Журавлик - гордая птица (СИ)

Месяц спустя Дмитрий, воспользовавшись отсутствием ушедшей на смену Ольги, снова достал из собственноручно устроенного тайника оставшиеся деньги, чтобы в который раз пересчитать таявшую не по дням, а по часам наличность. Надолго ли ещё хватит этих денег? Экономить он давно отвык, да и не любил этого делать! Хорошо ещё, что Ольга, вняв его грубым предостережениям, перестала задавать вопросы о том, откуда у не утруждавшегося постоянной работой кавалера в карманах постоянно хрустят купюры. Она только испуганно мотала головой, видя, как Дмитрий время от времени появляется у неё дома в дорогих, явно не из ближайшего, торгующего ширпотребом магазинчика вещах. Ей он тоже, чтобы лишний раз не открывала рот, пару раз притаскивал качественные шмотки. Но женщина только горестно вздыхала и молча убирала так и не открытые упаковки с одеждой подальше в шкаф. И что теперь? Что он будет делать, когда денежные запасы, так стремительно оскудевающие, и вовсе исчезнут?! Нет, надо что-то придумать! И, кажется, Дмитрий знал, каким образом можно поправить своё грозившее вот-вот обернуться катастрофой материальное положение. Это было слишком рискованно, слишком пахло новым криминалом. Но если всё выгорит, то это, по мнению Корнева, того стоило. Нужен был план, качественный, основательный, позволяющий уверовать в положительный исход дела. И поэтому Дима дал самому себе обещание, что не будет торопиться и не станет ничего предпринимать, пока не обдумает всё основательно, взвесив все «за» и «против». В одном он не сомневался: «за» будет больше, неоспоримо, гораздо больше.

========== Глава 22. Часть 1. За новый дом! ==========

Обида и ревность, любовь и страданье —

Всё это подвластно стихии одной.

Они в странном танце кружат над землёй,

Средь горьких разлук мастера созиданья.

Под их справедливым внимательным взором

Находят друг друга родные сердца.

Они же лишают любви гордеца,

Смотря свысока с молчаливым укором.

Но если душа для признаний готова,

И если рука потянулась к руке,

Растают следы на зыбучем песке

Ушедшего прочь одиночества злого.

Те, кто своё счастье уже повстречали,

Пусть будут хранимы навеки судьбой,

Пусть смело шагают дорогой одной,

Не зная несчастий, невзгод и печали.

Пусть будет их дом очагом согреваться,

В камине, не гаснущем дни напролёт.

Покой и уют пусть в их доме живёт,

Пусть только друзья будут в двери стучаться.

А тот, кто жизнь снова свою начинает,

Кто истину ищет средь ночи и дня,

Пусть, в лучшее веру надёжно храня,

Однажды любовь на пути повстречает.

Эдвард лежал на кровати, листая журнал. Рядом с ним возвышалась целая стопка свежей периодики, заботливо предоставленная ему Изабеллой. Каллен изнывал от скуки. Фотографии знаменитостей, последние новости, яркая реклама — всё это сливалось в размытый цветной калейдоскоп в его уставших от просмотра глянцевых страниц глазах. Он находился дома вторые сутки и за всё это время поднимался с постели только для того, чтобы с помощью Изабеллы доковылять до ванной комнаты и вернуться обратно. Ему, не привыкшему вести такое до ужаса раздражавшее существование, было слишком тяжело мириться с крайней ограниченностью собственной двигательной активности. Но Эдвард не жаловался, видя, какой болью вспыхивают глаза Беллы при виде повязки на его бедре. И, в конце концов, он чувствовал свою вину за то, что не сдержал данное будущей жене обещание вернуться из Алёхино целым и невредимым. Да, он поступил так, как должен был поступить, почуяв близость Корнева и не желая упустить возможность поймать его. Да, несмотря на то, что в рядах полиции он больше не числился, сработал инстинкт, позвавший его в погоню за человеком, преступившим закон. Бывших копов не бывает, ведь так? Не его ли это слова? Но всё же… Каллен слышал, как прошедшей ночью Белла, думая, что он давно спит, давилась слезами, пытаясь заглушить всхлипы собственной подушкой. Он слышал и слушал, чувствуя огромную вину за то, что именно его ранение является причиной её слёз. Не выдержав, Каллен взял в ладони её лицо и стал покрывать его легкими, невесомыми поцелуями, смахивая губами слёзы с горячей, распалённой от нервного напряжения кожи. Потом, преодолев еле заметное сопротивление с её стороны, он нежно, но крепко прижал тело Изабеллы к себе и принялся шептать ей на ухо слова успокоения. С его уст слетали то признания в любви, то бестолковые, но вместе с тем наполненные нескончаемой нежностью прерывистые фразы, то обещания быть всегда рядом… Эдвард тихонько раскачивался, держа Беллу в объятиях и успокаивая её словно маленького ребёнка. Не сразу, но через какое-то время её рыдания стихли, а руки, крепко вцепившиеся в его плечи, расслабились и, безвольно заскользив по спине Эдварда, замерли у него на талии. Белла, наплакавшись вволю, наконец уснула у него на руках… А утром, нацепив на лицо строгое выражение и сделав вид, что не помнит о недавней ночной истерике, его будущая жена стояла над ним, только что проснувшимся и не успевшим как следует продрать глаза, и невозмутимо протягивала ему лекарство, прописанное лечащим врачом.

