Журавлик - гордая птица (СИ)

— Что так тяжело вздыхаешь? — спросил Эдвард, останавливаясь, чтобы поправить сползший вниз ремень, который до сих пор служил жгутом, контролировавшим поступление крови в рану. Думаешь, из-за меня тебе теперь от шефа влетит? Я же с тобой напросился, а теперь ещё и пулю заработал.

— От шефа я как-нибудь отбрехаюсь по поводу твоего огнестрела, — успокоил его Никита. — Я опасаюсь, что влетит мне по самое не хочу от гражданок Журавлёвой и Дубовой. Ты же в курсе, что Женя сегодня целый день с Изабеллой. Пришла, так сказать, проведать крестника, а заодно — и это главное — приглядеть за твоей ненаглядной.

— Знаю. Это я Женю попросил. Не хочу, чтобы Белла и дети надолго оставались одни.

— Понял, не дурак, — хмыкнул Никита. — Так вот, Женя звонила мне сегодня утром и настоятельно просила не давать тебе лезть на рожон.

— Я не мальчишка, чтобы так меня опекать! — взбеленился Каллен.

— Слушай, Белла переживает за тебя. Женька ведь ради неё старалась. Болит у неё душа за подругу. А ты, Каллен, цени, что есть, кому за тебя беспокоиться. Хуже было бы, если бы Белле было на это абсолютно фиолетово. Пояснить, что значит это выражение?

— Не надо, в курсе, — Эдвард мотнул головой. — Мой брат частенько так выражается. Он у меня любитель современной версии народного и ОЧЕНЬ народного русского языка.

— Тем лучше. Значит, просто понимай и цени.

— Понимаю, — тон Каллена потеплел, — и ценю.

— Да… Только теперь праведного женского гнева не избежать нам обоим, — напомнил ему Дубов, шагая дальше и придерживая сильно хромавшего Эдварда. Может, сказать им, что ты, детектив, так надышался от Сукачёва испарениями, что тебя накрыло внезапное озарение, ты возомнил себя диким парнокопытным (лосем, к примеру) и решил побегать по зимнему лесу, а там наткнулся на острый сучок?

— Слушай, — Эдвард закатил глаза, продолжая медленно двигаться вперёд и волоча за собой левую ногу, горящую от боли. — А бывают, в принципе, в этой жизни ситуации, когда ты НЕ отпускаешь свои странные шуточки?

— Бывают, — спокойно кивнул Дубов, минуя очередной сугроб и удерживая от падения Каллена, — но редко. Видишь ли, моя тонкая психическая организация, не очень, как выяснилось, совместима с моей, мать её, работой. Поэтому в тот день, когда перестану прикрываться циничными шутками, я либо застрелюсь из своего табельного, не выдержав нервного напряжения, либо окажусь по этой же причине в психушке.

— А сменить работу не пробовал?

— Не могу! — Никита не весело хохотнул. — Люблю её, заразу! К тому же, бывших ментов не бывает.

— Знаю, — согласился Каллен, — как и бывших копов.

— Вывод: мы с тобой одной крови, мой зарубежный друг! — торжественно провозгласил Дубов, пытаясь контролировать сбившееся от долгой ходьбы и тяжёлой нагрузки дыхание.

Так, скоротав за разговорами свой путь, они добрались до посёлка. Среди ребят из группы захвата нашёлся бывший медик. Осмотрев ногу Каллена, он вынес вердикт: кость не задета, а пуля, пройдя насквозь, повредила только мягкие ткани. После оказанной (насколько это представлялось возможным в полевых условиях) первой помощи, Никита помог Эдварду сесть в машину и уселся за руль, намереваясь отвезти напарника в больницу.

Они уже мчались по пустынному шоссе, когда у Каллена зазвонил телефон.

— Это Белла, — ответил Эдвард на вопросительный взгляд Никиты и принял звонок.

— Эдвард, — голос у Беллы был сильно встревоженным, — как ты? Как дела?

— Э-э…

— Я помню, ты обещал позвонить сам, когда освободишься, но… мне вдруг стало не по себе. Не знаю… Тревожно как-то… Как будто в один миг с головы до ног окатили кипятком, а потом почему-то сердце стало ныть… У тебя всё в порядке?

Эдвард молчал, лихорадочно соображая, как смягчить новость о том, что он всё-таки умудрился вляпаться в неприятности.

