останавливается, спрятавшись за пушистой, широко раскинувшей в сторону зелёные ветки, ёлкой, и начинает наблюдать. Приглядевшись, он видит крепко сложенных ребят в тёмно-серой форме и с автоматами. А рядом с ними стоит Каллен. Не может быть, нашёл всё-таки! Но на этом сюрпризы не заканчиваются, потому что, о чём-то по-дружески болтая с Калленом, рядом топчется Никита Дубов. И это означает, что доблестные органы правопорядка тоже решили вплотную заняться его, Дмитрия Корнева, значимой персоной. Эти двое ведут себя так, словно они старинные приятели. Надо же, спелись на почве благородного дела восстановления справедливости! «Хотя чему тут удивляться? — приходит в голову Димы мысль. — Они же оба служат в полиции. Благородные сыщики, гангрена их задери! И не важно, что один из Штатов, а другой — из местных ментов. Нутро у них всё равно одинаковое. Оба, и Каллен, и Никита, произошли от одной праматери—ищейки. Нюхачи проклятые! Хлебом не корми, дай чей-нибудь след взять!». Дмитрий, не удержавшись, презрительно сплёвывает в сугроб. Только и он упрям и поэтому не уйдёт отсюда без своего ценного свёртка! Каллен и Дубов скрываются в доме вслед за бравыми омоновцами, а Дима еле сдерживается, чтобы не засмеяться в голос, представляя их разочарованные лица в тот момент, когда они не найдут в доме никого, кроме полоумного и как всегда пьяного Сукачёва. Приготовившись ждать, Корнев замирает за стволом ели. Спустя примерно полчаса Каллен вновь появляется на улице и, выйдя на дорогу, поворачивается лицом к калитке. Судя по тому, как тяжело вздымается его грудь, он глубоко дышит и мотает головой. Корнев хмыкает, догадываясь о причинах такого поведения своего противника — в жилище Степана стоит такой мерзкий запах, что в первые минуты пребывания там кружится голова, а к горлу подкатывает тошнота. Корнев злорадно ухмыляется. Этому американскому чистоплюю, не привыкшему жить в свинарнике, наверное, несладко пришлось. А Диме — ничего. Диме — нормально. Он ещё не в такое дерьмо окунался, когда только приехал покорять этот подмосковный городок. Дыши глубже, ищейка поганая, а то, не ровен час, сдохнешь от угара! Корнев с ненавистью впивается взглядом в спину Каллена. Он сверлит его глазами, мечтая оставить на его спине ожоги силой своей ненависти. Каллен вздрагивает, резко оборачивается и начинает сканировать взглядом лес. Вот так же он озирался по сторонам, когда Дима метал в него глазами молнии там, на катке. Чувствительный, гад!