— Пей, Эдвард! — тоном строгой мамочки приказала Изабелла, не обращая внимания на неудачные попытки Каллена сделать вид, что он снова заснул и последовавшее за этим ворчание. — А после душа тебя ждёт перевязка!

Эдвард отбросил журнал и опустил глаза на свежий бинт на ноге. Он хмыкнул, вспомнив, как бережно, но в то же время умело действовали руки Изабеллы, когда она меняла ему повязку. Она казалась спокойной и лишь один раз не смогла сдержать судорожного вздоха, когда сняла старый бинт и взглянула на открывшуюся её глазам рану.

Он тогда, щадя её чувства, спросил:

— Crane, может, я сам?

— Н-нет, — Белла лихорадочно затрясла головой, — я в порядке. Справлюсь.

И справилась! Сумев побороть дрожь в руках, Белла закончила процедуру и удовлетворённо кивнула, с напускным спокойствием рассматривая дело своих рук в виде идеально сидящей белоснежной полоски из бинтов на крепком мужском бедре.

Каллен не мог не восхищаться, думая о том, сколько упорства и стойкости живёт в его хрупкой на вид любимой. Наверное, он был слеп, раз не замечал этого раньше, считая данную черту простым упрямством. Но ведь именно благодаря этому существующему внутри неё стержню Белла когда-то не сломалась, не испугалась огромных трудностей и оставила ребёнка, его сына. Она родила его и растила вопреки жизненным обстоятельствам, которые зачастую складывались против неё. Её благословенного Богом упрямства хватило и на то, чтобы произвести на свет и воспитывать ещё и дочку, живя в невыносимом кошмаре по имени Дмитрий…

Обезболивающее, принятое им, начинало действовать, и Эдвард сомкнул веки, собираясь немного поспать, пока не вернулась его новая подруга — боль в простреленной ноге, так достававшая его всю вторую половину предыдущей ночи. Но его планы разрушила трель дверного звонка и раздавшиеся следом громкие приветственные возгласы Эммета.

— Пап, — в дверях комнаты показалась головка Ани. — Ты не спишь? Там дядя Эммет пришёл.

Не утруждая себя ожиданием приглашения, вслед за Аней в комнату ввалился и сам гость. Он чмокнул девочку в макушку и она, смущённо захихикав, предупредила:

— Ты только не долго, дядя Эм. Мама говорит, что папе нужно больше отдыхать. Смотри, у него нога перевязана. Он упал, когда был в лесу, и наткнулся на острую ветку.

Аня озвучила версию, которую Эдвард с Изабеллой приберегли для детей, понимая, что те ни в коем случае не должны знать об истинных причинах травмы. Правда могла стать слишком тяжёлым испытанием для Ани и Саши и просто не поместилась бы в их детских головках. Аня проглотила эту вынужденную ложь без помех, а вот Саша, казалось, только сделал вид, что поверил родителям. По возвращении Эдварда из больницы и после припасённых заранее правдоподобных, на взгляд взрослых, объяснений он окинул их серьёзным, с ноткой снисхождения, взглядом, вздохнул и понимающе кивнул, не задав ни одного лишнего вопроса. Но с тех самых пор, как он увидел Беллу, поддерживающую Эдварда при входе в квартиру, Саша использовал каждую удобную минуту, чтобы заглянуть к отцу. Он иногда что-то говорил, а чаще просто молчал, сидя рядом с отцом и прижимаясь к его боку.