— Белз, понимаешь, — промямлил он, так ничего и не придумав. — Я в порядке. Ну, почти…

— Что?! Как это — почти?! Да не молчи, Эдвард! Я сейчас с ума сойду!

— О, кей, я немного… ранен, — на том конце провода послышался резкий вздох. — В ногу. Никита везёт меня в городскую больницу. Успокойся, Crane, всё нормально.

— Нормально, — переспросила Изабелла подозрительно спокойным тоном, который тут же сменился громким возгласом: — Я тебе дам «нормально», Каллен, когда увижу! Я… — она осеклась и горько всхлипнула.

— Женя сейчас со мной, — через секунду продолжила она хриплым голосом. — Мы приедем в клинику на её машине. Только детей к папе завезём и приедем.

— Нет, — Эдварда попытался возразить. — Оставайтесь дома. Я…

Он замолчал и обречённо вздохнул, слушая раздающиеся в трубке короткие гудки.

***

Эдвард, подсунув под спину несколько подушек, сидел на медицинской койке в палате местной больницы и гипнотизировал взглядом белоснежную повязку на средней части своего левого бедра. Из-за обезболивающего средства, полученного несколько минут назад, Каллена слегка клонило в сон, но он стойко держал глаза открытыми, пытаясь сосредоточиться на разговоре с Дубовым. Тот сидел на стуле рядом с кроватью Эдварда и вслух рассуждал о событиях этого дня.

— И всё же, — перебил его Каллен, — зачем Корнев вернулся?

— Да! — Дубов подскочил на стуле и, достав из-за пазухи маленький свёрток, затянутый в плотный пластиковый пакет чёрного цвета, протянул его Эдварду. — Думаю, вот это и заставило его снова объявиться в Алёхино. Я как раз искал тебя, чтобы показать свою находку, но потом услышал звуки стрельбы, и как-то не этого стало. Посмотри сам.

Внутри свёртка обнаружились паспорт, водительские права и несколько золотых колец и цепочек.

— Это документы Насти, — заметил Каллен, повертев в пальцах права и пролистав страницы паспорта.

— Украшения тоже принадлежат ей, — согласился с ним Никита. — Я беседовал с её родителями, когда они вернулись из Сиэтла с телом дочери. По моей просьбе они наведались в квартиру Насти, и именно тогда выяснилось, что шкатулка, где она обычно хранила свои ювелирные украшения, пуста. Видишь вот это кольцо? На внутренней стороне гравировка. Там написано…

— «Любимой дочке», — прочитал Эдвард, осторожно держа кольцо двумя пальцами и повернув его так, чтобы свет падал на надпись на внутренней стороне золотого ободка.

— Именно так, — кивнул Дубов. — Я не помню описания всех безделушек, указанных в протоколе, как пропавших, но помню, что об этом кольце там точно упоминается.

— Даже подарком родителей не погнушался, — презрительно скривился Эдвард.

— Каллен, я тебя умоляю! — воскликнул Никита. — Да для Корнева это мелочи! Я не удивлюсь, если он вообще не заметил этой гравировки. А если и заметил… думаешь, он бы прослезился и положил украшение обратно?

— Ничего я не думаю, — огрызнулся Каллен. — Так, мысли вслух. Констатация факта, если хочешь.

— Скорее всего, Дима прихватил всё это на чёрный день, — продолжил Никита свои рассуждения. — Золото ведь всегда можно продать. Свёрток был спрятан под одной из половиц в его комнате. Видимо, он очень спешил, раз забыл о нём, уезжая от Степана.

— Думаешь, сегодня он вернулся за ним? Но это же опасно в его положении!

— Во-первых, Дима не ожидал, что мы так быстро окажемся в посёлке, а во-вторых, жадность человеческая иногда не знает предела.

— Наверное, ты прав, — тут же согласился Каллен с доводами Никиты. — О его любви к деньгам и вообще ко всему, из чего можно извлечь хоть какую-то выгоду, я осведомлён.

— И ещё… Он вооружён, Эдвард. Теперь мы это точно знаем, — добавил Никита, бросив взгляд на повязку Каллена, на белоснежной поверхности которой успело выступить несколько капелек крови.

Их диалог неожиданно прервался, потому что дверь в палату с грохотом распахнулась, впуская в помещение Изабеллу и Евгению. Белла подлетела к Эдварду и, заключив его лицо в ладони, стала поглаживать ему скулы большими пальцами.

— Эдвард! — залепетала она, не обращая внимания на бегущие по щекам слёзы. — Я так испугалась!